Айзенманн:
Как Айзенманн и грозился, рождество он проводит один-одинешенек. Он валяется на постели и смотрит телевизор, ему приходится подсуетиться, чтобы избежать просмотра рождественских передач. Когда 25-го декабря время приближается к 02.00, он думает о том, что вот сейчас он отдал бы полное собрание фильмов Кубрика за 15 минут порнухи. Он, как и остальные члены банды, избавился от своих запасов, но он в общем-то единственный, кто уже скучает без них.
Ритмеестер:
Ритмеестер, разумеется, тоже проводит Рождество в одиночестве. Единственным его вкладом в празднование Рождества стало письмо, которое отправил своей старушке-матери в дом престарелых в ближнем пригороде. Мать ответила на его письмо. Из ее письма явствует, что она а) ни фигусеньки не поняла из того, что ей писал Ритмеестер, б) не знает, что сейчас Рождество, и в) думает, что Ритмеестеру 24 года, что совершенно не так; ему 43. Как бы то ни было, письмо от матери приходит 22-го декабря, и Ритмеестер ждет сочельника, чтобы открыть его. В остальном все у него в квартирке как обычно. Вот только сам сочельник составляет исключение в определенном смысле: он выкуривает 60 Мальборо вместо обычных сорока.
Спидо:
Спидо после исчезновения своей дорогой «Перниллы» ушел в крутой запой. И 23-е декабря, и сочельник, и все время до нового года слились в густой алкогольный туман. Очнувшись 29-го декабря, он видит, что «Пернилла» сидит в его комнате. Она плачет и совсем не столь любезна, как бывало; причину этого мы скоро узнаем.
Берлиц, Моника Б. Лексов и Ёран Пердссон:
Берлиц, Моника Б. Лексов и Ёран Пердссон отмечают рождество вместе. Они пытаются разыскать Катрину Фэрёй, но безуспешно. Ее мобильный отключен, и она и словом не обмолвилась, где находится. Что и понятно, решают все трое. Монику выписали из больницы, она уже прошла первый сеанс лечения лазером; пока что татуировка выглядит как кусок жареного бекона, разложенного в форме ДУХОВНОСТИ. Она страшно мучается от психических последствий травмы и прогрызла ими Берлицу плешь. Пердссон, после великого разоблачения так и не сумевший отыскать сына, использует время, которое он проводит не вместе с Берлицем и Моникой, на то, чтобы накачиваться седативами (ксанакс) и заниматься онанизмом. Вот и рождественские каникулы проходят так.
Каско и Типтоп:
Каско и Типтоп серьезно отнеслись к заданию поймать стукача, и потому очень много общались со Спидо, чтобы найти его «подругу». Они только что не живут у него. Что касается способа отмщения, папа Ханс просил их проявить фантазию. Самое изобретательное, что они сумели родить, это схватить ее и изнасиловать. С момента, когда им дали это задание, они бывают у Спидо каждый божий день. С ходом рождественских каникул Спидо упивается все сильнее. Раз за разом он заплетающимся языком рассказывает, что она забыла у него золотую цепочку и что она обязательно как-нибудь зайдет за ней. Он ничего не знает о сливе информации и ему кажется даже приятным, что Типтоп и Каско сидят там вместе с ним и ждут «Перниллу». По непонятной причине эта парочка порноисполнителей полагает, что она попадется им в лапы и они осуществят месть до наступления нового года. Поэтому они мало того, что заказали, но и оплатили билеты на самолет до Виргинских островов на 30-е декабря.
В 04.00 ночи 28-го декабря — Спидо уже давно долакался до положения риз и видит сны — дверь приоткрывается. Каско и Типтоп спят, сидя на стульях в гостиной. Катрина Фэрёй открывает дверь в квартиру запасными ключами, которые Спидо, ослепленный влюбленностью, отдал ей уже на второй день их так называемых отношений. Дело у нее одно — действительно-таки забрать свою золотую цепочку, и Фэрёй исходила из того, что если Спидо сейчас и дома, то наверняка спит. Все верно, все верно, но откуда ж ей было знать, что в гостиной спят двое будущих уголовников-насильников? Она стоит посреди гостиной, и тут Типтоп, всегда спящий чутко, внезапно просыпается и кидается на нее. Оба валятся на пол с грохотом, который в свою очередь будит Спидо. Типтоп с трудом зажимает Фэрёй рот, а Каско стягивает с нее брюки и трусики и заталкивает в нее свой порночлен. Эти двое не сидели по разные стороны баб аж со съемок КОКА-ГОЛА КАМПАНИ. Фэрёй, откинувшись на колени Типтопу, лежит на спине. Он обхватил ее шею рукой, ладонью зажимает ей рот. Каско стоит на коленях с другой стороны и наддает, стараясь при этом говорить жестко и угрожающе. «Вот так мы поступаем с погаными стукачами!» и т. п. Примерно через три минуты они меняются местами, чтобы поделить вину поровну. Типтоп занимает позицию наддачи и угроз: «Ты только вздумай блядь донести об этом кому-нибудь, попробуй только, и всей вашей поганой лавочке конец. Будешь держать язык за зубами — все будет хорошо. Ни мусорам, никакому Берлицу, никакому Пердссону. Усекла? Усекла, ты!?!» Фэрёй плачет, всхлипывая. Сеанс заканчивается тем, что Типтоп и Каско взглядывают друг другу в глаза. Пару секунд они сидят и смотрят друг на друга, не отводя взгляда. Типтоп прекращает наддавать. Каско не мигает. Собственно говоря, они очень похожи, эти двое. Каждому 31 год. Рот у Каско приоткрывается. Они все смотрят друг на друга. Цвет глаз у Типтопа чуть светлее, чем у Каско. У Каско более густые брови. Типтоп видит, что у Каско на ключицах и на лбу выступили капельки пота. Его тяжелые веки не шевелятся. Оба мужчины гладко выбриты. У Каско бледные губы. Типтоп извлекает член и застегивает брюки. Фэрёй без сил лежит на руках у Каско. Слезы и сопли.
