По возвращении в санаторий Ветер метнулся в номер к Елене, однако там оказалось заперто и оттуда не исходило признаков жизни. Тогда он ринулся к себе, уверенный, что там найдет свою Елену прекрасную. И точно, войдя в коридор третьего этажа корпуса Любви, он увидел, как из дверей его номера вышла Елена, а за ней Тамара с Петром Яковлевичем. Увидев Алексия, Елена подняла вверх руки.
— Какие люди! — обрадовано воскликнула она.
Ветер был не менее счастлив, что нашел свою пропажу. Петр Яковлевич не преминул и за себя замолвить словечко, чтобы заслужить награду.
— Я же, пока ты где–то ездил, берег и охранял твою кралю, даже сам не посмел ею воспользоваться, — сказал он.
Алексий радостно обнял Лену и поспешил в номер, на который он променял свое санаторное пристанище. Там они заснули, но, как уже вошло в привычку, не сразу, а сначала отдали должное внимание страждущим по пороку телам. Разлука в три или четыре часа для обоих оказалась ощутимой, они успели истосковаться друг по другу. Даже для Алексия это стало очевидным, несмотря на интересное общение с другом.
Многократные излияния в желанную женщину, искушенные любовные утехи оказались компенсацией за проведенное врозь время. В перерывах они ласкали друг друга, и лишь пресыщение женской плоти становилось для Алексия преградой к дальнейшим подвигам. Тогда он смотрел на треугольник любви — нет, не тот пресловутый любовный треугольник, который заключает в себе наличие третьего участника, а тот, который обретается в заповедном месте. Интимный треугольник любви представлял собой загадочный растительный покров, густой и черный. Он имел вид красиво очерченной геометрической фигуры, и, глядя на нее, Ветер не мог сдерживать желания, чтобы с вожделением не положить на нее руку. Этот треугольник служил для него визуальным стимулом к проявлению интереса к его обладательнице. Эта чудесная кудрявая фигура как нельзя лучше венчала эротический образ прекрасной женщины, на которой он помешался. Тогда Ветер накрывал своим телом это красивое естество, нежно проводя рукой по стройным ногам, ощущая ладонями их легкую волосатость, которая еще больше будоражила воображение. И снова все повторялось невероятно большое количество раз…
Однако рабочая неделя еще была далека до завершения, и четверг, 24‑го мая, поутру, как положено, забрезжил солнечным светом, дав сигнал на проведение предварительных моционных мероприятий. Выполнив обязательную программу сексуально–тренировочного характера по уже наладившейся традиции, Алексий провел Лену на завтрак, а сам пошел в свой номер, чтобы и себя привести в порядок.
В этот день у Лены был запланирован поход на вещевой рынок. Она с двумя, знакомыми девушками поехала в Брест, чтобы купить необходимые вещи. У российских женщин этот рынок действительно был в авторитете, и они с большим интересом его посещали. Когда Лена выразила желание поехать туда, Алексий, озабоченный изношенностью своего спортивного гардероба, захотел присоединиться к ней, однако, чтобы не показаться навязчивым, передумал. А после ее поездки поделился с нею неосуществившимся желанием, на что Лена очень живо, с оттенком разочарования отреагировала:
— Ну и напрасно. Поехали бы вместе.
Алексий видел, что она, все больше к нему привязываясь, ценила каждую совместно проведенную минуту.
В ее отсутствие, маясь бездельем, Ветер совершил выборочное посещение заброшенных процедур: покупался в бассейне, принял душ Шарко и сухие углекислые ванны. Это посещение процедур было последним, так как они с Еленой до самого отъезда уже не желали разлучаться.
Придя в свой номер, Алексий бросил себя на кровать и некоторое время валялся одетым, бесцельно уставившись в потолок, пытаясь хоть как–то осознать то, что вытворяло его тело за последние дни, часы, минуты и даже мгновения. Но тут услышал стук в дверь.
В комнату с мрачным видом вошла Ирина. Впрочем, Алексий не придал значения ее визиту, просто при даме поднялся и сел на кровати. Ирина, отказавшись присесть, накоротке сказала, что принесла распечатку рассказа о нем, который якобы прочитала. Однако, судя по беспорядочному разбросу страниц, Ветру показалось, что она соврала и до конца не дочитала.
Из последовавшего он понял, что Ирина была недовольная тем, что после их бурной, но безгрешной ночи Алексий не с ней проводит время. И она высказала ему все, что думала по этому поводу… Правда, построила свою речь шла не о нем и его ночных похождениях, участницей и очевидицей которых не была, а о рассказе, где был опубликован его прошлогодний отдых, ну и похождения, конечно. При этом ее лицо было расстроенным и напряженным. Для начала она, как врач–анестезиолог, определяющий дозу введенного в вену обезболивающего средства, чуть не заглянув под веко Алексия, поинтересовалась, а хочет ли он выслушать то, что она имеет ему сказать. Чувствуя, что критика будет отнюдь нелицеприятной, он без оптимизма согласился.
