– Как? – неподдельно удивляется Донскова. – А я сегодня разговаривала с одной девчонкой из группы Элеоноры. Она мне сказала, что их группа купила экзамен…
…Я чувствую помутнение перед глазами. Становится трудно дышать, и если бы сейчас рядом со мной не было восемнадатилетней девчонки, я бы наверняка срочно куда-нибудь присел или прислонился к стеклянной стене аптечной пристройки. Но Донскова рядом, и, значит, я должен вести себя как несгибаемый подпольщик. Беру себя в руки и мрачным тоном начинаю не столько расспрашивать свою помощницу-клиентку, сколько рассуждать вслух:
– Это точно? Может, девчонка была просто не в курсе? Я сказал Элеоноре, что нужно все отдать, и она пообещала сегодня встретиться с группой. Хотя, конечно, вряд ли: или она действительно договорилась сама с Бочковым, или решила мани-мани оставить себе – всё равно никто ничего точно не знает…
– Ну, вообще!… – криво улыбается Донскова. – Ну, и дела!
– М-да! Ладно: спасибо огромное, что сказали, Ира!
– Не за что… Я надеюсь, вам эта информация поможет…
Еще секунду я стою заторможенный, словно хряпнул пару стопок на голодный желудок без закуски. Потом говорю:
– Держите-ка кое-что…
Лезу в сумку, выуживаю из неё пятисотку и протягиваю Донсковой:
– Возьмите, Ирин! Я помогу вам и так!
Она колеблется (хотя скорее, конечно, делает вид, что колеблется), несколько раз то смотрит на сиреневую купюру, то поднимает глаза на меня.
– Может, все-таки не надо, Игорь Владиславович?
Я улыбаюсь, уже не в первый раз за этот месяц вспоминая комедию с Шуриком:
– Надо, Ира, надо!
На секунду в моем испорченном воображении возникает картинка, как я заворачиваю Донскову в одеяло, делаю прорезь и хлестаю ее по ягодицам. А что: Донскова, хоть и не красотка, но недурна собой; все места, которые должны быть выпуклыми, у нее именно такие, так что почему бы и нет? И все-таки от этой идеи нужно отказаться. Во-первых, мне ближе другой тип лица. Во-вторых, сейчас нет никакого настроения. И, в-третьих, – я совсем даже не сторонник садо-мазо.
Она, в свою очередь, не выдерживает вида другой картинки – развивающейся под легким дуновением ветра пятисотенной, – и прячет ее в карман яркого, как кровь из пальца ребенка, платья.
– Ну, ладно – спасибо, Игорь Владиславович!
– Это вам спасибо, Ира. Теперь – по поводу дополнительных вопросов. Я чё-то сегодня весь день провалялся как больной гриппом, – наверное, мое тело помимо моего сознания чувствовало, что происходит нечто такое, что просто караул!..
– …Вот как раз то, о чем я вам сказала! – улыбается Донскова.
– Да не иначе как! В общем, вопросы я вам еще не подготовил. Завтра не ходите на экзамен – пойдете в пятницу, это допускается. Я посмотрю, какие Трофимов будет задавать вопросы – исходя из этого откорректируем наши с вами.
– Хорошо. Уфф! – Донскова закатывает глаза. – Меня Ольга спрашивала сегодня: кончится это когда-нибудь или нет?
– Ну… Для вас это закончится через день. Для меня – не знаю…
– Да… Но сейчас самое главное, чтобы вас не уволили…
– Я тоже так думаю.
– Ладно – держитесь! Я буду ждать ваших вопросов. Вы их, кстати, как дадите? По эсэмэс?
– Нет, по электронной почте – так проще. Сейчас я достану записную книжку, и вы продиктуете мне свой е-мэйл…
Через минуту я, пополнив багаж своих заметок, убираю парижский блокнот Галы обратно в сумку. Мы обмениваемся стандартными «До свидания!», киваем другу и уже начинаем расходиться в разные стороны, как вдруг я слышу, что Донскова окликает меня снова:
– Игорь Владиславович!
Я оборачиваюсь. Сначала вижу её серьезное как никогда лицо, направленный на меня взгляд, в котором одновременно ощущается и сочувствие, и разочарование, а затем слышу фразу, которую, наверное, буду помнить до конца своей жизни:
– Это просто кино снимать надо!
* * *
Через пятнадцать минут залетаю домой и прямо в ботинках бегу на кухню, чтобы побыстрей налить воды и промочить горло, пересохшее от внезапного стресса, как колодец в Туркмении. Одновременно набираю номер Васила Миннигалиева – знакомого из хозяйственного управления, который с утра до вечера крутится рядом с начальством и наверняка знает сотовый Иванова. Я успеваю залить в себя содержимое не одной, а целых трех полновесных кружек, пока, наконец, дожидаюсь вопросительного «Да?» на другом конце.
– Вась, привет! – кричу я в трубку. – Это Игорь Сокол!
– Кто?
– Сокол Игорь! Узнал?