Они взгромождают ее на ноги, отводят в комнату к Спидо и запирают дверь снаружи. Затем оба отправляются каждый к себе домой и собирают вещи. Весь следующий день он проводят вне дома, собираясь в поездку. В ночь на 30-е декабря они вселяются в мотель, расположенный в каком-то закоулке. В 8.30 утра отправляется самолет на Виргинские острова.
ПОНЕДЕЛЬНИК, 28 ДЕКАБРЯ: ТЕЛЕВИЗИОННОЕ ИНТЕРВЬЮ
Гример, настоящая дурнушка, припудривает Симпелю нос и лоб. Симпель разглядывает ее морщинистые губы. Позади него в гримерной стоят два полицейских. Он не то чтобы нервничает, но вполне можно сказать, что волнуется. То ли сказывается отлучение от ксанакса, то ли боязнь оплошать, кто его знает. Перед тем как отправиться сюда, он заглотил недельную дозу седативов. Его зеркальное отражение заключено в рамку из лампочек. Тени на лице теряют четкость, и ему кажется, что выглядит он вполне ничего. «Так значит, чтобы не сдрейфить на сцене из-за того, что ты рожей не вышел, надо просто напихать в гримерную прожекторов под завязку и выжечь подчистую все узнаваемые черты… так что собственный образ, остающийся в памяти напоследок… как бы… сойдёт?» говорит Симпель гримерше. Он-то хотел пошутить, но она явно воспринимает это иначе. Рука об руку с ведущим программы Петером Нильсеном появляется Роберт Еглейм, встречавший тюремный транспорт с Симпелем и двумя полицейскими перед зданием телецентра с широкой примирительной улыбкой на лице. Нильсен выглядит сосредоточенным и здоровается с Симпелем озабоченно. «Вижу, ты скорчил мину, подобающую для критической журналистики», говорит Симпель, и еще одна острота пропадает зря. Роберт пытается загладить неловкость и громко смеется, единственный в помещении. Петер Нильсен смотрит на Роберта, пока тот не замолкает. Затем Симпелю сообщают, что этим вечером участники дискуссии обсуждают три сюжета, и что он будет выступать последним, то есть у него будет в распоряжении около четверти часа. «Я буду тебе задавать вопросы, а уж как ты сумеешь ими распорядиться, дело твое», говорит Нильсен. «Народ по всей стране широкой хорошо убаюкан тихими радостями рождества, так что хорошо бы ты им подкинул чего-нибудь остренького. И еще одно: на телеэкране все выглядит мельче, чем в действительности; так что мой совет: жми вовсю!» С последним, пожалуй, можно и поспорить, но в свете многажды повторенных Петером Нильсеном заявлений, в которых он открыл коллегам свою цель — стать «Джерри Спрингером критической журналистики», это высказывание можно понять. Не раз он швырял поллитровую кружку о стену журналистского паба ХОТЛАЙН, рыча «Да все вы изойдете к едрене фене слезами в день, когда вся эта дебильная страна будет валяться на коленях и не надышится на мое субъективное дискутирование! Слышите вы!?! И уж пожалуйста, так и быть, сядьте-ка в один прекрасный день с вашими дурацкими внуками на коленях и отыщите в энциклопедии на своем дешевом сидюке статью, посвященную мне как изобретателю понятия критическое ток-шоу. Вы просто рыдать будете! Слышите, что вам говорят!?!» И так далее. Нет никакого сомнения в том, что Петер Нильсен — человек с амбициями и что он всегда был таковым. Он поворачивается к Симпелю спиной и выходит. Роберт показывает Симпелю, что тот должен идти следом за ним. Полицейские следуют за Симпелем, который следует за Робертом Еглеймом, который следует за Петером Нильсеном сквозь полкилометра гребаных коридоров, и они попадают в студию. До начала трансляции десять минут, и режиссер-постановщик говорит Роберту, что Симпель должен занять место на стуле за фанерной перегородкой, которая служит своего рода кулисами. Далее он рассказывает, что по сигналу Симпель должен выйти и устроиться с другой стороны круглого стола. Роберт повторяет все это Симпелю, хотя Симпель усвоил все с первого раза. Симпель выходит из студии и садится за перегородкой. Роберт идет вместе с ним, кладет руку ему на плечо и говорит: «Во повеселимся, Симпель! Я весь предвкушение!» Симпель отряхивает себя в том месте, куда приложил руку Роберт. Зрителей, которых набралось в студии человек 150, просят занять свои места и вести себя тихо. Камеры выкатываются на место, и постановщик в очередной раз выводит Петера Нильсена в эфир. Зрители по команде аплодируют, и Нильсен знакомит публику с участниками сегодняшней дискуссии. Симпеля представляют так: «уголовный элемент или мученик свободы?»