Набор критических средств, коими Ирина выговаривала свою боль, оказался ограниченным. Она все свои претензии к Алексию сконцентрировала в одной не блистающей интеллектом мысли, что тот поступил неправильно, сконцентрировавшись на выложенных в рассказе сплетнях. Дальше концентрат своей критической боли она разбавила парой–тройкой фраз помягче. А потом попыталась повторить критиканское дефиле по костям Ветра, но это ему уже не понравилось. Не желая отнюдь не выдающегося хождения этой девушки по подиуму зла, раздражения, боли и в то же время глумления над «нетленным» произведением о нем, он резко пресек ее попытку:
— Хватит! Я уже понял, что вы хотите сказать, повторять не надо — не дурак. Спасибо за оценку!
Ирина была неглупой девушкой, и отлично понимала, что Алексий как человек с пытливым интересом к людским характерам мимо ее художеств равнодушно не пройдет и что очень скоро она сама предстанет перед читателями в том самом нравственном неглиже, в котором выставила себя пару дней назад перед ним и Петром Яковлевичем. Не особо надеясь на то, что изобличительная речь поможет избежать расплаты за свое неидеальное поведение в будущем произведении о Ветре, которое предстанет в виде очередного сборника о его проказах, Ирина, тем не менее, попыталась дать совет:
— Вот описание природы у автора очень хорошо получилось — мне понравилось. Лучше бы он про природу писал.
«Тоже мне Афанасий Фет в прозе нашелся» — про себя подумал Алексий.
Не нуждаясь в советах, но, чтобы окончательно похоронить чаяния Ирины на безвестное прозябание, чтобы подтвердить, что она попадет в будущий декамерон («сборник сплетен») в той роли, которая ей уготована, Ветер сказал неспешно и с кривой ухмылкой, словно самым циничным и безжалостным образом заколачивал в гроб ее надежд пару гвоздей–соток:
— Знаете, про природу писать скучно. Умному человеку гораздо интереснее человеческие отношения и характеры. Поэтому мой биограф будет писать о том, о чем захочет — о людях и их поступках, а не о природе.
Ирине на это сказать было нечего, и она ушла.
Алексий все прекрасно понял. Кому охота представать в невыгодном для себя свете или в отрицательной роли перед кем–либо, особенно со страниц, пусть даже неопубликованного рассказа? Но и автора, пишущего о Ветре, поймите: если ему «на перо» попал интересный персонаж с занятным характером и незаурядным темпераментом, то как же он мимо такого пройдет. Тем более, не автор, а Ирина вылила на него ушат помоев в виде своего дикого и необузданного темперамента, а Алексий, оставаясь в бледном свете, это всего лишь пересказал своей пишущему другу. Вот такая замечательно–примечательная белорусочка из Орши попалась на санаторном пути ветреному Ветру.
Как–то Людмила из Гродно, узнав, что Алексий во второй раз поехал в санаторий, из чистого любопытства поинтересовалась:
— Слушай, Алексий. А ты что, в санаторий ездишь специально за материалом для рассказов о тебе?
Вопрос оказался насколько для него неожиданным, настолько и занятным. Однако чтобы расставить все на свои места Ветер ответил без обиняков:
— В прошлом году мой друг закончил довольно объемную книгу про то, как служил на подводных лодках, да и сейчас не бездельничает, занят написанием очередного труда о моей работе в милиции, который претендует на еще большую масштабность. Поэтому ездить в санаторий специально для сбора материала по женским характерам у меня нет нужды, ему хватает материала без этого. Однако то, что незаметно преподносит жизнь, или то, что само на меня падает в виде птичьего помета, я замечаю и передаю ему. Зачем же проходить мимо этого, не уложив свои истории в свежую строку?
После обеда Алексий с Леной опять пошли на уединенный пляж. И в этот раз там был минимум народу — всего одна пара. Симпатичная женщина, судя по красноте ее тела и ежедневным посещениям пляжа, продолжала жадно охотиться за солнечными зайчиками. Подкопченная, она сидела в некотором отдалении, а недалеко от нее находился мужчина, с которым она иногда обменивалась фразами. О чем говорили эти двое, Алексий и Лена не слышали, так как были заняты собой. В прошлый раз они также слегка подгорели, поэтому сейчас разместились в тени деревьев. Здесь было хорошо и уютно, солнце дарило им свет и радужное настроение, деревья — тень и прохладу, песок — мягкое ложе, а они — себя друг другу. Они лежали на санаторном пледе, лениво болтали, иногда мочили ноги в воде, украдкой обнимались, и им было хорошо. Возвращаясь с пляжа, как и прошлый раз, часто останавливались, чтобы слиться в жарких объятиях.
