Рикардо понимал, что слова тут бесполезны. Людей закалки Горацио словами не прошибешь.
Он встал и подошел к буфету, на котором стояли бутылки.
— На дорогу-то хоть выпьешь?
— Охотно.
— Вино? Виски?
— Вино венчает дело.
Налив гаучо, Рикардо налил себе и вернулся на место.
— Помнишь, — начал он вдруг усталым голосом, — мне было от силы лет пять. И именно ты подсадил меня на мою первую лошадь. Рыжая кобылка, которая откликалась на имя Изабелла.
— В самом деле помню. Ваша бедная матушка умирала от страха.
— Признаюсь тебе — я тоже. Но деда я боялся больше. Он терпеть не мог слабачков.
— Хороший был человек. Настоящий хозяин, честный и гордый. В нем было что-то от гаучо.
— Да, конечно… но все эти качества не помешали ему умереть.
— Умереть — пустяки. Главное — как прожить. А скажите-ка мне, сеньор, ад — это наши несостоявшиеся свидания?
— Любопытно. Я и не знал, что ты такой мудрый. Впервые со мной говорят вот так.
— Ошибаетесь. Просто вы впервые слушаете меня. Рикардо опустил глаза. Они замолчали. Молчали долго, до тех пор, пока гаучо не засобирался.
— Прощайте, сеньор. Да защитит вас Бог. Рикардо тоже встал.
— Ты наверняка вернешься.
Горацио будто и не слышал. Он протянул руку. Рикардо пожал ее, сначала осторожно, потом со всей силой.
— Ты вернешься, — повторил Рикардо, — я в этом уверен.
— Берегите себя.
— Минуточку! — Вакаресса, потупившись, колебался.
— Что еще, сеньор?
— Ты мне сказал, что в тебе индейская кровь?
— Правильно.
— Тогда скажи, что значит хейрока.
Горацио смотрел на него, приоткрыв от удивления рот. — Что?
— Ты хорошо расслышал: хейрока.
— Понятия не имею.
— А шаман?
— Шаман — я знаю. Это понятно. Он самый главный человек в племени. У него уникальный дар. Он может предсказать будущее, вылечить, но главное — он может разговаривать с мертвыми.
Рикардо подавил нервный смех.
— Он умеет разговаривать с мертвыми?
— Да, сеньор. Не смейтесь. Это правда.
— Интересно. Как это ему удается? Горацио без малейшего колебания ответил:
— Во сне… Во сне, сеньор, к нему приходят видения…
— Тебе не кажется, что пора объявить день нашей свадьбы?
Рикардо, поднеся ко рту ложечку с вареньем и молоком, утвердительно кивнул. Он обожал сладкое. Посетив много ресторанов Буэнос-Айреса, побывав всюду от Флориды до Палермо, и даже в Ла-Реколетта, он пришел к выводу, что в грязном квартале Ла-Бока подавали самое лучшее дульсе де лече5.
Флора не отставала:
— Что скажешь, если мы назначим церемонию приблизительно на двадцатое декабря? У нас тогда будет еще три месяца, чтобы подготовиться.
— А ты не боишься, что это случится перед праздниками? Большинство наших друзей уедут.
— Тем хуже для них. В противном случае мы будем вынуждены все перенести на пятнадцатое апреля. Мне бы этого не хотелось. Вот уже год весь город видит нас вместе, даже мои родители начинают задавать вопросы. — Она схватила свободную руку Рикардо и поцеловала ее. — Ты согласен?
— Не хочется тебя терять. Я согласен.
Настороженность пропала из глаз Флоры — они засияли.
— А сейчас скажи, что ты меня любишь. — Она настаивала: — Ну хоть раз, один разочек…
— Любовь моя, я…
Фраза повисла в воздухе. В ресторан вошел мужчина, прямой как палка, несмотря на немалый возраст. На нем был костюм-тройка «галльский принц», превосходно сшитый. Под двойным накладным воротничком, тщательно накрахмаленным, лучился безупречно вывязанный узел шелкового галстука-бабочки. Рикардо отметил, что, как и всегда, Ансельмо Толедано был само благородство и элегантность. Он узнал бы его среди тысяч других.
Вакаресса извинился перед Флорой:
— Секундочку… Друг моего отца… Я сейчас вернусь…
Он подошел к вошедшему в тот момент, когда гарсон предлагал тому столик.
— Доктор Толедано, как поживаете?
Мужчина окинул удивленным взглядом обратившегося к нему — он явно его не узнал.
— Я Рикардо. Рикардо Вакаресса.
На лице врача читалась нерешительность. — Сын Хулиано, — уточнил Рикардо.
— Бог мой! Что за наказание эта старость! Ну конечно же, сын Хулиано Вакарессы! Боже! Сколько же времени…
— Десять лет. Ровно. На похоронах. Что за печальный день!
Толедано взял Рикардо за плечи и поцеловал его.
— Десять лет! А сколько же тебе сейчас?..
— Сорок один скоро.
— Сорок один год. На тридцать меньше, чем мне! Подумать только, я знал тебя, когда ты ползал на четвереньках под юбками женщин!
