Теперь уже я посмотрел на часы, никелированные и не хуже, чем у Десмонда.
— Десмонд, как думаешь, тебе не пора? Твой поезд…
— Ах да, — сказал он, вставая. — Проводи меня до турникета, мой дорогой Алекс.
Я подчинился и последовал за Десмондом, который размашисто шагал впереди, словно Каварадосси, идущий навстречу своим палачам. А потом на глазах парочки изумленных контролеров нежно обнял меня и, расцеловав в обе щеки, направился в сторону своего вагона.
Я чувствовал, что просто обязан ему подыграть и подождать, пока поезд не скроется из виду. Но долгое ожидание изрядно меня утомило, жена была нездорова, новый роман продвигался с большим трудом, а поскольку я вышел рано и без chota hazri, я решил, что лучше будет пойти домой.
Мы как раз заканчивали традиционный воскресный ланч: зеленый салат и твердый сыр «Грюйер» с хрустящими хлебцами, фрукты и кофе, — приготовленный на скорую руку после посещения церкви и сервированный на застекленной террасе, из окна которой открывался потрясающий вид на склоны Дан-дю-Миди вдалеке и Женевское озеро внизу. На прозрачно-голубом небе сияло солнце, холодный ветер гнул тонкие ветви деревьев. И я уже в который раз подумал, как нам повезло пять лет назад найти это чудесное место: удобный одноэтажный дом с садом, засаженным сортовыми кустами и деревьями. В свое время госпожа Донован, узнав о продаже дома, соблазнила нас переехать в Швейцарию.
— Еще чашечку? — спросила Нэн. — Хозяин, вам просто необходимо глотнуть еще кофе, а то вы сейчас заснете.
— Успокойся, детка. Ты же знаешь, что я обещал подрезать азалии. Если этого не сделать, в будущем году они не зацветут.
— Я как раз собиралась вам сказать, что уже подрезала. Но пионы требуют прополки.
— Ну вот, я уже настроился на азалии, а ты оставила меня без работы.
— Ой, смотри, какая хорошенькая синичка сидит на кормушке!
— Твоя хорошенькая синичка склюет всю мою вишню. Вот дурашка! А твой жирный черный дрозд, мистер Пиквик, с которым ты так носишься, портит газон.
Неожиданно раздался звонок в дверь.
— Проклятье!
— Я открою, — сказала Нэн. — У Джины сегодня выходной.
— Даже не вздумай! Это, наверное, опять кто-то хочет посмотреть наш сад. Не отвечай, и они сами уйдут.
Но в дверь позвонили еще раз, уже более настойчиво.
— Ничего не поделаешь. Придется открыть, — вздохнула Нэн и поспешила в холл.
Я услышал, что она с кем-то беседует в дверях, но слов разобрать не смог. Вскоре Нэн вернулась, вид у нее был встревоженный.
— Хозяин, — неуверенно начала она, — там какой-то странный человечек, весь в черном и с косматой седой бородой. Хочет вас видеть. Похоже, священник. Какой-то отец Кивер.
— Кивер? — Я живо вскочил со стула и бросился к двери. — А может быть, Сибер?
Так оно и было! Я в любом случае узнал бы его. Причем не только по описанию отца Сибера в письмах Десмонда, но и по фотографиям, вложенным в его забавные письма с просьбами о денежной помощи.
— Пожалуйста, входите, святой отец, — произнес я, протягивая ему руку. — Какая приятная неожиданность!
— Да-да, обязательно войду, — улыбнулся он. — Но чтобы вы не слишком переживали, сразу скажу, что я ненадолго. Я был в Кельне, навещал брата, но специально сделал крюк, чтобы на обратном пути заехать к вам.
— Вы просто обязаны погостить у нас.
— Нет-нет, доктор, не могу. У меня самолет из Женевы в шесть тридцать. Но от кофе не откажусь.
Нэн тут же налила ему чашку кофе, которую он принял с улыбкой.
— Мисс Рэдли, если не ошибаюсь? Наслышан, наслышан о вас от Десмонда. Похоже, вы его недолюбливаете. Это правда?
— Не его лично. А всякие поклоны и расшаркивания, которые он так любит.
— Ну, от этого его отучить невозможно, — рассмеялся отец Сибер. — Последнее время вы что-нибудь о нем слышали?
— Нет, вот уже целую вечность от него ни слуху ни духу.
— Сейчас услышите. Но сперва я хочу узнать, как вы поживаете. Вы оба здоровы?
— А разве наш цветущий вид ни о чем не говорит?
— Конечно, говорит. А как ваша несчастная жена?
— Физически она чувствует себя хорошо. Но… не более. Она уже не узнает ни меня, ни детей. Хотя вполне счастлива. А так как ей запрещено жить дома, она находится в прелестном загородном доме, где за ней ухаживают две сиделки и наблюдает опытный врач. Лучшее лечебное заведение для больных в таком состоянии.
— Боже мой! Боже мой! Какое несчастье! — вздохнул он и добавил: — И наверное, стоит это удовольствие уйму денег?
Вопрос был чисто риторическим, но на самом деле именно поэтому я и перебрался в Швейцарию. В комнате повисла неловкая тишина.
