— Вы очень ранимый молодой человек, — сказал он. — Если позволите, я бы посоветовал вам сходить к врачу.
Я попросил шофера подбросить меня до мотеля. Не хотелось там больше оставаться, поэтому я сразу же начал собирать вещи. С этим я справился за десять минут. Застегнул чемодан, посидел немного на кровати и в последний раз оглядел комнату. Если в аду есть гостиничные номера, сказал я себе, то выглядят они именно так. Безо всякой видимой причины — то есть, безо всякой понятной мне в тот момент причины — я сжал кулак, встал и ударил в стену изо всей силы. Тонкая картонная перегородка проломилась под моей рукой, подалась почти без сопротивления с глухим слегка скрипучим звуком. Интересно, подумал я, а мебель здесь такая же хлипкая? И взял стул, чтобы проверить. Я шмякнул им о бюро и с радостью увидел, как все это разлетается на куски. В довершение эксперимента я поднял увесистую ножку стула и пошел крушить своей самодельной дубинкой все подряд: лампы, зеркало, телевизор — все что попадалось под руку. За считанные минуты я расколошматил все, что было в комнате, но мне стало немного легче — как будто я наконец-то совершил нечто разумное, нечто действительно соответствующее моменту. Долго учиненным мною погромом я любоваться не стал. Еще тяжело дыша после яростной битвы, подхватил чемоданы, выбежал на улицу и умчался прочь на красном «Понтиаке».
Двенадцать часов я ехал без остановки. Когда граница Айовы была пересечена, уже стемнело, и постепенно весь мир сосредоточился в бесконечном звездном пространстве. Меня баюкало собственное одиночество, не хотелось останавливаться, пока глаза сами не станут закрываться. Хотелось смотреть на светлую полосу шоссе, будто это было последнее, что связывало меня с землей. Где-то в центре Небраски я наконец остановился в мотеле и заснул прямо в машине. Помню, как звенели в темноте цикады, бились о лобовое стекло мотыльки и где-то вдалеке глухо лаяла собака.
Наутро выяснилось, что случаю угодно было направить меня по верному пути. До этого я гнал машину на запад, не задумываясь над тем, куда еду. Теперь же я сразу почувствовал себя спокойнее и увереннее. Прежде всего завершу то, что мы задумали с Барбером, — решил я. Осознав, что у меня наконец появилась цель, что я больше не убегаю от чего-то, а к чему-то стремлюсь, я смог наконец признаться самому себе, что хочу жить.
Я не верил, что отыщу пещеру Эффинга (до самого конца это мне было абсолютно ясно), но решил, что самого ее поиска будет достаточно, он заменит мне все остальное. У меня было с собой больше тридцати тысяч долларов, а значит, мне ничто не помешает: я смогу искать ее до тех пор, пока все возможности не будут исчерпаны. Я проехал по пустынным равнинам, переночевал в Денвере, потом добрался до Меса Верде, где пробыл дня три-четыре, осматривая гигантские руины погибшей цивилизации. Уезжать оттуда не хотелось. Я и не представлял себе раньше, что в Америке может быть что-либо такое древнее. Вскоре, когда я добрался до Юты, то начал кое-что понимать и из того, что рассказывал мне Эффинг. Меня не столько потрясла сама местность (она обычно потрясает всех), сколько то, что ее необъятность и пустынность стали изменять мое ощущение времени. Настоящее уже не было, как прежде, мучительно близко. Минуты и часы были слишком малы по сравнению с этим пространством, и стоило посмотреть на все окружающее, как ты начинал мыслить категориями веков, понимать, что тысячелетие ненамного больше, чем мгновение. Первый раз в жизни я ощутил Землю как планету, вращающуюся в галактике. Она не большая, открыл я для себя, она крошечная, почти микроскопическая. Самое маленькое космическое образование во Вселенной.
Жил я все это время в мотеле в городке Блеффе и целый месяц с утра до ночи изучал окрестности. Карабкался по скалам, проникал в труднодоступные каньоны, проезжал сотни миль на машине. Пещер я нашел немало, но ни в одной из них не заметил следов обитания. В те недели я был абсолютно одинок, но, несмотря ни на что, мне было очень хорошо. Чтобы не вызывать подозрений, я коротко постригся и говорил в мотеле, что я студент-геолог. Это объясняло мою страсть к окрестным скалам. Поскольку иных планов, кроме продолжения поисков, у меня не было, я так и провел несколько месяцев, по утрам завтракая в местной кондитерской, а потом дотемна исчезая в пустыне.
