И когда мы все почти успокоились, Джей-Джей заявил, что, мол, ничего страшного не случится, если мы поделимся друг с другом, через что нам пришлось пройти, — только он сказал это чуть иначе, в своей американской манере. Мартин тут же взъелся: да кому какое дело, через что ты прошел? Или ты собираешься рассказывать про доставку пиццы? Джей-Джей, конечно, не растерялся: давай тогда ты что-нибудь расскажешь, а не я. Но было поздно — из его первой фразы я поняла, что он здесь по той же самой причине, что и мы. Тогда я и спросила: ты ведь тоже поднялся сюда, чтобы спрыгнуть? Он ничего не сказал в ответ, а Мартин с Морин не сводили с него взгляда. Не дожидаясь ответа, Мартин сказал: а ты вместе с пиццами собрался прыгать? Это не дело — их ведь кто-то заказал. Мартин, естественно, пошутил, но профессиональная честь Джей-Джея была явно задета, он даже стал оправдываться: что, мол, заглянул сюда разведать, что к чему, и собирался отнести пиццу, прежде чем прыгать. Я попыталась разрядить обстановку, заметив, что мы все равно уже их съели. Но Мартин не угомонился: все же мне показалось, что ты не из тех, кто станет прыгать с крыши. А Джей-Джей такой: если вы, ребята, из тех, кто станет, то я только рад это слышать. Как вы понимаете, атмосфера была напряженная.
Я рискнула повторить свое предложение: да ладно вам, давайте же поговорим. Обойдемся без откровений. Просто кто мы такие и почему мы здесь. Это может быть интересно. Может, что-то из этого вынесем. Может, мы сможем найти решение наших проблем. Надо признать, я говорила это не без задней мысли. Я хотела, чтобы они помогли мне найти Чеза, чтобы мы с ним опять сошлись, и мне стало лучше.
Но мне пришлось подождать, поскольку все хотели начать с рассказа Морин.
По-моему, они выбрали меня потому, что я все время молчала и ни с кем пока не ссорилась. А может, все дело было в том, что они про меня ничего не знали. Про Мартина все, похоже, знали из газет. А Джесс, да смилостивится над ней Господь… Мы знали ее только полчаса, но этого достаточно, чтобы понять: с этой девочкой все непросто. Джей-Джея я совсем не знала, и могла только предположить, что он гей, и то лишь из-за его длинных волос и американского выговора. Ведь среди американцев много геев? Я понимаю, что не они придумали гомосексуализм, — говорят, это сделали греки. Но американцы помогли ему вновь войти в моду. Гомосексуализм в чем-то сродни Олимпийским играм: в древние времена он исчез, а в двадцатом веке возродился. Правда, я ничего не знала о геях, лишь предполагая, что они все несчастны и хотят покончить с собой. А я… С первого взгляда у меня не было очевидных причин лишать себя жизни, так что, думаю, им было любопытно меня послушать.
Я была не против рассказать о себе, поскольку мне не было необходимости рассказывать много. Никто из них не согласился бы оказаться на моем месте. Я даже не знала, поймут ли они, отчего я так долго терпела. Раньше, если мне нужно было разжалобить кого-то — например, врача, выписывающего рецепты на антидепрессанты, — я всегда упоминала про то, как мне приходится каждый день за ним убирать, поскольку он не может сам ходить в туалет. Забавно, но я с этим смирилась. Зато мне никак не свыкнуться с мыслью, что моя жизнь кончена, моя бессмысленная, невыносимо тяжелая, скучная, тусклая жизнь, в которой и надежды давно никакой нет… А уж убирать за ним — это мелочи. Зато именно эти слова заставляли доктора достать ручку.
— Ты правильно решила, — сказала Джесс, когда я закончила своей рассказ. — Тут и думать не о чем. А если передумаешь, то только пожалеешь об этом.
— Люди как-то справляются, — возразил Мартин.
— Например? — спросила Джесс.
— У нас на шоу была женщина, чей муж пролежал в коме двадцать пять лет.
— И что? Все это ради того, чтобы попасть на утреннее шоу?
— Нет, я просто сказал.
— Что сказал?
— Что все возможно.
— Но не сказал, зачем все это было нужно.
— Может, она любила его.
Они быстро говорили. И Мартин, и Джесс, и Джей-Джей. Прямо как в мыльных операх, где все всегда знают, что сказать. Я бы ни за что не смогла говорить так быстро — по крайней мере, не тогда; я вспомнила, что за последние двадцать с лишним летя почти не разговаривала. А человек, с которым я разговаривала больше всех, ответить мне не мог.
— Да что там любить? — не могла угомониться Джесс. — Он же овощ. Даже, скорее, овощ в коме.
