— А чем вызвано ваше раскаяние? — сухо спрашивает он.
— Вы меня не обманете своей суровостью, я ведь понимаю, какой вы…
— Я всегда думал, что вы вздорная, бессмысленная, ни на что не годная девица. Но сегодня я понял, что недооценивал вас…
Голос его начинает чуть заметно дрожать. Люди, знающие старпома, сказали бы: «Олег Петрович вне себя от ярости».
— Вы готовы унижаться… лгать… лицемерить, извиняться, лишь бы вас отсюда выпустили!.. Стыдитесь!! — Он берет себя в руки. — А кроме того, не я вас сажал, не ко мне и подлизывайтесь.
Маришке и в голову не могло прийти, что ее искренний порыв будет так ужасно истолкован.
— И это все, что вы поняли? — тихо говорит она и, резко повернувшись, отходит к иллюминатору.
Старпом пожимает плечами, выходит из каюты и вешает на дверь замок. Вдруг до него доносятся какие-то жалобные звуки. Он прислушивается. Да, сомнений быть не может — это плачет Марианна.
Старпом направляется к своей каюте.
Шимпанзе перед зеркалом чистит зубы сапожной щеткой.
Троекратный стук в дверь.
Не прекращая своего занятия, шимпанзе привычным движением отодвигает задвижку.
Старпом входит, опускается на стул. Его не смешит вымазанная сапожным кремом морда обезьяны.
— Ох, и глуп же ты, братец, — говорит он и, подумав, грустно добавляет: — А я, кажется, еще глупее…
Шимпанзе прижимается к Олегу Петровичу и ласково гладит его щеткой по волосам.
А Марианна в своей каюте разговаривает с мышонком, который снова появился. Девушка сидит на стуле, подобрав ноги. Слезы у нее уже высохли.
— Давай я тебя буду кормить, кормить, кормить… Ты вырастешь большой, как тигр, пойдешь и загрызешь его… дурака такого! Ладно?
Мышь приближается к ее стулу.
— Не подходи! Соблюдай дистанцию.
И Маришка поспешно перебирается со стула на свою койку.
Капитан спускается с мостика. Внизу его подкарауливают трое. Мотя, Сидоренко и Кныш.
— Товарищ капитан, — робко говорит Мотя. — Мы делегация от команды.
— Насчет буфетчицы, — поясняет Сидоренко. — Хотим взять ее на поруки.
— Никогда! Если она моя племянница, это еще не значит…
— Ну девчонка, просто веселая… — басит Кныш. — Что ж ее за это на рее повесить?
— Идите, отдыхайте, — неумолимо говорит капитан. — А арестантку выбросьте из головы.
Но сам Василий Васильевич забыть про Марианну не может. Он направляется к каюте старпома.
— Можно к вам, Олег Петрович?
Услышав незнакомый голос, обезьяна прыгает на койку и накрывается с головой одеялом. Входит капитан.
— Лежите, лежите! — поспешно говорит он, заметив движение под одеялом. — Я пришел не как начальник к подчиненному… Я пришел как человек к человеку. — Расхаживая по каюте, он продолжает: — Я все думаю о Марианне. Не слишком ли я с ней суров?.. У нее было трудное детство… трудное, собственно, для ее родителей. Что она вытворяла!.. Но это была веселая и добрая девочка… — Капитан растроганно улыбается. — И одна косичка всегда торчком, как ухо у щенка… Согласен, плохо, что она не нашла еще своего места в жизни. Но что говорит великий Песталоцци? «Человека образуют обстоятельства». Помните?
Одеяло шевелится. Вероятно, это означает согласие с Песталоцци.
Василий Васильевич присаживается на край койки рядом со своим молчаливым собеседником.
— Труд! Вот что спасет девочку! Тот самый благодетельный труд, который превратил обезьяну в человека…
И тут капитан замечает черную волосатую лапу, которая высунулась из-под одеяла.
Дико вскрикнув, капитан пробкой вылетает из каюты.
Соблазн велик — дверь открыта настежь! И шимпанзе выходит в коридор.
На палубе Сидоренко уговаривает Мотю:
— Если хочешь победить на конкурсе, ни одного дня не пропускай… Давай, тренируйся.
— Настроения нету…
— Давай, давай! Настроением ты Маришке не поможешь.
Сидоренко подносит к губам гармонику. Мотя пытается танцевать чечетку. Он делает это терпеливо и старательно, но очень плохо.
— Стоп, машина! — говорит Сидоренко. — Мотя, ты меня расстраиваешь… Жук, дай, пожалуйста, образец… — просит он проходящего по палубе маленького кочегара.
Кочегар прямо так, с ходу, «дает» несколько коленец высшего класса. Мотя смотрит и вздыхает. Сидоренко снова играет вступление.
