Молодой человек взглянул на председателя. Тот весь дрожал, но слова его прозвучали вполне отчетливо:
— Нет, Пьер, никогда!
— Ладно, — прошептал в ответ помощник.
— Вы не можете сказать, что я не дал вам шанса.
И Игнатиус взвел курок. Пот теперь градом катил по лицу председателя. Молодой человек отвел взгляд, с ужасом ожидая выстрела.
— Просто превосходно! — сказал Игнатиус, убрал пистолет от головы председателя и вернулся к своему креслу. И председателя, и помощника била дрожь, оба не могли вымолвить ни слова.
А министр взял стоявший возле кресла потрепанный портфель и положил на стеклянный стол перед собой. Щелкнул замками. Поднял крышку.
Двое финансистов во все глаза глядели на плотные пачки стодолларовых купюр. Весь портфель — до последнего дюйма — был забит ими. Председатель быстро прикинул, что содержимое портфеля составляет около пяти миллионов долларов.
— Не скажете, сэр, — подал голос Игнатиус, — как мне открыть счет в вашем банке?
В 14 лет Салли Саммерс выиграла в своей школе приз за лучший рисунок. И последние четыре года ее учебы серьезный спор шел лишь за второе место. Когда в выпускном классе она получила грант на обучение в художественной школе Слейда, никого из сверстников это не удивило. Выступая перед родителями, директриса сказала, что Салли наверняка ждет блестящее будущее — она в этом просто уверена — и скоро ее работы будут выставляться в крупнейших лондонских галереях. Салли льстили эти дилетантские похвалы, но она все еще сомневалась, есть ли у нее истинный талант.
К концу первого года учебы и преподаватели, и студенты оценили работы Салли. Ее рисовальную технику считали исключительной, а кистью она от семестра к семестру работала все уверенней. Но главное, что отличало ее работы, — это оригинальность замысла: проходя мимо полотен Салли, студенты всякий раз поневоле задерживали шаг.
В последний год учебы в школе Слейда ей присудили премию Мэри Ришгиц за работу в живописи и премию Генри Тонкса за графику — редкий дубль! Премии вручал сам сэр Роджер де Грэй, президент Королевской Академии художеств. Салли относилась к немногочисленной группе выпускников, о которых говорили, что у них «есть будущее». «Нечто подобное, — уверяла Салли родителей, — говорят о лучших выпускниках каждый год, но для большинства из них все заканчивается работой в художественном отделе рекламного агентства или преподаванием рисования скучающим школярам где-нибудь в глубинке».
После выпуска Салли оказалась перед выбором: тоже согласиться на работу в рекламном агентстве, стать учителем или рискнуть и, собрав все свои самые удачные работы, попытаться устроить персональную выставку в какой-нибудь лондонской галерее.
Родители были твердо убеждены: у их дочери есть, конечно же, есть талант. «Но что могут знать родители, когда ты их единственный ребенок?» — думала Салли. Тем более что один из родителей — преподаватель музыки, а другой — бухгалтер, который сам же признал, что они ничего не смыслят в живописи, просто есть что-то, что им нравится — вот и все. Но, похоже, родители готовы были содержать ее еще год, если она (говоря молодежным языком) так «запала» на это.
Но что бы там ни твердили родители, Салли очень переживала: еще один год, когда она не будет ничего приносить в дом, окажется тяжким бременем для родителей. После долгих раздумий она заявила им: «Год, только один год. А потом, если мои картины окажутся недостаточно хороши или никто не изъявит желания выставить их у себя, я займусь поиском настоящей работы».
Следующие шесть месяцев Салли работала часы напролет: студенткой она и не предполагала, что способна на такое. За это время она написала двенадцать картин. Она никому их не показывала, опасаясь, что родители и друзья не скажут прямо, что они об этом думают. Салли решила собрать целую папку работ и выслушать самый строгий и беспристрастный приговор от кого-нибудь из владельцев галерей, или еще более строгий — от тех, кто покупает картины.
Салли всегда была заядлой читательницей и по-прежнему жадно проглатывала книги и монографии о самых разных художниках — от Беллини до Хокни. Чем больше она читала, тем больше убеждалась: как бы ни был одарен художник, упорство и преданность делу — вот что выделяет немногих преуспевших из множества потерпевших неудачу. И это заставляло ее работать еще настойчивей, Салли стала отказываться от приглашений на танцы и вечеринки — даже в выходные со старыми друзьями: все свое свободное время она проводила в галереях и музеях на художественных лекциях.
