Мужчины смеются. Женщины смотрят на новоприбывшего с интересом. Однако в этот миг из коридора, расположенного отсюда метрах в двадцати, раздаются крики фоторепортеров:
– Хамид! Хамид!
Даже издали, даже сквозь густую толпу он видит знаменитого модельера и его спутницу – ту самую, что в былые времена, в иных краях совершала тот же проход рядом с ним, Игорем, ласково, изящно и мягко держа его под руку.
Прежде чем он успевает вздохнуть с облегчением – «жива-здорова!» – что-то заставляет его взглянуть в противоположном направлении: со стороны сада в зале, беспрепятственно пропущенный охранниками, появляется некий мужчина, который тотчас начинает вертеть головой, кого-то отыскивая, и этот «кто-то» – явно не один из приятелей, затерявшихся в сутолоке.
Игорь молча отделяется от группы, возвращается к балюстраде, где по-прежнему заняты разговором обе его новые знакомые, берет за руку одну из них – актрису. Мысленно взывая к девочке-португалке, просит у нее прощения за то, что усомнился – но ведь смертные люди нечисты в своих помыслах и неспособны постичь благодать, осеняющую их так великодушно и щедро.
– Тебе не кажется, что ты торопишь события? – спрашивает девушка, не выказывая, впрочем, ни малейшего намерения высвободить руку.
– Кажется. Но если верить твоим словам, получается, что сегодня все в твоей жизни сильно ускоряет темп.
Та смеется в ответ. Смеется и вторая. Полицейский проходит мимо, не обращая на них внимания, останавливая взгляд на всех седеющих мужчинах приблизительно сорока лет.
Но – пребывающих в одиночестве.
Медик, изучая результаты исследований, свидетельствующие о полном благополучии, должен решить, чему верить – науке или собственному сердцу. И приучившись с течением времени больше прислушиваться к внутреннему голосу, в итоге видит, что пациенты стали чаще выздоравливать.
Крупный бизнесмен, проглядывая биржевые сводки, графики и диаграммы, покупает или продает акции, поступая вразрез с тенденцией рынка – и в итоге делается еще богаче.
Писатель пишет книгу, режиссер снимает фильм, зная, что «это – не пройдет, никто не затрагивает эту тему», и в итоге оба становятся идолами поп-культуры.
Религиозный лидер использует страх и чувство вины вместо любви, важнее которой – теоретически рассуждая – ничего нет на свете, и храм его всегда заполнен прихожанами.
И только одна группа неизменно следует общей тенденции. Это политики. Они желают нравиться всем и потому действуют в соответствии с прописями политкорректности. И вот им-то в конце концов и приходится извиняться, дезавуировать свои слова, подавать в отставку.
Моррис открывает на экране все новые и новые окна. И это не имеет ничего общего с технологией работы – скорее уж с интуицией. Он уже проделал это, пытаясь отвлечься, вызвав на монитор индекс Доу – Джонса, но все равно остался недоволен результатами. Теперь надо попробовать сосредоточиться на тех, кто сопровождал его большую часть жизни.
Он в очередной раз смотрит видеозапись, где Гэри Риджуэй, «убийца с Грин-ривер», ни разу не дрогнувшим голосом спокойно повествует, как убил сорок восемь женщин – почти все были проститутками. Он рассказывает о своих злодеяниях не потому, что желает покаяться в грехах, снять с души невыносимое бремя вины – нет, просто прокурор предложил ему сделку: в случае признания смертный приговор заменяется пожизненным заключением. Иначе говоря, убийца, столько времени действовавший безнаказанно, не оставил доказательств своей вины, достаточных, чтобы его можно было казнить. Но может быть, он просто устал от зловещей миссии, которую собирался выполнить, или же она ему наскучила.
Риджуэй. У него был стабильный заработок – он трудился дорожным разметчиком и жертв своих мог вспомнить, только если сопоставлял их с тем или иным рабочим днем. Два десятилетия, на протяжении которых за ним по пятам ходили сыщики – иногда до полусотни, – он совершал преступления, умудряясь не оставлять следов и улик.
«Этот человек был, что называется, не семи пядей во лбу, особыми дарованиями не отличался, был не слишком-то образован и трудолюбив, но зато ремеслом убийцы владел в совершенстве», – вспоминал один из детективов.
Иначе говоря, был прирожденным убийцей – при том, что не менял местожительства. Это дело было даже отправлено в архив как безнадежное.