Шимпанзе вышел на палубу. Его никто не замечает.
— Мотя, начали! — командует Сидоренко. И… раз, два, три… И… раз, два, три…
Мотя послушно топчется на месте. Раз… два… три… — Он сбивается.
Шимпанзе заволновался. «Топ-топ-топ», — доносится до него. Три удара — условный сигнал!
Обезьяна ищет — где же засов, который нужно открыть? Она замечает ящик с пожарным песком, прикрепленный к стене.
«Топ-топ-топ»…
Шимпанзе открывает засов ящика, и песок высыпается на палубу.
«Топ-топ-топ»…
Что еще можно открыть?
Взгляд обезьяны падает на засов клетки с тигром. Натужившись, шимпанзе отодвигает засов.
«Топ-топ-топ»… — снова начинает Мотя, и обезьяна открывает вторую клетку.
«Топ-топ-топ»…
Обезьяна бежит вдоль клеток и с видимым удовольствием открывает засов за засовом.
Один из тигров упирается лбом в дверцу, распахивает ее и выходит на свободу… За ним второй, третий…
Вдоль борта идет со шваброй и ведерком матрос Самсонов. Он замечает на палубе тигриный след.
— Опять Маришка чудит! — смеется матрос.
Начинает затирать след шваброй. Сзади раздается рык.
— Во дает! — заливается Самсонов. — Брось, Маришка, не купишь!
Оборачивается, и по лицу матроса мы понимаем, кого он увидел. Летят на палубу ведерко и швабра. Самсонов вмиг взбирается на шлюпбалку.
— Кореша! Полундра! — вопит он.
На крик оборачиваются Мотя и Сидоренко. Губная гармоника, жалобно пискнув, умолкает.
По палубе медленно и величественно шествует тигр.
Мгновение — и Сидоренко уже сидит за бортом на лапе якоря.
А Мотя — за противоположным бортом — качается на штормтрапе.
Ходовая рубка. На руле — Кныш. Старпом пилит его:
— Судно нужно держать точно по курсу, а вы, уважаемый товарищ, рыскаете… Чуть лево возьми! Так держи!..
Расслабленной походкой входит капитан.
— Олег Петрович, — говорит он неуверенно. — Я, наверно, нездоров. Я был у вас в каюте, и мне показалось…
Он умолкает — в дверь просовывается когтистая полосатая лапища. Старпом не видит ее.
— Что показалось? — спрашивает он.
— Да нет, ерунда… Мне все время что-то кажется…
Капитан с досадой захлопывает дверь, и сразу же раздается негодующий рев.
Страшной силы удар потрясает дверь. Она распахивается с пушечным гулом, отскочив от переборки, летит назад и бьет по морде возникшего на пороге тигра. Рык… Еще один удар по двери.
— Мамочка… — шепчет Кныш, бросая штурвал.
Василий Васильевич стаскивает с головы фуражку и зачем-то швыряет ее в зверя.
Рычание. Тигр трясет прищемленной в дверях лапой.
Старпом командует, пятясь:
— Уходим через окна. Кныш, бегите к радисту! Пусть известит команду!
Капитан с большим проворством лезет в окно.
Вот он уже на верхнем мостике. Старпом присоединяется к нему.
«Евгений Онегин», оставшись без управления, выписывает по морю немыслимые зигзаги.
— Теперь одна надежда — на запасной штурвал, — говорит старпом.
Оба моряка торопливо стягивают с запасного штурвала чехол.
Из палубного репродуктора доносится скрип, потом включается радиотрансляция: «Передаем концерт по заявкам моряков торгового флота…»
Тигр в рубке. Он с интересом обнюхивает новое помещение. Штурвал начинает вращаться, так как он синхронно связан с верхним штурвалом на мостике. Рукояти бьют зверя по морде. Это злит тигра, и он бросается на штурвал, ударяет по нему лапой.
Капитан и старпом летят в сторону от своего верхнего штурвала, который теперь кружится с огромной скоростью в обратном направлении. Это сейчас сплошной мерцающий круг. «Онегин» совершает немыслимый поворот.
В машинном отделении старшего механика качнуло. Он наклоняется к переговорной трубе, свистит в нее:
— Рулевая рубка! Кто на вахте?
В ответ доносится рев.
— Сердится старик, — говорит механик своему наперснику. — Совсем озверел!
Тигр обнюхивает переговорную трубу. Слышится голос старшего механика: «Не понял вас, Василий Васильевич!» Вместо ответа тигр бьет по трубе лапой. Труба рушится. Тигр обрывает телефонный кабель…
На верхнем мостике.
Капитан изо всех сил дует в переговорную трубу. Старпом кричит в телефонную трубку.
— В машине! В машине! Никто не отвечает.
— Надо вызвать по радио из ближайшего порта вертолет, — говорит капитан.
