Двое молодых людей поднялись, чтобы идти.
— Неужели вы уже уходите? — спросил Инс.
Они ответили, что им еще нужно поработать.
— Нам очень жаль, — благосклонно, как и подобает президенту, напутствовал их Инс.
Он разочарованно посмотрел на Тома Орбэлла, единственного остающегося члена совета.
— А я хотел спросить их… думал, что сегодня как раз подходящий для этого вечер… не пора ли нам как следует подумать насчет этих самых выборов?
Он, конечно, имел в виду выборы ректора. Тома, который вот уже два года не переставая думал над этим, тон его поразил своей небрежностью.
— По-моему, мы не должны отстраняться от таких вещей. А то в конце концов окажется, что, пока мы тут сидим сложа руки, другие уже успеют сколотить партию. Скучно, конечно, но, по всей вероятности, мы все же должны оказывать влияние на такие дела и использовать, если надо, свой авторитет. Лучше уж пораскинуть умом сейчас, чтобы потом на себя не пенять.
Впечатление было, что он готовился к этой речи с тех пор, как узнал, что будет председательствовать за обедом. Как большинство далеких от политики людей, думал я, он считает, что политика — дело пустячное. Ничего сложного в ней он не видит. Просто с одной стороны стоят люди честные, но инертные, с другой же — нечестные, но активные. Стоит ему и еще кое-кому из людей доброй воли взяться за дело, и все сразу встанет на свое место.
От такого подхода к этому вопросу Тома Орбэлла, который писал о политике, мечта жизни которого была стать политиком и который за исключением тех случаев, когда бывал в упадочном настроении, инстинктивно разбирался в самых сложных политических хитросплетениях, так и покоробило.
У Тома сделался разгоряченный, сердитый вид. Вечер был теплый, и у него над висками и на лбу выступили капли пота.
— Думаю, — сказал он сладчайшим голосом, — что разумный выход только один. Но я ведь никогда и не скрывал, что очень заинтересован в этом вопросе.
Инс, важно восседавший между нами, не стал притворяться, как это он иногда умел из духа противоречия, что не понимает, о чем идет речь.
— О ком же вы в таком случае подумываете? — сказал он.
— Я считал, что это ни для кого не секрет, — ответил Том Орбэлл, — я голосую за Артура Брауна.
— Нет, — после некоторого раздумья сказал Инс. — Я, пожалуй, не хочу его.
— Но, собственно, почему же нет? Он…
— Он слишком долго пробыл здесь, — сказал Инс. — Нет, придется принять кое-какие меры, прежде чем дело не зашло слишком далеко…
— Неужели вы не понимаете, — спросил Том, на лице у которого было написано: «Боже, пошли мне терпения!» — Неужели вы не понимаете, что дело уже зашло достаточно далеко. Неужели вы не понимаете, что сейчас для каждого ясно, что будет избран или Браун, или Гетлиф…
— Нет, Гетлифа я не хочу, — заметил Инс таким тоном, как будто это исчерпывало вопрос.
— Почему? — вступил в разговор я.
— Я не хочу ученого, — сказал Лестер Инс. — У меня совсем другая мысль…
— Но кого же тогда? — воскликнул Том.
Инс улыбнулся нам замедленной, тонкой, самодовольной улыбкой.
— Г.-С. Кларка! — Он откинулся назад с уверенным видом, со скромным достоинством опытного государственного деятеля, предложившего решение совершенно очевидное, но до той поры недоступное пониманию людей, менее умудренных.
— Господи, помилуй меня грешного! — вскипел Том. — Неужели вам никогда не приходило в голову, что этот человек — чудовище! Неужели вам никогда не приходило в голову, что он — нелепое чудовище? Послушайте, я — тори; вы, я полагаю, нет. Я религиозен, а вы, насколько я знаю, не верите ни в бога, ни в черта. Так неужели же вы, а не я, хотите иметь ректором человека, которому чудится коммунист под каждой кроватью, черт вас возьми?
— У каждого есть свой заскок, — сдержанно сказал Инс.
— Ну хорошо, тогда, прошу вас, поделитесь со мной, что именно вас в нем прельщает, — продолжал Том с пренебрежительным видом, но все еще вежливо.
— Он человек независимый.
— При всем моем к вам уважении, я в этом сомневаюсь.
— Видите ли, — сказал Инс, приосанившись, — я принимаю людей такими, какие они есть. Я считаю, что он ни на кого не похож. Я знаю, что он не принадлежит ни к какой партии. А знаете ли вы, что очень многие в наше время думают: «Подальше от всяких партий: хватит!» Нужно повсюду выискивать самобытных людей. А более самобытного человека, чем Г.-С. Кларк, вы в этом колледже не найдете.