— А вы, мои дорогие, теперь живете здесь совсем одни… — остановил на нас взгляд умных добрых глаз наш собеседник. — Скажите, вы ходили в церковь сегодня утром?
— Конечно, святой отец. В Веве. Наши церкви находятся буквально в сотне метров друг от друга. Я хожу к Святой Терезе, а Нэн — в англиканскую церковь Всех Святых.
— Хорошо, — кивнул он. — Значит, вы не утратили веру. И крепость не пала.
— Да, святой отец, крепостные стены много раз атаковали, но решетку на воротах пробить так и не смогли. Днем мы наслаждаемся обществом друг друга, а на ночь расходимся по своим комнатам. Я, конечно, несу всякий вздор и напеваю Нэн эту ужасную строку из «Прощай» Тости[102]: «Прощай, последнее мгновенье, час расставанья настает».
— Да, нелегко вам приходится, — улыбнулся отец Сибер. — Но вы от этого станете только лучше. А любовь — сильнее. К тому же вам есть за что благодарить Небеса. У вас чудесный сад и прекрасный дом. Здесь так хорошо и спокойно. Domus parva, magna quies[103]. — Отец Сибер обвел одобрительным взглядом комнату и воскликнул: — Но где же картины? Десмонд так много рассказывал о вашей замечательной коллекции импрессионистов. Я что-то ее не вижу.
— Картины забрала швейцарская полиция.
— Боже правый! Неужели за долги?
— Ну что вы! Просто в последнее время участились кражи ценных картин, а так как мы часто уезжаем, чтобы навестить мою жену, то меня вынудили, можно сказать обязали поместить картины в надежное место. Сейчас они в хранилище банка «Креди Суисс», куда мы можем приходить полюбоваться ими, когда захотим.
— Да, — кивнул отец Сибер и, подумав, добавил: — Конечно, осторожность никогда не помешает. И куда только катится мир?! Нет, не буду рассказывать об этом Десмонду. Он так гордится картинами, которые вам подарил.
— Да уж, пожалуйста, не говорите, святой отец. И уж конечно, не рассказывайте ему, что Мари Кассат, которую он мне прислал, не подлинная.
— Что?! Неужто подделка?
— Да, и очень качественная. Картина нигде не упоминается, и у нее нет даже провенанса[104].
— Нет, ни за что не скажу А то он в качестве компенсации возьмет да и пришлет вам что-нибудь безумно дорогое.
Мы с Нэн с изумлением уставились на отца Сибера.
— Вы что, шутите, святой отец?! — воскликнул я.
В ответ он покачал головой и, улыбнувшись, произнес:
— Понимаю, вам не терпится узнать, как там Десмонд. Хорошо, сейчас я все расскажу. Итак, выслушайте мое повествование о том, что можно считать грандиозным финалом его полной перипетий непростой карьеры. — И после многозначительной паузы отец Сибер продолжил: — Когда Десмонд только приехал ко мне, он был энергичным, пылким и горел желанием проявить себя, словом, жаждал как можно скорее искупить грехи. Его тактично уговорили разоружиться, объяснив, что нож ему здесь не понадобится, разве только на кухне, ветчину нарезать. Затем мы представили Десмонда детям из его класса. Ему очень понравились мальчики, и он им тоже явно понравился. Правда, его несколько обескуражило, что дети, вопреки его ожиданиям, совсем не готовы изучать латынь и греческий, поскольку сперва их надо было научить хотя бы читать и писать. Еще одним потрясением для Десмонда оказался наш режим питания. Пища была сытной, но простой: ragi и varagu[105], естественно, не рассчитанные на изысканный вкус. — Здесь отец Сибер позволил себе слегка усмехнуться. — Надо было видеть лицо Десмонда, когда ему подали такую еду. И все же он с трудом, но проглотил то, что лежало на тарелке. Решительности ему было не занимать, тем более что уже в первую свободную субботу он, по словам очевидцев, стараясь не привлекать к себе внимания, направлялся в сторону коммерческого отеля.
Вы, наверное, прекрасно понимаете, что Десмонд не собирался останавливаться на том, как пишется слово «кот» и сколько будет дважды два. И что же он сделал? Конечно же, принялся учить мальчиков петь. Что им чрезвычайно понравилось. И очень скоро они уже вовсю распевали гимны и детские песенки. И что, думаете, Десмонд на этом остановился? Ничуть не бывало. Он отобрал восемь мальчиков с самыми красивыми голосами и после уроков занимался с ними в церкви или в пустом классе. Таким образом он начал создавать хор. Ну и как по-вашему, преуспел он в этом деле? Сейчас скажу. В конце каждой четверти мы собираемся в актовом зале. Так вот, во время такого собрания он устроил показательное выступление своего хора. И смею заверить, успех был огромный. Господи помилуй, они спели две его любимые песни — «Часто безмолвной ночью» и «Та, что прошла мимо меня», — заработав бурные аплодисменты. Даже я был тронут, тронут до глубины души этими прекрасными чистыми юными голосами, так слаженно взмывающими ввысь.
