«Герой иного времени» — попытка написать приключенческий роман в кавказских декорациях второй четверти ХIХ века.
Есть Кавказ Лермонтова, есть Кавказ Марлинского и Кавказ Толстого. Эпиграфы из Толстого в брусникинском тексте присутствуют, но толстовский реалистический Кавказ автору не нужен. А вот Бестужев-Марлинский очень даже уместен. Экзотические горцы, смесь жестокости и благородства, неистовые страсти влюбленных, столкновение подлости и корысти, самоотверженности и великодушия — это у Брусникина скорее от Марлинского. Впрочем, ведь и Лермонтов немало почерпнул у сосланного на Кавказ декабриста, как утверждают почтенные филологические исследования. Но в открытую брусникинский роман перелицовывает лермонтовского «Героя нашего времени», с добавлением, разумеется, таких элементов, как погони и стрелялки.
Как-то Акунин заметил, что среди литературных источников его Фандорина важное место принадлежит Григорию Александровичу Печорину. И в самом деле: замечательно хорош собою, смел, ловок, немногословен, загадочен. Но, в отличие от Печорина, он просто так, от скуки, пакостей людям не делает. Что ж удивительного, что теперь герой иного времени , Никитин, похож не столько на Печорина, сколько на Фандорина? Вон и туземный кунак при нем, горец Галбаци, совершено как Маса при Фандорине: предан как пес и почитает как господина. И тоже жизнью обязан. (Печорин Казбича приручить или дружить с ним даже и не пытался — он его просто, выражаясь современным языком, «развел».)
Вот только замечательная везучесть Фандорина заменена невезучестью Никитина. Ну только приехал из заграницы — и угодил на Сенатскую площадь. А там друзья. Ни в каком заговоре Никитин не участвовал, но пожизненную каторгу получил. И в карты Никитину не везет — всегда проигрывает. (Напомню, что Фандорину во всех азартных играх везет сказочно, в том числе и в играх со смертью.)
Вообще перемена знаков с плюса на минус — это довольно простой прием трансформации текстов, но Брусникин любит им пользоваться. Печорин похищает Бэлу, в которую влюбился. Никитин, рискуя жизнью, освобождает похищенную горцами Дашу Фигнер, в него влюбленную.
У Лермонтова Печорин вызывает на дуэль Грушницкого и хладнокровно его убивает. У Брусникина все с точностью до наоборот: Никитина вызывает Мангаров — Грушницкий, а Никитин — Печорин стреляет в воздух.
Княжна Мери — жертва прихоти Печорина. У Брусникина все опять наоборот: Никитин — жертва такой милой и невинной, влюбленной в него барышни. Это она, оскорбленная отвергнутой любовью, из ревности и жажды мести выдает план побега Никитина и его невесты и пускает по их следу убийц. А вот бежать Никитин вынужден из-за обстоятельств, которые никогда бы не могли возникнуть в лермонтовском «Герое нашего времени». Но при перелицовке классического романа в приключенческий не обойтись без интриг, заговоров и злодеев, и злодеи нужны масштабные, не то что драгунские капитаны, забывающие зарядить дуэльный пистолет.
Жандармский капитан Честноков именно такой злодей, мерзавец в чистом виде, не брезгующий организовать похищение дочери своего начальника с помощью местных головорезов. Это он придумывает состряпать дело о заговоре против военного министра, прибывающего с инспекцией на Кавказ, и назначить государственного преступника Никитина главой заговора. Никитин убивает негодяя и вынужден принять отвергнутое ранее предложение своего друга, морского капитана Платона Платоновича Иноземцева: бежать в Америку, воспользовавшись его кораблем, следующим на Аляску. Но не забудем про хроническую неудачливость Никитина: в игре со смертью он проигрывает. Необычный финал для приключенческой повести: убить главных героев руками наемных убийц. Нарушает чистоту брусникинского жанра. Но Акунину такие финалы не чужды.
Что же касается морского капитана Платона Платоновича Иноземцева, то он вместе со своим кораблем приплывет в Севастополь 1855 года, прямиком в следующий роман Брусникина «Беллона», вышедший уже после того, как сеанс магии с псевдонимами закончился саморазоблачением.