— Значит, вы так считаете? — спросил Том.
— А что, интересно знать, думаете на этот счет вы? — Инс повернулся ко мне.
Я покачал головой.
— Если бы меня попросили представить себе совершенно невероятную кандидатуру, — сказал я, — то более невероятную я вряд ли нашел бы.
— Послушайте, — в бешенстве заговорил Том, — вы, по всей вероятности, ни на минуту не задумывались, каковы могут быть последствия этой блестящей идеи, если вы начнете проводить ее в жизнь? Могу сказать вам — и отрицать это бессмысленно, — что в настоящий момент шансы Брауна и Гетлифа приблизительно равны. Похоже, что Гетлиф может с уверенностью рассчитывать на девять голосов и Браун на семь, тогда как остальные еще не самоопределились. Так вот, если вы начнете проводить в жизнь свою блестящую идею, то этим самым вы только отнимете один-два голоса у Брауна и в придачу заставите воздержаться от голосования самого Кларка. Таким образом, вы прямо-таки с непревзойденной ловкостью предоставите большое преимущество Гетлифу и, вполне возможно, просто подарите ему победу, потому что другие претенденты снимут свои кандидатуры. Чего, по вашим же собственным словам, вы совершенно не хотите. О таких последствиях вы, по всей вероятности, не подумали. Во всяком случае, я надеюсь, что не это намерение кроется за вашим блестящим планом?
Том был готов, как всегда излишне готов, усмотреть тут какой-то заговор. Лицо Инса, до этого момента гладкое, любезное, спокойное, нахмурилось.
— Мне все эти разговоры осточертели, — сказал он, — я в этом попросту не желаю участвовать. Все, что я собираюсь сделать, это выбрать, кого хочу, заявить об этом вслух и стоять на своем.
— И очень искусно добиться таким путем последствий, которых, по вашим словам, вы отнюдь не хотите.
— К черту последствия. Что же касается всего того, что вы мне тут наговорили, так я вам вот что скажу… Вся величавость вдруг соскочила с Инса. Председательские манеры пошли прахом. — Я вам вот что скажу… Чушь городите!
Они все еще продолжали свирепо смотреть друг на друга, когда на террасу вышел дворецкий.
— Мистер президент, — сказал он Инсу, — прошу вашего разрешения передать телефонограмму.
— Пожалуйста, пожалуйста, — ответил Инс, вновь излучая невозмутимое спокойствие.
Дворецкий подошел ко мне и четким, конфиденциальным шепотом сказал:
— Мистер Найтингэйл свидетельствует свое почтение и просит передать, что он был бы весьма признателен, если бы вы оказались настолько любезны и зашли бы сегодня вечером к нему в кабинет в любое удобное для вас время.
Глава XXXII. С врагом с глазу на глаз
Шагая через третий колледжский двор к зданию, где находился кабинет Найтингэйла, я мысленно готовил себя к неприятной сцене. Покой был разлит в золотистом вечернем воздухе, но нервы мои были напряжены. К воинственному задору примешивались раздражение и страх. Мысли мои были в беспорядке, я даже подумал на мгновение с ребяческой обидой, что «слишком уж сегодня хороший вечер для того, чтобы ссориться».
Когда после теплого, напоенного ароматом цветов двора я попал на темную лестницу, на меня, как из колодца, пахнуло сыростью. Я поднялся на третий этаж и очутился на ярко освещенной заходящим солнцем площадке. Глаза слепило после сумрака, царившего внизу, так что я с трудом разобрал имя Найтингэйла над дверью. Постучав, я вошел. В комнате уже были задернуты шторы, настольная лампа и старомодная люстра, висевшая в центре потолка, были зажжены. Найтингэйл встал и молча улыбнулся мне любезной, приятной улыбкой.
Он пригласил меня сесть, указав на единственное хорошее кресло в пустоватой комнате. Водворилась торжественная, как в церкви, тишина.
Начал разговор я, сказав, что заглянул по пути в канцелярию, думая найти его там.
— Нет, — ответил Найтингэйл, — я не из тех, кто сидит на работе по двадцать четыре часа в сутки.
Затем он сообщил мне, что занимает этот кабинет с тех самых пор, как его избрали в члены совета, и добавил:
— А было это так давно, что даже думать об этом не хочется. Да если уж на то пошло, — любезно сообщил он мне, как будто его слова доставляли печальное удовольствие нам обоим, — с тех пор как вы были здесь в последний раз, времени тоже прошло не мало. Больше, чем нам с вами хотелось бы.