Однажды я уехал вглубь дальше обычного, миновал Долину статуй и остановился у фактории индейцев навахо в местечке Олхето. Олхето означает «луна в воде», и уже одно это привлекло меня, но еще в Блеффе мне сказали, что хозяева фактории мистер и миссис Смит знают историю тех земель как никто в округе. Миссис Смит была правнучкой Кита Карсона, и дом, где они жили с мужем, был полон индейскими покрывалами и посудой, настоящий музей материальной культуры аборигенов Америки. Часа два я просидел у них за чаем в прохладе их затемненной гостиной и когда наконец выбрал момент и спросил, не слышали ли они о некоем Джордже Кривороте, они оба отрицательно покачали головами.
— А может, о братьях Грэшемах что-нибудь знаете? — спросил я.
— Ну как же, — ответил мистер Смит, — это была известная банда, они внезапно исчезли лет пятьдесят назад. Берт, Фрэнк и Харлан, последние грабители поездов на Диком Западе.
— Где же они скрывались? — спросил я, стараясь скрыть волнение.
— Мне как-то говорили, что они жили в пещере, по-моему, высоко в горах, — ответил мистер Смит. — Что-то я слышал на этот счет. Это, видимо, в районе Рэйнбоу-Ридж.
— А можно ее найти, как вы думаете? — спросил я.
— Можно было бы, — пробормотал мистер Смит. — Можно было бы, да только теперь уже поздно.
— Почему?
— Озеро Пауэлл, — ответил мистер Смит. — Теперь вся та местность под водой. Ее затопили года два назад. Если только у вас есть снаряжение для подводного плавания, а так вряд ли чего найдет.
И тогда я сдался. Как только мистер Смит сказал об озере, я понял, что продолжать поиск нет смысла. Я всегда знал, что рано или поздно придется остановиться, но не предполагал, что это случится так внезапно и финал окажется столь разочаровывающим. Я только начал набирать обороты, увлекся, можно сказать, и вот теперь мне больше ничего было здесь делать. Я вернулся в Блефф, последний раз переночевал в мотеле и следующим утром направился к озеру Пауэлл, чтобы самому взглянуть на воду, поглотившую мои планы. Но негодовать на озеро было как-то неинтересно. Я взял напрокат моторную лодку и весь день провел на воде, пытаясь придумать, что делать дальше. Этот вопрос стал для меня традиционным, но чувство поражения так подавляло меня, что сосредоточиться на своем будущем я не мог. И только тогда, когда я возвратил лодку в пункт проката и стал искать свою машину, оказалось, что я зря мучился — решение пришло само собой.
«Понтиака» нигде не было. Я обыскал все вокруг и наконец понял: его украли. Со мной остался только рюкзак и полторы тысячи дорожными чеками, все же остальные деньги пропали вместе с машиной — более десяти тысяч наличными, все мое состояние, все, чем я владел на этой земле.
Я пошел по шоссе, надеясь поймать какую-нибудь машину, но ни одна не остановилась. Всем проносившимся мимо я посылал вслед проклятья и нецензурную брань. Вечерело, я выбрался уже на большую магистраль, и когда меня и там постигла неудача, мне ничего не оставалось, как свернуть в полынник и подыскать место для ночевки. Я был так потрясен, что и не подумал заявить об угоне в полицию, а когда проснулся наутро на земле, весь трясясь от холода, мне даже пришло в голову, что кражу совершили не люди. Это была божественная акция, месть богов, чьим единственным умыслом было погубить меня.
И тогда я отправился в путь пешком. Я был так зол на себя из-за этого дурацкого происшествия, что перестал «голосовать» на дороге. Я шел весь день, с восхода до заката, шел так, словно вознамерился отомстить земле под ногами. На слелдующий день я снова шел. И потом еще день. И еще. Три месяца я не останавливался, медленно продвигаясь на запад, делая привал в маленьких городишках на день-другой и снова отправляясь в путь, спал в открытом поле, в пещерах, в оврагах по обочинам дороги. Первые две недели я неистовствовал: во мне кипела ярость, я плакал, выл, как безумный, но потом, мало-помалу, гнев перегорел, и я зашагал ровно и ритмично. Я изнашивал одну пару ботинок за другой. К концу первого месяца я стал заговаривать с людьми. Еще через несколько дней купил пачку сигар и каждый вечер выкуривал по одной. В память о своем отце. В пустом кафе на окраине городка Валентин в Аризоне меня соблазнила лохматая официантка Пег, и я задержался у нее дней на десять. В городке Нидлз в Калифорнии я повредил себе ногу и с трудом ступал не нее целую неделю, но все же без остановки шел к Тихому океану, и ощущение счастья во мне все росло. Я чувствовал, что, когда достигну края материка, решится какой-то важный для меня вопрос. Я понятия не имел, что это будет за вопрос, но ответ уже звучал в моих шагах, и теперь нужно было только идти, чтобы оставить позади себя прежнего, чтобы никогда больше не быть таким, как раньше.