В ответ раздаются гудки. Меня охватывает такое состояние, что хочется немедленно запустить мобильник в стену. Я-то ему полтора месяца назад говорил, что помогу его племяннице, которая учится как раз в той самой чертовой группе, «купившей», если верить Донсковой, экзамен, а он сейчас сбрасывает вызов. Как говорил Станиславский, не верю! Не верю, что он не расслышал, кто ему звонит. На всякий случай набираю еще раз его номер. После нескольких медленных гудков ожидания вновь слышится серия быстрых. Вот гад!…
Я сажусь за стол и обхватываю голову руками. Что же теперь делать? Иванову донесут (если уже не донесли), что я опять взялся за старое, и он перестанет меня поддерживать. А если перестанет поддерживать он, то можно сразу писать заявление об уходе.
…И в этот кульминационный момент моих панических настроений мой мобильник начинает наигрывать мелодию вызова. Боясь спугнуть удачу, я поднимаю его так осторожно, как, наверное, обращаются только с партнершами по фигурному катанию, и жадно всматриваюсь в окно на внешней панели. Так и есть – он!
– Да! – почти кричу я, еще не до конца открыв раскладушку.
– Алло, это Васил. Это кто мне звонил сейчас?
«Вот глухомань! Или так хорошо играет?»
– Это Игорь Сокол, Вась.
– А-а-а, Игорь! Привет!
– Привет-привет! Слушай, Васил – тут такое дело: мне срочно нужен сотовый Иванова.
– Зачем?
«Насторожился-то, приятель, насторожился!»
– Это связано с завтрашним экзаменом, на который должна прийти твоя племяшка…
– …Какая племяшка?
Во мне закипает такая агрессия, что опять хочется швырнуть телефон о стену, но только на этот раз предварительно прокричав в него что-то вроде: «Ты что – тупой осел, который ни хера не помнит, или просто дурака из себя строишь? Или, что еще хуже, – из меня? Говори, б…дь, номер, или твоя Миля завтра получит “два”, баран!»
– У меня их четыре! – не иначе как прочитав мои мысли, прерывает паузу Миннигалиев.
Ах, вот оно что! Он, как истинный татарин, окружен своей родней до такой степени, что даже не может вспомнить сразу, о какой из его племянниц мы говорили… Ох, уж этот восточный менталитет! Воистину все эти тюрки и прочие азиаты до тех пор, пока не случится второй Потоп или за истечением срока эксплуатации не заглохнет солнечный двигатель, будут жить кланами. «Мамой клянусь!», как говорят некоторые из них…
– Та, которую зовут Миляуша и которая учится в группе ЭПЛ-1-07, Васил!
– А-а! Понял!
«Еще бы ты не понял, амиго!»
– Их староста наврала группе, что отдала деньги мне. На самом деле я ей сказал, чтобы она их вернула, потому что мы поссорились с Бочковым, и завтра их всех будут топить. Мне нужно срочно сообщить Иванову, что я не причем и не брал никаких денег.
– Э-э, ёкарный бабай! Ладно. Записывай его номер. Только ты никому не говори, что это я его тебе дал, хорошо?
– Ну, естественно, слушай!
– Восемь девятьсот восемнадцать тридцать пять сто одиннадцать тридцать шесть.
– Так… Тридцать пять, потом три единицы и тридцать шесть?
– Да.
– Всё, спасибо тебе огромное, Васил! Твою Милю завтра буду вытягивать на хорошую оценку изо всех сил!
– Спасибо!
– Это тебе спасибо, дорогой! Ладно, буду звонить Иванову. Давай, пока!
– Пока!…
Я отключаюсь и, не теряя ни секунды, набираю подсказанную комбинацию цифр, которая мне сейчас кажется почти магической. Заклинаю телефон, чтобы он не выдал мне сейчас «Абонент занят или временно недоступен». Один гудок, второй… Ну!…
– Да! – заговаривает трубка голосом Иванова. Голос звучит четко, без помех, а это в моей ситуации для меня едва ли не главное. Нельзя смазать то, что я собираюсь сказать, каким-нибудь омерзительно шипящим шумом.
– Василий Никитич, здравствуйте! Извините, что беспокою вас – это Игорь Сокол. Меня хотят подставить! Староста группы ЭПЛ-1-07 сказала студентам, что купила мой экзамен, но я никаких денег не получал – честное слово! Она или договорилась с Бочковым, или просто хочет их прикарманить себе из-за того, что группа ничего не знает. Но я здесь не причем, Василий Никитич, поверьте!
– Ну… А я что могу сделать? – раздается после небольшой паузы.
– Я просто должен был об этом вам сказать, Василий Никитич! Чтоб хотя бы вы знали правду. Ладно, извините еще раз! До свидания!
– До свидания!..
Я кладу мобильник на стол. Рука, только что державшая его, безвольно опускается вниз, как выжатое мочало. Прислоняюсь к двери холодильника и с минуту стою абсолютно неподвижно, глядя в одну и ту же точку на оконном стекле. Потом иду к себе в комнату и, не раздеваясь, бухаюсь на диван. Секунду погодя, сбрасываю ботинки и закидываю ноги на подлокотник. Напряжение начинает спадать. В принципе я сделал самое важное на данный момент – всё рассказал Иванову. Завтра надо будет прийти пораньше, перехватить в коридоре студентов, пока их всех не загнали на экзамен, как стадо, и рассказать еще им. Пускай потом разрывают на части эту суку Саматову – с меня уже взятки гладки.
