Ознакомительная версия.
— Слушай, расскажи, как ты мужика-то ее прикончил?
Сергей открыл глаза.
— Ну расскажи, — канючила она.
— Ты что, совсем, что ли?
— Ну как, как ты его? Топором, да? Нет? А как? Задушил? Да? — Она навалилась вдруг на Сергея, смеясь, схватила руками за горло. — Жалко, что ли, рассказать? У, жадина-говядина!
И тут Сергей выдал ей хор-рошую оплеуху, пришедшуюся по розовой щечке. Ну не хватило у него чувства юмора, что поделаешь, бывает. Зато у Сони хватило.
— Ах ты дрянь! — захохотала она, садясь.
Растрепанные бронзовые волосы, золоченый кооперативный крестик, вскочивший с груди на загорелое плечо, смазанная тушь на веках.
Сергей опрокинул Соню, подмял ее под себя.
— Убивают, — лукаво хихикнула снизу Соня.
Он зажал ее рот своим.
На площади перед загородным рестораном был базар. Катя уже купила яблоки, помидоры и еще кой-чего, не произраставшее в саду ее дома, когда заметила тех двоих.
Соня и Сергей не столько покупали, сколько приценивались, болтали с торговками, рассматривали ужас до чего трогательных котят в картонных ящиках и ярких попугайчиков, развлекались, меряя меховые шапки.
«У него есть одна особенная улыбка, очень явная, откровенная, но такая стремительная, такая мимолетная: он не улыбается — он дарит тогда улыбку. А на руке выше запястья тривиальнейшая лиловая татуировка — толстенькая, расплывшаяся буковка С. А еще есть такой жест — он меня очень забавляет, — в моменты озабоченности морщить лоб и мелко-мелко поглаживать кончик носа согнутым указательным пальцем. А на внутренней стороне предплечья — беловатый шрамик, воспоминание о ноже, нежный, как складка на молочной пенке. И вот я принимаю его всего, все его жесты, манеры, словечки, болезни, и это уже не его, это такая же часть меня, как мое дыхание или взгляд, и даже эту его девку я готова принять наподобие дурной привычки, вроде как неумение пользоваться носовым платком. Я готова, готова, я готова принять, но меня-то об этом никто не просит, вот ведь незадача».
Катя повернулась и деревянными ногами пошла прочь.
Она уже сидела в машине, когда они ее заметили.
— Какие люди! — крикнула Соня, раскинув руки.
Катя опустила стекло.
— Радостная встреча, — без улыбки сказала она.
— Будет врать-то, — тоже без улыбки сказала Соня. — Только это ведь не моя вина, подруга. Так что зла на меня ты не держи. Лучше подбрось до поселка.
Сергей подошел и встал за ее спиной. Он смотрел на Катю.
— Садитесь, — сказала она, не глядя ни на него, ни на нее.
— Не надо, — сказал Сергей. — И так дотопаем, ножками.
— Вот сам и давай ножками, а я прокачусь.
Соня первой забралась на заднее сиденье. Сергей еще постоял возле Кати, но она не смотрела на него, и он поплелся следом за Соней, устроился рядом с ней.
Катя вела машину, вцепившись в руль. Она смотрела перед собой глазами, слепыми от ненависти и отчаяния, и слушала короткие смешки на заднем сиденье, невнятные переговоры.
Еще раньше, прежде чем они подъехали к мосту, Катя поняла, что она будет делать теперь. Она думала: «Я ее не звала, видит бог, я этого не хотела, она села в машину сама, так что, выходит, она сама попросила меня об этом».
Перед въездом на мост Катя остановила машину. Она так долго сидела молча и неподвижно, что Сергей не выдержал.
— Что ты? — спросил он.
Она ответила не сразу:
— По-моему, колесо спустило.
— Ну вот, — расстроилась Соня. — А может, дотянем? Тут ехать-то всего ничего.
— Может, и дотянем, — сквозь зубы отозвалась Катя. — Пойди посмотри.
Сергей послушно полез из машины.
— Стой, — сказала Катя.
Он замер, уже вытянув одну ногу из машины, уже нырнув головой в дверь.
Катя посмотрела на него очень внимательно. Она прощалась с ним, но он этого не понял, хотя мог бы догадаться, все ведь только к тому и шло.
— Что? — спросил Сергей.
Она улыбнулась ему и сказала:
— Заднее левое.
Катя видела через зеркальце, как Сергей обходит машину. Она не стала дожидаться, когда он, проверяя, стукнет ногой по резине, нажала педаль газа и рванула вперед.
Соня крикнула сердито:
— Дура! Куда?! — поняв случившееся только как ревнивое бабье хамство, но Катя глянула на нее коротко через плечо, и Соня все поняла, увидев ее страшные глаза, их безумное бесовское веселье.