Что сказать о «Герое иного времени»? Крепко сшитый, динамичный, стремительный сюжет, легкое, не лишенное приятности, необременительное чтение. Есть и идеологическая нагрузка: то о патриотизме герои порассуждают, то о самом Лермонтове. Но вот по прочтении романа все же не оставляет мысль: «а зачем?» — которая отсутствовала при чтении «Девятого Спаса». Там игра казалась самоценной и тем оправданной. А здесь впечатление такое, что автор решал для себя какую-то литературную задачу. Но задача-то была какая? Написать по лермонтовским мотивам крепкий сценарий голливудского боевика?
Что же касается «Беллоны», то в первой своей части это очень славный историко-приключенческий роман, словно предназначенный для подростков: мир глазами взрослеющего ребенка, романтическая любовь, приключения, тайна и сокровище (герой находит пещеру, полную античных раритетов, и влюбляется в женский портрет, который словно оживает в облике прекрасной девушки), морские приключения, опасность, мужество, уроки патриотизма и ненавязчивые сведения из истории и предыстории Крымской войны.
Тут тоже присутствует некий литературный первоисточник — «Севастопольские рассказы» Толстого. Но, по правде говоря, для современного подростка (и не только) очерки Толстого — занудное чтение. А вот брусникинская «Беллона» — чтение легкое и увлекательное. Ну а вторая часть романа смахивает на конспирологические версии истории, которые так любит автор проекта «Смерть на брудершафт». Вся эта севастопольская мясорубка оказывается удачной шпионской операцией англичан, и в частности — делом рук Александра Бланка, русского дворянина по рождению, британца по воспитанию, убежденного противника режима, считающего, что поражение России в войне посрамит самодержавие и окажется дорогой к светлому будущему. Сначала в качестве британского офицера он принимает участие в осаде Севастополя, а потом в качестве шпиона с хорошей легендой перебрасывается на русскую сторону и добивается того, чтобы идиотский план наступления, разработанный императорским любимцем, был принят. Результат — разгром русской армии, море трупов и раскаяние шпиона, в котором проснулась русская часть души и сочувствие к людям, которых он убил во имя какого-то непонятного будущего.
Получается, что вторая часть разрушает романтизм первой. Не брусникинское это дело, скорее уж акунинское. И правильно писатель сделал, что раскрыл тайну псевдонима, не дожидаясь выхода книги: после второй части «Беллоны» на Брусникина посыпались бы новые обвинения в подражании Акунину (которых и так было предостаточно).
Но обратимся к другому проекту: «Анна Борисова». Первый ее роман — «Там» — вышел в издательстве «КоЛибри» вскоре после того, как отгремела рекламная кампания Брусникина, и был представлен публике как многообещающий дебют успешного человека, укрывшегося под псевдонимом.
Журналисты проглотили наживку и стали играть в угадайку, самим же текстом не особенно заинтересовались. Немногочисленные отклики были скорее раздраженными, чем объективными. Так, например, Вадим Нестеров (Газета.Ru от 23.01.08) в статье под насмешливым названием «Там, тамтадам, тамтадам…», вдоволь поиронизировав над технологией «бестселлероделания», сам роман разнес в пух и прах, назвав его чем-то средним «между лекциями преподавателя курса „История религий” и сборником литературных пародий».
По-моему, это несправедливо. Ничего от лекций в романе нет, напротив: повествование живо и динамично и сразу включает читателя. Завязка, правда, лишена оригинальности. Во всех почти романах и фильмах катастроф авторы прибегают к сходному приему экспозиции: прежде чем захватят самолет (или у него откажет двигатель), прежде чем загорится небоскреб или напорется на айсберг корабль, надо представить героев, которых случай собрал в одном месте. Вот и здесь: прежде чем взорвать в московском аэропорту группу случайных людей, автор их грамотно представляет: сорокапятилетняя дама, историк, летящая на конференцию; двадцатилетний бармен; красавица мулатка с двухлетним сыном, ревностная католичка, что не мешает ей быть элитной проституткой; старый маньчжур, давно уже мечтающий о смерти; молодожены-французы, проведшие медовый месяц в неистовом сексе; два мента, один коррумпированный мелкий негодяй, другой (кинолог) — добросовестный служака; и наконец, два террориста: один тупой исполнитель, другой — идейный вдохновитель, один только что передал другому пояс, который шахид должен взорвать в самолете. Планы террористов нарушает пес Кузя: учуяв что-то подозрительное, он начинает обнюхивать шахида и тот, не выдержав напряжения, нажимает на кнопку. Взрыв — и все, кто находились в баре, мертвы.
