Такого рода мысли, под стать полянным песнопениям и декламациям, клубились в моей голове во время шебаршения палкой в траве, которая — палка — несомненно, совершала противоположную работу, то есть, наоборот, закапывала в траву грибы, если таковые вдруг и попались бы на моем пути. Поскольку был уже четкий план действий, который нельзя было нарушать ни при каких обстоятельствах.
И когда до истечения контрольного времени оставалось две минуты, я вышел на него. И буквально опешил. Человек не только без корзины, распевающий не пойми что, но и человек, гарцующий на индийском слоне и облаченный в космический скафандр, на шлеме которого написано “СССР”, в контексте лесного массива Среднерусской возвышенности выглядел бы не столь вопиюще.
Это был человек лет сорока — сорока пяти, с неприметной внешностью. В добротном темном костюме, с галстуком. Он сидел на поваленном дереве и курил сигарету. Перед ним была небольшая пластиковая скатерть, на которой возвышалась чуть початая бутылка коньяка и аккуратно разложенная на тарелочки закуска.
Эге! — подумал я тупо, ничего не понимая.
В мозгах, где ужас раскрутил импульсы нейронов с той же скоростью, что и электроны разгоняются в синхрофазотроне, промчался смерч предположений, одно нелепее другого. Но все они имели отправной точкой то обстоятельство, что это полный безумец, которого необходимо бояться, как черт ладана. Да, именно, всегда столь безукоризненный в вопросах своей нравственной идентификации, я вдруг сравнил себя с чертом!
Человек негромко кашлянул, чтобы как-то снять некоторую неловкость положения. И тут же сказал: “Здравствуйте”. Сказал просто и естественно, что несколько меня приободрило. И я ответил, как мне показалось, тоже просто и естественно: “Здравствуйте”. И он еще более просто и естественно, сделав приглашающий жест раскрытой ладонью, сказал: “Прошу, как говорится, чем богаты, тем и рады”.
Это был уже совершенно непредсказуемый сюжетный поворот. Я оценил фигуру предполагаемого маньяка. Расклад был таким, что убить он меня, может быть, и убил бы, хотя и тут бабушка надвое сказала, но изнасиловать — это уж дудки! И я рискнул. Не потому, что как-то особенно хотелось выпить коньячку на халяву, а потому, что отказываться от такого рода приглашений считается верхом неприличия. Даже язвенники в таких случаях скрывают, что они язвенники. К тому же, честно признаться, было интересно — с чего бы это человек в космическом скафандре с надписью “СССР” на шлеме решил погарцевать по лесам Среднерусской возвышенности на индийском слоне?
Я сказал “благодарствую” и присел рядышком. Представились. Человека звали Сергеем. Поскольку у него был лишь один стопарик, то он налил его и гостеприимно протянул мне, сказав: “Будем пить по очереди, уж не взыщите”. В ответ я поинтересовался, по какому все это поводу и за что поднимать тост.
— Все очень просто, — ответил Сергей, — будем пить за любовь.
Маньяк, понял я.
Но он продолжил:
— За Ирину, мою жену, которую я продолжаю любить... Вот уже восемь лет, как ее не стало.
Гетеросексуал, отлегло у меня от души. И следовательно, опасаться мне как будто бы нечего.
Выпили за любовь.
Сергей начал свой рассказ издалека. С того самого момента, как они познакомились с Ириной совершенно фантастическим образом — в очереди в винный магазин. Было это в далеком 1987 году, когда правительство вдруг то ли с перепоя, то ли с недосыпа установило такие драконовские меры по ограничению продажи спиртного, что не только алкоголики, пьяницы и забулдыги, но и, в общем-то, нормальные люди были вынуждены простаивать за водкой или же портвейном по несколько часов кряду, ругаясь друг с другом, пытаясь пролезть без очереди, расшатывая себе нервы, а то и хватая инфаркты. Так вот, у Ирины приближалось двадцатилетие, а Сергей готовился отметить очередной юбилей. И ясное дело, провести эти мероприятия без шампанского и водочки в запотевших бутылках было бы неправильно и постыдно. Место, конечно, для первой встречи было не столь уж и романтичным, но и далеко не самым скверным. Один мой знакомый, например, встретился со своей будущей женой в вытрезвителе, куда его доставили в качестве клиента. А она несла там нелегкую службу врача-нарколога. И ничего, наутро между ними пролетела электрическая искра, они взглянули друг на друга влюбленными глазами, начали встречаться, а вскоре и поженились. И живут до сих пор. Двоих детей вырастили. Зимой ходят по театрам, летом ковыряются в грядках. Скоро внуки появятся, и, как поется в песне, все опять повторится сначала.