Машина взлетела на середину моста, резко повернула через полосу встречного движения и, пробив парапет, перевернувшись в воздухе, рухнула в реку.
Жалкой, жестокой пародией сбылось давнее желание Кати, мучившее ее иллюзией власти и свободы.
И ничего не переменилось. Безмятежное небо, ветер в голых деревьях. Только одинокий мужчина на мосту, маленький человечек, распахивая в крике рот, присел на корточки, сжав ладонями лицо, да вода недолго бурлила в том месте реки, куда ушли две человеческие жизни, лишенные сознания вины и потому недоступные для раскаяния.
1991 год
Ранней осенью 1969 года советское грузовое судно «Зима» стояло у причала бирманского порта Рангун.
Еще не весь груз был выгружен из трюмов, еще плыл над палубой, покачиваясь на поскрипывающих тросах, последний трактор, как к борту судна подъехал крытый грузовик. Его сопровождали два джипа с полицейскими. Двое из них встали у трапа, остальные поднялись наверх, оцепили подход к трюму. Молодые, с безучастными лицами парни в темно-синей форме. На бедре у каждого — пистолет, подцепленный к поясу-патронташу, в котором латунно поблескивали патроны.
Радист Кондратюк, добродушный малый с круглыми голубыми глазами на круглом лице, присвистнул от удивления:
— А охраны-то!.. Будто зовото привезви… — Кондратюк лениво растягивал слова, букву «л» вообще не выговаривал.
— А ты как думал, салага? — важно заметил молоденький матросик Стеценко. — Нам вон с Кондратьичем и золото приходилось возить. — Он кивнул крановщику Клюеву: — Помнишь, Кондратьич?.. Вот такие кирпичи, пуда по два в каждом… В Англию везли, в Международный банк… Так я тебе скажу — охраны было не больше.
— Скажи, пожавуйста, — искренне изумлялся Кондратюк.
Темнокожие грузчики уже начали сносить груз в освободившийся трюм. Это были довольно большие банки из светлой жести. На каждой — надпись латинскими буквами:
«СССР, в/о МЕДИМПОРТ».
Погрузкой распоряжался боцман — приземистый, тяжеловатый моряк с суровым лицом. Он хмурился, покуривал черную сигарету, стряхивая пепел в ладонь.
Второй помощник капитана, Володя Сердюк, и судовой агент — респектабельный, с сединой на висках человек в тонком белом костюме — следили за работами. Оба вели счет грузу. Каждую банку, скрывавшуюся в трюме, помечали в бумагах…
Когда погрузка закончилась, агент, второй помощник и представитель иммиграционных властей поднялись в каюту капитана.
Иван Ильич, сорокалетний капитан «Зимы», подписал коносамент — документы на груз, — вручил его агенту. С этой минуты считалось, что груз принят представителем СССР. Агент улыбнулся, пожал капитану руку. Буфетчица внесла кофе и коньяк в широких фужерах. Агент сказал по-английски:
— Жаль, господин капитан, что вы не можете задержаться на день-два… У меня для вас очень выгодный груз на Индонезию…
— Не могу! — Иван Ильич приложил руку к груди. — Никак, уверяю вас… Груз ждут. Не сегодня-завтра встанет фармацевтический завод в Новосибирске. Этот опий нужен ему как воздух…
— Один завод?.. — удивился иммиграционный чиновник. — Один завод потребляет пять тонн опия?.. Почти четверть нашей годовой добычи…
— Это огромное фармацевтическое предприятие…
— О да! — заулыбался агент. — Русские масштабы нам известны… Кстати! — вспомнил он. — Надеюсь, груз застрахован? Не забывайте, сейчас сезон тайфунов… Впрочем, что я говорю. — Агент встал с бокалом в руке, лицо его стало серьезным, и он несколько напыщенно произнес: — Да оградит судьба свой лик суровый от всех идущих в море кораблей!
Гости выпили и стали прощаться.
— Итак, вы сейчас прямо домой? — спросил агент.
— Нет, — ответил капитан. — Я должен зайти на Яву за каучуком. Ничего не поделаешь — контракт… Оттуда — прямо в Находку…
Агент и иммиграционный чиновник спустились по трапу на берег. У борта еще дежурили полицейские — они будут стоять до отхода. Агент раскланялся с чиновником, сел в автомобиль и поехал вдоль мрачных портовых сооружений. Правой рукой, нагнувшись, вынул из-под сиденья портативный радиопередатчик. Нажал клавишу:
— Я — Лотос, я — Лотос, слышите меня?..
— Лотос, тебя слышим…
— Клиент направляется в Сурабаю на Яве, — сказал агент, понизив голос. — Пять тонн опия-сырца находятся в четвертом трюме, над твиндеком…
Ознакомительная версия.
