«Теперь возьмусь за «Лас–Вегас», да и с виллой надо Вована поторопить, чтобы по весняку занять халабуду».
После поздравлений сидел в сауне с большими людьми и неторопливо обсуждал экономику, политику и уголовные сферы. Несмотря на голый вид, обращались ко мне почтительно, по имени–отчеству.
Попарившись в сауне, отдохнув и выпив за девяносто седьмой, оделся и пошёл к бассейну, который уже кишел голыми телами. Там столкнулся с женой и Александром.
— Айда тоже, что ли, нырнём? – по–простецки предложила Татьяна.
— Да ты чё, мать? Я же босс… Мне не положено!..
— А я пойду! – улыбнулась не мне, а своему телаку и, покачивая располневшими бедрами, пошла к бассейну.
Тот устремился за ней.
«Вот молодец, ни на шаг не отстает», – иронично подумал, глядя на них.
«Вроде и не пьяная, – стал наблюдать за женой, – неужели разденется?»
Под дружный рёв Татьяна и Александр, быстро раздевшись, бросились в воду.
— Серёга!.. – прервал мои раздумья нахально улыбающийся Пашка.
«… Ну, я ей дам дома», – удивлённо посмотрел на него.
«Серёгой» он давно не решался называть меня, тем более на людях.
– … Заявление надо подписать! – развязно продолжил Заев.
«Пьяный, что ли, или обкуренный?» – внимательно прочёл заявление.
— Увольняться хочешь? – давно я так не поражался чему‑либо. – Это что, шутка?..
— Нет! Не шутка… Надоели твои придирки… Ухожу на ту же должность к твоим конкурентам, – нагло добавил он.
Я растерялся.
— Мы же с тобой друзья! Если чем не доволен, давай обсудим.
Он гордо бросил мне на плечо халат и молча удалился.
«Вот сволочь! – стала закипать злость. – Зачем при народе‑то меня по носу щёлкать?.. Ну ладно, карточку ему попортят!.. И надо предупредить, если хочет жить, пусть забудет о том, что видел… – мстительно думал я. – Да что же это делается? Может, одумается ещё… – даже уход Мальвины поразил меня меньше! – Вот и старайся для них… обувай, одевай… корми–пои… а чуть что не так – пошёл на хрен! Ну, от Пашки не ожидал…»
Дома придрался к Татьяне – зачем вздумала оголяться на людях…
— Я же тебя не спрашиваю, зачем ты с Мариной тусовался, – зло ответила она и ушла в другую комнату.
«Ну и народ… Сразу заложат», – вызвав водителя из соседней квартиры, велел отвезти меня в Глеб–овраг.
Там, растопив печь, лёг на любимый скрипучий диван и грустил, глядя в отремонтированный потолок.
Вован успел привести дом в порядок.
Нагрустившись, погонял таракана, в истерике носившегося по подоконнику, и с удовольствием придавил его.
«Вот так будет со всеми моими врагами», – успокоенный, вернулся домой.
В феврале хоронили Степана Степановича. Отравился водочным суррогатом.
«Русские мужики мрут как мухи», – шёл за гробом на его похоронах.
Почему‑то особо не переживал – видимо, успел отвыкнуть…
В этом году стал больше времени проводить дома с семьёй, но чувствовал, что жене в тягость…
«Совсем от меня отвыкла», – сидел перед телевизором или читал книгу.
Дело напоминало хорошо отлаженные часы: я лишь давал указания по стратегическим вопросам и контролировал исполнение.
Философ в конце прошлого года отправился завоевывать Москву, так что в гости больше никто не приходил.
В конце мая мы переехали в новый особняк.
«Да–а! Избушка овражской не чета», – ходил я по дому и планировал в какой комнате что будет.
— Тут биллиардная, тут кабинет, тут гостиная, тут три спальни, тут столовая, тут библиотека, это моя комната, это сына, это жены, – загрузить с пользой все помещения ума не хватало.
«Эх! Гулять – так гулять!» – купил в подарок жене шестисотый «Мерс», а себе новую «Волгу» – любил только эту марку машин.
Летом отпраздновал свой юбилей – тридцатипятилетие.
На этот раз изменил традиции и отмечал дома. Тем более что места было полно. Юбилей, как и положено, навеял грусть… Разглядывая себя в зеркале, увидел залысины, седину на висках и животик.
«Откуда живот‑то взялся?.. – удивлялся я. – Худеть пора…»
Лето посвятил телевизору – глядел всё подряд. Особенно понравилась передача Александра Любимова, где он свёл вместе Жириновского и Немцова. Кудрявый, смазливый Немцов, помахивая «Плейбоем» с завистью отмечал, что Жириновский сфотографировался с порно–звездой Чичолиной…
Вместо того, чтобы погордиться, не нашедший аргументов в своё оправдание Вольфович бодро плеснул в демократический фейс водой из стоявшего на столе стакана.
