Счастливая Лора в белой Костиной рубашке сидит на верхней полке и зовет его опять. Он запрыгивает к ней одним прыжком, удивляясь, откуда у него столько сил. Утренняя бесстыдная нежность сливает их в одно целое снова и снова. Молодые и пьяные, они едут навстречу городу Т. и неизвестности.
12 апреляА что же Саша Косулин? Казалось бы, наш герой сыграл свою роль, нашел свое место, призвание. Пережил кризис. И может теперь расслабиться и пожинать плоды, наслаждаться стабильной, уютной жизнью в больнице, в семье, в обществе. И нам хотелось бы, чтоб все обстояло именно так. Мы всей душой болели за Косулина, сочувствовали ему и считали, что уж он-то точно заслужил награду. Ведь он сделал невероятный в своей сложности выбор: осознанно принял то, что имел, возлюбил то, что есть! Нам хотелось бы поставить точку в том месте, где Косулин, как герой старого вестерна, неторопливо идет к закату, сулящему отдохновение усталому ковбою.
Ах, если бы все было так, как хочется нам… Но нет – богиня реальности весьма иронично настроена к мечтам и фантазиям о стабильности и неизменности бытия.
Косулин возвращается с координационного совета психологов. Он злится и сильно расстроен. Половина дня потеряна впустую. Ему пришлось отменить группу, которую он недавно начал вести в своем отделении. Сообщение о координационном совете всегда приходило внезапно, передавалось по больничному беспроволочному телеграфу из уст в уста. Длился совет столько, сколько хотел начальник службы, разменявший седьмой десяток, но так и не распрощавшийся с советскими амбициями, чиновник от психиатрии.
Начальство и старшие коллеги ритуально ругаются, обсуждая доплаты и организационные вопросы. Косулин в сотый раз думает о том, что надо выходить из этого странного органа управления социально-психологической службой, но сказать об этом вслух не решается. Не хочет сталкиваться с малопредсказуемой реакцией начальства, да и статус члена чего-то, что имеет отношение к принятию решений, греет его мужскую душу.
Косулин решает сделать круг по территории больницы, выпустить пар. Солнце слепит и обнажает весеннюю грязь на оттаивающей земле. Воздух ледяной, и руки мерзнут. Косулин, сутулясь, быстро шагает, утопив руки в карманах плаща. В десятый раз прокручивает в голове разозлившие его моменты. Сегодня он сорвался и нарушил свой собственный зарок – не вовлекаться! Он призвал начальство и своих коллег обратить внимание на то, что в больнице большая текучка среди психологов. Мало кто остается работать после трех – пяти лет стажа. Поэтому больница постоянно сталкивается с необходимостью обучать вновь пришедшие кадры. После обучения недавние студенты, набравшись опыта и практики, отправляются на поиски места, где будут больше платить и предоставят лучшие условия работы.
После этого заявления Косулина чуть не сожрали с потрохами. Главный аргумент начальства родил в его голове очередной когнитивный диссонанс. Ему было сказано, что «статистически этой проблемы не существует». Вспомнились все антиутопические книжки, которые он читал. Как могли люди, профессионалы в определении того, что существует, а что нет, – не замечать очевидного? «Статистически не существует». Что это вообще значит?! Текучка – очевидный факт. В больнице не осталось никого, с кем Косулин начинал работать. Все давно на вольных хлебах.
Однако это было только началом неприятностей. Косулин не стал спорить с начальством и умолк до конца совета. А после совета его попросили задержаться. Дальнейшую сцену Косулин вспоминал раздуваясь от гнева и скрежеща зубами.
Дворняга Лиза учуяла Косулина, когда тот проходил мимо зарослей можжевельника. Лиза выбралась из своего укрытия и потрусила рядом. Косулин потрепал ее по загривку. Извиваясь всем телом, от хвоста до морды, Лиза выражала глубочайшее удовольствие. Косулин присел и начал чесать собаку за ушами, отчего та завалилась на бок, подставила брюхо и, закатывая глаза, запыхтела от такого внезапного счастья.
– Ну что ты, Лизка-подлизка, валяешься, дурилка ты лохматая, – ласково ворчал Косулин. – Нравится тебе? Хочешь любви?
Лиза подобострастно закатывала глаза, всем своим видом говоря: «нравится, продолжай, не отвлекайся». Но Косулин поднялся, вновь спрятал руки в карманы и побрел дальше, правда, уже не так решительно и целенаправленно. Лиза поднялась, отряхнулась и догнала его. Человек и собака, беседуя, продолжили гулять вместе.