Сергей говорил долго. И мы периодически выпивали с ним, закусывая, как говорили в советскую старину, дефицитом: красной рыбой, сырокопченой колбасой, селедкой в винном соусе, бужениной, карбонадом и всякими прочими гастрономическими вожделенностями советской интеллигенции конца прошлого века.
Сюжет лавстори Сергея и девушки Иры развивался вполне традиционно. Хотя меня, как человека, испорченного современной подачей новостной информации, более всего интересовал ее финал. Однако было бы бестактно прервать воспоминания Сергея, который будто бы светился изнутри былым счастьем, подробно рассказывая все пережитые им вместе с женой банальности, то есть то, что делает все счастливые семьи счастливыми совершенно одинаково. Против Толстого не попрешь, как-никак большой авторитет.
Во всем этом трафаретном рассказе меня интересовало лишь одно: бутылка уже почти пуста, а Сергей дошел еще лишь до середины — до рождения сына Никиты. Как же он дальше будет повествовать-то? Однако эта проблема была решена элементарно — экологично положив в сумку бутылку, похудевшую на все пятьсот граммов, он достал новую. На сей раз это была плоская четвертинка коньяка “Кутузов”. Ну что же, подумал я, Кутузов так Кутузов: вперед, в атаку, не подкачай, братцы, за веру и отечество!!!
Короче, восемь лет Ирины уже нет. И Сергей часто сюда приходит, чтобы посидеть, повспоминать, пообщаться с женой.
Что же, такое бывает. Неоднократно замечал на кладбище, как люди сидят рядышком с памятником и, глядя на него, что-то негромко говорят. Общаются.
— Она именно здесь, на этом самом месте, погибла? — спросил я как можно деликатней. Потому что вопрос был весьма болезненный. Хоть и восемь лет уж минуло.
— Нет, — ответил Сергей, — авиакатастрофа. Над Персидским заливом. Так что похоронить не удалось.
Я был изумлен.
— Да, но почему же вы сюда приходите? — спросил я, не думая уже ни о какой деликатности. — Видимо, с этим местом связан какой-то ваш общий особо счастливый момент?
— Нет, не угадали, — сказал Сергей, закуривая “Парламент”. — До того, ну, вы понимаете, ни я, ни она здесь ни разу не были.
У меня отвисла челюсть, и ее было впору подвязывать.
Сергей перешел к изложению совершенно невероятных событий, которые перевернули его материалистическую жизненную позицию с ног на голову.
Примерно через полгода после трагедии Сергей проснулся как-то утром с четким планом в голове, который хоть и показался ему совершенно безумным, но все же требовал — где-то там, глубоко внутри, гораздо глубже, чем гнездится человеческая жизнь, данная нам в ощущениях, — немедленного и неукоснительного исполнения. Наскоро позавтракал, завернул бутербродов в дорогу, налил в термос чая и поехал на Ярославский вокзал, купив по пути компас. Взял билет на Красноармейскую ветку до остановки Федоровское. Ехал, полностью развернувшись вглубь себя, постоянно повторяя мысленно: “Я должен это сделать, я должен это сделать, я должен это сделать…”
В Федоровском вышел и пошел в сторону Путилова. Не доходя до Путилова, развернулся на восемьдесят градусов и, оставляя слева Барково, прошел еще четыре с половиной километра. Ровно четыре с половиной, считал шаги, каждый из которых был равен семидесяти шести сантиметрам, он это почему-то знал точно. Здесь он перешел по мосту безымянный ручей и начал подниматься вверх по холму, держа направление на северо-восток. Спустившись с холма с противоположной стороны, обогнул болото и пошел через смешанный лес прямо на солнце. В заданной точке остановился, сел на поваленное дерево и стал ждать, сам не понимая чего.
Минут через пятнадцать он вдруг услышал тихий, еле различимый голос. Голос постепенно усиливался. Сергей понял, что это Ирина. Вначале, конечно, был сильный испуг: несчастье сделало свое дело, и он уже начал сходить с ума. Типичное объяснение ситуации материалистом, который, несмотря на мощную идеологическую атаку РПЦ на никем пока еще не приватизированные души граждан свободной России, так и не пересмотрел своих фундаментальных представлений о мироустройстве.