К одиннадцатому месяцу Салли закончила двадцать семь работ и все еще сомневалась, есть ли в них признаки настоящего таланта. Она чувствовала, что пришла пора дать другим возможность высказаться об этих картинах.
Салли долго и пристально разглядывала каждое из двадцати семи полотен, а на следующее утро сложила шесть из них в специальную папку для картин, которую родители подарили ей на прошлое Рождество, и присоединилась к пассажирам, направлявшимся из Севеноукса в Лондон.
Она начала свои поиски с Корк-стрит, где прошла по галереям, выставлявшим работы Бекона, Фрейда, Хокни, Данстона и Чедвика. Сама мысль о том, чтобы просто зайти туда, приводила ее в благоговейный трепет — а уж представить на суд хозяев свою жалкую мазню… И она понесла папку дальше, на пару кварталов к северу, на Кондуит-стрит. Салли сразу же узнала выставленные в витринах работы Джонса, Кэмпбелла, Взенски, Фринка и Паолоззи, после чего совсем упала духом и не осмелилась толкнуть входную дверь какой-нибудь из галерей.
Вечером девушка вернулась домой совершенно измученная, свою папку она за все это время так ни разу и не открыла. Салли впервые осознала, каково приходится автору, выслушивающему отказ за отказом. В ту ночь она не смогла уснуть. И пришла к выводу, что должна узнать правду о своих работах, какой бы оскорбительной она ни оказалась.
Следующим утром Салли вновь поехала в Лондон, но на этот раз направилась на Дьюк-стрит. Ее не интересовали галереи, выставлявшие старых мастеров, фламандские натюрморты и английские пейзажи. Пройдя пол-улицы, она свернула направо. Прошла еще немного и наконец остановилась у галереи Саймона Буше: там были выставлены скульптуры покойного Сидни Харпли и картины Мюриэль Пембертон, чей некролог она видела в «Индепендент» буквально несколько дней назад.
Собственно, мысль о смерти и привела ее к галерее Буше. Возможно, им нужен какой-то молодой автор, пыталась она убедить себя, кто-то, у кого вся карьера впереди.
Она вошла в галерею и очутилась в огромном пустом зале, в окружении акварелей Пембертон.
— Вам помочь? — спросила молодая женщина, сидевшая за столом у окна.
— Нет, спасибо, — ответила Салли. — Я хотела просто посмотреть.
Девушка скользнула взглядом по папке Салли, но ничего не сказала. Салли решила, что сделает круг по залу и затем спокойно удалится. Она внимательно разглядывала выставленные работы. Все они были хороши, очень хороши, но Салли верила, что она сможет рисовать не хуже, дайте только время. Кстати, интересно было бы взглянуть на работы Мюриэль Пембертон той поры, когда она была в возрасте Салли.
Дойдя до дальнего конца галереи, Салли заметила кабинет, где какой-то лысый коротышка в старом твидовом пиджаке и вельветовых брюках внимательно изучал картину. Он был примерно того же возраста, что и ее отец. Вместе с ним картину разглядывал еще один мужчина, заметив которого Салли застыла как вкопанная. Высокий рост, смуглая внешность итальянца — из тех, кого снимают для рекламы в глянцевых журналах. По возрасту он годился ей в братья.
Это мистер Буше? Салли надеялась, что так оно и есть: тогда она наберется мужества и представится, как только уйдет этот коротышка в видавшем виды пиджаке. Тут молодой мужчина поднял глаза и широко улыбнулся ей. Салли быстро отошла в сторону и принялась разглядывать картины на дальней стене.
Только она подумала, стоит ли ей и дальше здесь околачиваться, как двое мужчин вышли из кабинета и направились к выходу. Она замерла на месте, притворившись, будто вся поглощена портретом девушки в желто-голубых тонах: было в этой картине что-то матиссовское.
— А что это у вас там? — раздался нахальный голос. Салли обернулась и оказалась лицом к лицу с мужчинами. Тот, что пониже ростом, показывал на ее папку.
— Так, несколько картин, — пробормотала Салли. — Я художница.
— Позвольте взглянуть, — сказал мужчина. — Возможно, я смогу определить, художница вы или нет.
Салли помедлила.
— Давайте-давайте, — настаивал мужчина. — Не могу же я тут стоять весь день. Видите, у меня важный клиент? И мы идем на ланч, — добавил он, указывая на высокого молодого мужчину, который пока не проронил ни слова.