Народ блаженствовал… и я вместе с ним.
Где‑то в августе, с восторгом и удивлением, увидел на экране телевизора Философа. Он независимо сидел рядом с телеведущим, перед несколькими рядами зрителей.
«Ну даёт Валерий… Далеко пойдёт…»
— Татьяна! – заорал я. – Иди скорее на кузена полюбуйся…
Жена, чуть не за ручку, вошла с Александром.
— Тебя что, какая опасность дома подстерегает? – поинтересовался у неё и с удовольствием заметил, как оба они покраснели.
— Мы с Сашей просто беседовали и пили чай, – небрежно села в кресло и забросила ногу на ногу, явив взору точёные бедра.
«С Сашей, – язвительно подумал я и потрогал макушку, – ну вот… уже и рожки, как у козлёночка, пробиваются…»
— Ты чего за голову хватаешься? – хихикнула она.
— Зачесалось… – стал слушать Валерия.
— О–о! Блогословенный «застой», под которым понимается стабильность.
В Англии «застой» длится уже несколько сот лет и ничего… – рассуждал с экрана Философ. – Наши продажные газеты и телевидение пугают молодежь и обывателей карточками на продукты питания и очередями при коммунистах, показывая время Горбачёва. Но он являлся «реформатором» в самом негативном смысле этого слова… Лучше бы показали брежневский период… Тогда мы были супердержавой, и всякий МВФ не смел указывать как жить.
Нация была сплочённой, и все имели средний достаток.
Бандиты и нувориши даже на горизонте не маячили! По улицам гуляли безбоязненно, и милиция в школах не дежурила.
Все сидели на своих местах!..
Чубайс, Гайдар, Березовский, Немцов руководили лабораториями, а не разваливали страну…
Диссидент Сергей Ковалёв тоже сидел на своём месте, а не оправдывал чеченов, убивающих русских ребят…
Ельцин молился на партбилет, а не распродавал державу… Горбачёв вылизывал зад Брежневу, а не зажигал «Прожектор перестройки», евреи тихонько слушали «Голос Америки» и не рыпались, а товарищ Саахов гордился, что Кавказ являетсмя и кузницей, и житницей, и здравницей,.. но не бандитским регионом… Ельцин не может защитить свою страну,.. даже фигу Западу не может показать,.. потому что пальцев на руке не хватает, — пошутил он.
— А Сталин зато, гастгеливал!.. – раздался несмелый картавый голос из рядов зрителей.
— Сейчас, если расстреляют миллиардеров и продажных чиновников, не получающие зарплату рабочие и бывшие колхозники будут рукоплескать, а наша гнилая интеллигенция, из‑за которой на прояжении сотни лет в России все беды, внешне расстрелы осудит, но внутренне, помня о своих не выплаченных зарплатах и закрытых конструкторских бюро, поддержит акт мести…
— Так пги Сталине же гастгеливали! – раздался всё тот же голос.
— Но никто этого не знал… Подавляющее большинство населения верило ему и гордилось своей страной. А сейчас за год безо всяких расстрелов число россиян сокращается на миллион… Вдумайтесь!!! Так было при Сталине? Женщины не хотят рожать!.. Мужики спиваются от безысходности… Молодёжь думает лишь о деньгах… Ненависть и зависть витают в воздухе… Было такое при Сталине? Матери не знают, чем накормить детей… Рабочий не знает, когда получит зарплату… И постоянный рост цен… О где вы, времена стабильности и застоя… Сталинские репрессии – это время трагедии отдельных личностей, а ельцинская демократия – трагедия всей страны!!!
31 декабря, весь какой‑то издерганный и запыхавшийся, Валерий вышел из такси у ворот моего особняка. Охрана не пускала его, пока не нашли меня. На посту несли службу молодые ребята, не знавшие Философа и не являвшиеся членами ордена русских витязей.
— Ты будто в осаде сидишь! – пожал мою руку. – А где кузина?.. – огляделся по сторонам. – В принципе, неплохо устроился… Когда придём к власти, уютный детский садик получится… Шучу, шучу, – похлопал меня по плечу.
Татьяна встретила брата холодно, даже мне стало неловко.
«Ведь существуют же определённые правила приличия», – мысленно сделал ей замечание, показывая Валерию дом и угощая пивом.
Мои взаимоотношения с женой разладились окончательно, мы даже не спали вместе. Для представительских и иных функций у меня имелись две юных секретарши, которые менялись каждые два месяца.
— Новый год гуляем дома, – сообщил жене и Валерию. – Тишины хочется.
— А это кто? – кивнул он на Александра.
— Новый член семьи, – почему‑то шёпотом ответил ему. – По–моему, даже ночью её стережёт…