Моррис видел эту запись уже сотни раз. Всякий раз она вдохновляла его, но сегодня почему-то не произвела обычного действия. Он закрывает это окно и открывает сайт, на котором представлено письмо отца Джеффри Дамера, «каннибала из Милуоки», с 1978 по 1991 год убившего семнадцать человек и расчленившего трупы:
«Я, разумеется, не мог поверить тому, что говорила полиция относительно моего сына. Я многократно сидел за столом, за которым он расчленял своих жертв и служил сатанинскую мессу. Открыв его холодильник, я не обнаружил там ничего, кроме нескольких бутылок молока и банок содовой. Возможно ли, чтобы из ребенка, которого я носил на руках, вырос кровавый маньяк, чье лицо глядит на меня со страниц всех газет? О, если бы я оказался на месте тех отцов, кто в июле 1991-го получили известие, которого так боялись: узнали, что их дети не пропали бесследно, но были убиты! Тогда я мог бы приходить туда, где упокоились его останки, хранить память о нем. Но нет – мой сын жив, и все эти жуткие злодеяния – дело его рук».
Сатанинский алтарь. Чарльз Мэнсон и его «семья». В 1969 году трое молодых людей проникли в дом кинозвезды и убили всех, кто там был, включая юношу, который как раз в эту минуту выходил оттуда. На следующий день – снова двойное убийство – владельца сети магазинов и его жены.
«Я в одиночку могу покончить со всем человечеством», – говорил Мэнсон.
В тысячный раз Моррис рассматривает фотографию вдохновителя этих преступлений, улыбающегося в объектив среди друзей-хиппи – и среди них знаменитый музыкант той эпохи. Все они всегда говорили о мире и любви и ни разу не были заподозрены в чем-либо предосудительном.
Моррис закрывает все окна. «Дело Мэнсона» ближе всего к тому, что происходит сейчас: здесь ведь тоже – мир кино, и жертвы – известные люди… Некий политический манифест против роскоши, общества потребления и «звездности». Он был вдохновителем этих убийств, но сам никогда даже не появлялся на месте преступления, действуя руками своих приверженцев.
Нет, это ложный след… И несмотря на разосланные им мейлы с объяснениями того, почему он не может дать ответ за столь краткий срок, Моррис мало-помалу проникается тем самым чувством, которое во все времена охватывало сыщиков, распутывавших дела о серийных убийствах.
Чувство, что это имеет непосредственное отношение к нему самому.
С одной стороны, есть человек, надо полагать, совершенно другой профессии, планировавший свои преступления исходя из того, каким оружием он располагает, но не знающий возможностей местной полиции и действующий в абсолютно незнакомом ему месте. Это делает его уязвимым. С другой – органы безопасности во всеоружии своего опыта, привыкшие справляться с любыми общественными изъянами.
Тем не менее никто пока не в силах оборвать смертоубийственный путь этого дилетанта.
Моррис думает, что не стоило ему вообще отзываться на просьбу комиссара. Решив когда-то поселиться на юге Франции, потому что здесь климат лучше, и люди веселей, и море совсем близко, он полагал, что еще много лет сможет наслаждаться всеми радостями жизни.
Он оставил свою службу в Лондоне, успев зарекомендовать себя лучшим из лучших. А теперь совершил неверный шаг, дав согласие помочь французам в расследовании и поставив тем самым на карту свою репутацию. Весть о его провале дойдет до ушей бывших сослуживцев – и он больше не сможет пользоваться своей славой, заслуженной долгими годами самоотверженной работы. Скажут: «Когда-то он попытался компенсировать свою слабость, первым потребовав установить в нашем департаменте самые современные компьютеры. Теперь в его распоряжении любая техника, но он стар и совершенно неспособен отвечать достойно на вызов времени».
Он выключает компьютер. Экран гаснет, показав сначала логотип того программного обеспечения – «софта» – что установлен на нем. Внутри машины электронные импульсы исчезают из памяти, не оставляя за собой ни вины, ни угрызений совести, ни чувства бессилия.
Но у его тела нет такой кнопки. И мозг продолжает функционировать, прокручивая одни и те же выводы, пытаясь оправдать то, что оправданию не подлежит, нанося ущерб самоуважению своего хозяина, убеждая его, что коллеги будут правы – его чутье, его способность к анализу с годами утратили остроту.
Моррис идет на кухню, включает кофеварку, которая давно уже барахлит, и отмечает про себя, что завтра надо будет купить новую – как и всякую бытовую технику, ее дешевле сменить, чем отремонтировать.