– Лизка, что же мне делать, а? Меня переводят в другое отделение. И, заметь, в хорошее отделение. Чтобы это не выглядело как наказание, надо полагать. А знаешь почему? Потому что я начал реально работать. После этой истории с Костей у меня начался такой подъем, такое воодушевление. Я же начал верить, что могу что-то изменить! Я начал двигать пациентов. Нарушил гомеостаз. Кукла сдрейфила, решила, что мой срок годности истек. Ну и еще я перестал разговаривать с ней почтительно, стоит признать. Расслабился. Или я чего не понимаю, а, Лиза? – Собака трусила рядом, иногда подталкивая коленку Косулина теплым мохнатым боком. – И знаешь, что самое мерзкое? Я знаю правила игры, знаю, что надо сделать, чтобы остаться в своем отделении, что – чтобы перейти в другое, с некоторыми бонусами. Но при этом я не могу просто сказать: «Отнеситесь с уважением к моей работе, я – не мебель! Прихоть заведующей не повод меня куда-то переводить, я не хочу бросать пациентов, с которыми работаю!» – Косулин замолчал, с тоской думая о том, сколько усилий потребуется ему на новом месте для адаптации. Стало горько. Больше десяти лет жизни отдано этой больнице, этому месту, и что взамен?
Косулин продрог и направился в сторону своего корпуса. У дверей вежливо попрощался с Лизой, пообещал ей сосисок. Затем он поспешил в свое отделение, чтобы рассказать Паяцу новости. Перевод означал, что они больше не будут работать вместе. Это тоже огорчало Косулина. Последнее время Паяц был угрюм и неразговорчив. Психолог привык, что иногда на психиатра находит, и он перестает быть доступным для человеческого контакта. Косулин знал, что такой период надо просто переждать, но все равно не мог удержаться и иногда дергал Паяца, от чего тот только сильнее отстранялся. Впрочем, все это были дела житейские, рябь на поверхности. По крайней мере так считал Косулин.
В отделении Паяца не было. Медсестры сказали, что он уже ушел, хотя до конца рабочего дня оставалось полчаса. Странно… Косулин, поколебавшись несколько мгновений, набрал телефонный номер друга. Аппарат не отвечал.
Тогда Косулин отправил ему сообщение «Надо поговорить. Срочно!» и начал собираться. Предстоял разговор с Куклой, но душевных сил на него не осталось. Да и о чем с ней говорить? Сначала надо принять решение, что он хочет от ситуации. В голове царил ватный сумбур.
Пришел ответ от Паяца: «Приезжай в “Рюмочную”». «Ок», – ответил Косулин и уже через полчаса спускался в полуподвальное помещение их с Паяцем любимого заведения.
Миллионы рюмок коньяку, котлет и фаршированных перцев было выпито и съедено в этом почтеннейшем московском месте. И кого только не встретишь за столами, накрытыми истертыми клеенками! Тут и спившиеся непризнанные поэты, ищущие свободные уши, и юные актеры, и иностранцы в поисках столичной экзотики, и просто интеллигентная алкашня московского центра. Никакой музыки, только старый телик, бубнящий что-то под потолком.
В «Рюмочной» малолюдно. Корпулентная хозяйка бара, опершись грудью о стойку и подперев щеку кулаком, таращится в телевизор.
Паяц сидел недолго, не успев еще доесть заказанную еду, зато уже изрядно набрался. Бутылка мутной настойки опорожнена больше чем наполовину.
Паяц, заметив Косулина, кисло улыбнулся и вяло помахал рукой, призывая того присоединиться. Косулин взял себе коньяка и лимона и, не снимая пальто, уселся напротив. Разлили, чокнулись, выпили. Помолчали. Новости в телевизоре трындели про Государственную думу.
– Что это вы так бурно празднуете, Олег Яковлевич?
– Так ведь День космонавтики, Александр Львович! Белка, Стрелка, Гагарин! Помянем героев! Как он там сказал… П-о-оехали!
Косулин проследил за траекторией очередной стопки, отправленной Паяцем в рот.
– А что в одиночку? По такому поводу могли бы и позвать.
Паяц утерся салфеткой, закусил тощей четвертинкой вялого соленого огурца и ничего не ответил.
Косулин погрел бокал с коньяком в ладонях, повздыхал.
– Олег, меня переводят. Такие вот космические новости. Не знаю, что мне делать.
– Что ты говоришь?! Серьезно? – Паяц переполошился, замахал руками, даже как будто протрезвел. – Куда?
– К Киселю в отделение. К зубрам.
Паяц поковырял остатки еды в своей тарелке. Промычал что-то, откинулся на стуле, прищурившись, воззрился на Косулина и, растягивая слова, начал:
– А что? Кисель – мужик хороший. Старая советская профессура. Тревожный только очень. Да и отделение это недалеко от нашего. Будешь в гости ходить…