— Но он ведь не был бы овощем, не находись он в коме? — спросил Мартин.
— Я люблю своего сына, — перебила я. Мне не хотелось, чтобы они подумали иначе.
— Да, — откликнулся Мартин. — Конечно, любишь. Мы совсем не сомневались в этом.
— Хочешь, мы его убьем? — предложила Джесс. — Я могу сделать это прямо сегодня. А потом покончу с собой. Мне это ничего не стоит. А у него ведь все равно особенных причин жить дальше нет. Если бы этот бедняга мог говорить, то, возможно, даже поблагодарил бы меня.
У меня на глаза навернулись слезы, и Джей-Джей это заметил.
— Ты совсем охр…, идиотка! — заорал он на Джесс. — Только посмотри, что ты наделала!
— Ну, извините, — отозвалась Джесс. — Просто мысль.
Но плакала я не из-за предложения Джесс. Я ревела оттого, что смерть Мэтти — это единственное, чего я желала, что могло вернуть мне желание жить. А понимая настоящую причину своих слез, я плакала еще сильнее.
Обо мне всем все было известно, так что смысла в каких-то рассказах я не видел, и объяснил им это.
— Да ладно тебе, чувак, — протянул Джей-Джей в своей отвратительной американской манере.
По-моему, этим янки требуется очень немного времени, чтобы вывести собеседника из равновесия. Я знаю, они наши друзья и все такое, они уважают добившихся чего-то в своей жизни людей — в отличие от жителей этого острова, больше похожего на кишащую всякой мерзостью мусорную кучу, — но все равно эти американские штучки выводят меня из себя. Если бы вы его увидели, то подумали бы, что он тут устраивает промо-акцию в поддержку своего нового фильма. Вам бы и в голову не пришло, что он работает разносчиком пиццы.
— Мы просто хотим услышать твою версию случившегося, — объяснила Джесс.
— Да нет никакой «моей версии». Черт, я вел себя как последний идиот, и теперь за это расплачиваюсь.
— То есть ты не хочешь оправдаться? Даже перед нами, твоими друзьями? — спросил Джей-Джей.
— Она только что в меня плюнула. Это что ж за дружба такая?
— Слушай, не веди себя как ребенок, — сказала Джесс. — Мои друзья всегда на меня плюют, но я никогда не принимаю это на свой счет.
— А может, и зря. Вероятно, они хотят, чтобы ты приняла это именно на свой счет.
Джесс фыркнула в ответ:
— Если бы я так делала, у меня бы вообще друзей не осталось.
На этом мы закрыли тему.
— А что вы хотите знать из того, что вы еще не знаете?
— У любой медали есть две стороны, — заметила Джесс. — Мы читали только про одну.
— Я не знал, что ей пятнадцать, — начал объяснять я. — По ее словам, ей было восемнадцать. Да и выглядела она на восемнадцать.
Вот и все. Вот я вся вторая сторона медали.
— То есть, если бы она была, скажем, на полгода старше, ты бы здесь не оказался?
— Вряд ли бы оказался. Я бы не нарушил закон. Не попал в тюрьму. Не потерял бы работу, и моя жена бы ни о чем не узнала…
— То есть ты хочешь сказать, что тебе просто не повезло.
— Я должен констатировать, что определенная доля вины за мной, несомненно, присутствует.
Как вы, думаю, понимаете, это была всего лишь отговорка.
— Если ты знаешь до хрена умных слов, это еще не значит, что ты не сделал ничего плохого, — взъелась Джесс.
— Именно это я и…
— И некоторые женатые мужчины не стали бы трахать ту девчонку, сколько бы лет ей ни было. А у тебя небось еще и дети есть.
— Есть, конечно.
— Тогда не надо тут рассказывать про то, как тебе не повезло.
— Твою мать! А какого черта я тогда сюда залез, тупица? Да, я облажался. Я не ищу себе оправданий. Я дошел до точки и хочу умереть.
— Надеюсь, у тебя получится.
— Спасибо. А еще спасибо за этот замечательных психологический экзерсис. Очень помогает.
За очередное малознакомое ей слово я был удостоен очередным презрительным взглядом.
— А мне вот другое интересно, — задумался Джей-Джей.
— Что?
— Почему проще спрыгнуть с крыши, чем примириться с тем, что ты сделал.
— Таким образом я и собирался примириться с тем, что сделал.
— Ты не первый, кто трахнул молоденькую девчонку и оставил жену с детьми. Но не все ведь из-за этого кончают с собой.
— Не все. Но, как сказала Джесс, им, может, стоит это сделать?
— Серьезно? По-твоему, любой, совершивший подобную ошибку, должен заплатить за нее своей жизнью? Нехилое наказание, — удивился Джей-Джей.