— Я нисколько не изменился, — пошутил Рикардо. — Только на четвереньках ползать уже трудновато. Вы кого-то ждете?
— Нет. Я просто пришел немножко погрешить.
— Дульсе де лече, — с заговорщицким видом прошептал Рикардо. — Тогда присоединяйтесь к нам. Буду рад представить мою будущую супругу.
— С удовольствием!
Минутой позже Толедано уже овладел вниманием Флоры.
— Практически я рос вместе с Хулиано Вакарессой. Мы учились в одних школах, жили в одном квартале в Палермо. Он был мне как брат. А ведь их у меня было трое! Но со временем что-то разладилось.
Флора сочувственно поинтересовалась:
— Что произошло?
— С годами он стал удачливым плантатором. А я выбрал профессию врача. Именно в эти времена мы и поссорились насмерть. — Он профессорским жестом поднял палец. — Врач никогда не должен лечить друга! Пациент никогда не должен выбирать врача среди друзей! Если вы хотите сохранить одновременно и дружбу, и здоровье, остерегайтесь доверяться одному и тому же врачу.
Рикардо объяснил:
— Мой отец был неисправимым ипохондриком. Он постоянно жаловался тем, у кого хватало терпения его слушать, что страдает дюжиной болезней.
— Дельно сказано, — поддал жару Толедано. — Он постоянно обзывал меня неучем, шарлатаном, награждал названиями всех птиц, которые приходили ему в голову. В одно прекрасное утро он проявил мудрость. Хулиано решил порвать с врачом вроде меня, а я — с пациентом, каким он хотел быть. Я посоветовал ему, а он согласился лечиться у одного из моих коллег. С тех пор ни одно облачко не омрачало наших отношений.
— А где вы провели эти десять лет? — поинтересовался Вакаресса. — После смерти родителей я много раз пытался разыскать вас, но мне это не удалось. Я даже ходил к вам домой. Но вы переехали, не оставив адреса.
— Все правильно.
Толедано медленно поднял голову, но его взгляд прошел сквозь Рикардо, не видя его, а всматриваясь во что-то видимое ему одному — далеко, далеко.
— Это — другая история… Она уже ушла в прошлое… — И он сразу сменил тему: — Итак, вы скоро поженитесь?
— Двадцатого декабря! — радостно подтвердила Флора. — Вы наш первый гость.
— Свидетель, — поправил ее Рикардо. — Ведь вы окажете нам такую честь? Займете место моего отца на этой церемонии?
Толедано погладил руку своего собеседника:
— Грех отказываться.
— Ну и чудесно! — обрадовалась Флора. Она укоризненно погрозила пальцем жениху: — С этих пор конец кошмарам! Счастье должно окончательно изгнать демонов, врывающихся в твои ночи.
— Да, да, разумеется.
Едва скрываемое замешательство чувствовалось в его словах.
Толедано забеспокоился:
— Вы страдаете бессонницей?
— А почему бы тебе не рассказать обо всем? — предложила Флора. — В конце концов, сеньор Толедано врач.
— Да брось ты. Это совсем неинтересно. Пропустив мимо ушей его возражение, она обратилась к Толедано:
— Вы ученый человек, опытный…
— Перестань, Флора, прошу тебя. Она не слушала.
— Считаете ли вы нормальным, когда человек разговаривает во сне? — И добавила: — Да еще чужим голосом?
Толедано прищурился:
— Повторите, пожалуйста.
— Считаете ли вы нормальным, когда человек разговаривает во сне, но чужим голосом? И на незнакомом языке?
— Флора! Это абсурд. Кстати, вспомни слова нашего друга: «Если вы хотите сохранить одновременно и дружбу, и здоровье, остерегайтесь доверяться одному и тому же врачу». Давайте поговорим о другом.
— Подождите, Рикардо. Скажите: это правда? Вы действительно говорите на чужом языке во время сна?
Рикардо попытался сдержать нараставшее раздражение.
— Откуда я знаю, раз я сплю? Впрочем, все это — домыслы Флоры. По-моему, ничего серьезного — обычный бред.
— А голос? Как ты объяснишь, что он не твой?
— Флора, перестань! Умоляю. — Раздраженный и смущенный, он повернулся к Ансельмо Толедано: — Извините ее… Пылкость молодости… Мне очень жаль… Право, это смешно.
— Вы, конечно, удивитесь, но это не так смешно, как вам кажется. Только что вы спросили меня, где я пропадал десять лет. Я путешествовал. Я исколесил всю Европу. Может быть, неосознанно, но я искал свои корни. Вам, наверно, известно, что моих предков изгнали из Испании в тысяча четыреста девяносто втором году. Куда они отправились после Гренады? В Турцию? Грецию?.. Но не будем отвлекаться. В Париже я встретил одного обаятельного человека, эльзасского француза по имени Лафорг. Рене Лафорг. Когда я познакомился с ним — это произошло около трех лет назад, — он только что создал первую психоаналитическую консультацию при больнице Сент-Анн в Париже.
