Итак, Крис проснулся. Туман, перемешанный с дымом уже остывающих костров, ибо утреннее небо, как сказал бы Дэгэ, уже опустило свой белый зад на мягкий ковер леса, где типи и палатки стоят среди сосен словно большие грибы или цветы, вплетенные в общий узор. Умеющий летать в этом вязком небе смог бы прочесть в перекрестье тропинок знаки судьбы. Крис взмахнул руками, подражая птице, и вроде даже почувствовал некоторую легкость, однако не взлетел, а направился пешком к центру лагеря, читая свою судьбу собственными ногами.
И первый знак появился в виде темной фигуры с ярким желтым солнцем на груди. Это мог быть только Сурья. Шаман не видел Криса: Сурья задумчиво вертел в руках небольшой белый цилиндрик и никого вокруг не замечал.
— Доброе утро Сурья. — Крис сложил ладони в приветствии. — У тебя солнце на футболке как противотуманная фара.
— А, Крис. Действительно доброе. — Сурья откинул рукой с загорелого лица дрэды и продолжил возню с пластмассовым цилиндриком.
— Что это у тебя?
— Вот видишь, подарили кофемолку, а там ганжа. Надо ганжа размолоть, высыпать, кофе сварить. Только ручки нет.
— Ручку можно из палки сделать.
— Палка ломается быстро, железяку бы какую найти.
— У Сереги, который Брателло гвоздь есть.
— О, гвоздь, наверное, подойдет.
— Но Брателло спит небось.
— Не спит. Час назад он у большого костра в барабаны стучал. А теперь, наверное, с комарами воюет.
Основой хижины Брателло были четыре сосны, как бы отмечающие углы почти правильного квадрата, на их стволы крепился полиэтилен в качестве крыши и плетенка из веток в качестве стен.
— Серега! — позвал Сурья.
— Угу.
— У тебя гвоздь есть.
— А?
— Понимаешь, подарили кофемолку с ганжей, но без ручки. Нам надо кофе смолоть. Дай гвоздь, мы ручку сделаем.
Раздалось шевеление, затем из веток, словно диковинный, внезапно выросший плод, появилась рука с гвоздем. Сурья ткнул гвоздем туда, где крепилась ручка. Но отверстие оказалось слишком маленьким.
— Однако, гвоздь не подходит. Дырка маловата.
— Сейчас.
Серега раздвинул ветки и выбрался наружу. Заспанное лицо, в волосах — хвоя и листья, собранные со стены в момент выползания.
— Надо к Махмуду пойти, у него спица была.
— Извини, что мы тебя разбудили.
— Я и не спал вовсе.
Дорога к типи Махмуда была короткой — всего метров двести, но утренний туман поочередно выплеснул и присоединил к любителям кофе еще две сомнамбулических бессонных фигуры — Рыбу и Дэгэ.
— Эй Махмуд. Тук-тук-тук.
— Кто это там?
— Это мы! — сказал Дэгэ.
— Чего надо?
— Однако, за советом пришли.
— Входите.
И все по очереди полезли почему-то не в дверь, а под полог, с той стороны, где лежало тело Махмуда, упакованное в спальник — говорящая мумия, а рядом еще спальник — мумия молчащая. Серега Брателло зацепил ногой посуду и она загремела.
— Чего же вы как хиоки входите? — спросил Махмуд, не вылезая из спальника.
— Почему как хиоки?
— Хиокам входить в двери просто неприлично.
— Однако, это не двери, это стены.
— Это окна такие, — пояснил Махмуд и высунулся из спальника, — хиоки всегда в окна входят. Хм, это кто?
Махмуд скосился на мумию, лежащую рядом, затем сел и слегка приоткрыл ее там, где должно было находиться лицо.
— Ага. — Он вернул спальник соседа или соседки в прежнее положение.
— Слушай, Махмуд. Вот вы говорите хиоки, хиоки, а кто такие хиоки я и не знаю, — произнес Дэгэ.
— Хиоки — это такие люди, которые все делают наоборот, — пояснил Сурья. — Или почти все наоборот. Например, в окна входят.
— Во всяком племени есть хиок, — продолжил Махмуд, — в переводе с лакотско-русского хиок — это человек наоборот. Покажи руки.
Дэгэ протянул Махмуду ладони.
— Ну вот, ты не настоящий хиок. Руки настоящего хиока должны быть черными.
— Хиоки перед едой моют не руки, а ноги. — добавил Сурья.
И Крис вспомнил гостеприимный Алмаатинский флэт Саида, куда вписывался два года назад — там все гости мыли ноги, ибо на полу лежали ковры великолепной ручной работы. Собственно, кроме ковров в доме ничего и не было.
— Но ноги-то моют руками.
— Ну да, руками, — Махмуд задумался, — и все очень чисто получается.
— Это надо записать, — сказал Дэгэ и полез за блокнотиком.
— А нам, видишь ли, кофемолку подарили с ганжей, — продолжил Сурья. — А ручки нет. Вот и что делать не знаем.
— Что делать, — тоном знающего человека ответил Махмуд. — Ганжу вытряхнуть, кофе смолоть.
— Однако, спица нужна чтобы ручку сделать. Дай Махмуд, спицу. Да и кофе у нас нет.
— И спица есть и кофе. Возьми. — Он кивнул в сторону собственных ног.
Спица подошла, и вскоре Дэгэ держал двумя руками спицу, а Сурья крутил в ладонях кофемолку, все это немного напоминало добычу огня трением.
— Что-то плохо молется. То бишь мелется.
— Она же кофемолка. Для кофе. А не для этой соломы, — продолжал учить Махмуд. — Вытряхни ее нафиг.
— Можно кофе с ней варить.
— Эх, молоко бы.
— Возьми молоко. — Махмуд снова кивнул в сторону ног. — То что надо. Сгущенное. Сегодня здесь в девятнадцать ноль ноль Хаккер устраивает какое-то собрание по дзен буддизму.
— Где?
— В моем типи.
— А чего не на поляне. На природе оно правильней будет, — сказал Дэгэ.
— Не знаю. Он попросил.
— А как правильней сказать с точки зрения настоящего дзен буддиста — в девятнадцать ноль ноль или в семь вечера? — с иронией спросил Крис.
— Буддист бы просто сказал: в семь, — ответил Дэгэ. Они, наконец расправились с травой и теперь мололи кофе.
— Или в восемь. Восемь — священное число.
— Или сто восемь.
— Настоящий дзен-буддист не стал бы проводить семинар, — подытожил Сурья, — давайте лучше семинар по времени проведем.
Последняя фраза была произнесена на фоне постепенно нарастающего за стеной гитарного звона и хриплого голоса. Слов разобрать было невозможно. Гитарист прошел мимо типи и удалился в сторону поляны.
— Все здесь хорошо, вот только радио мешает.
— Поэтому я с краю и стою, — сказал Дэгэ, — никого нет, кроме Лехи.
— Леха один десятерых стоит.
— Мы тоже с краю, но слышим весь лагерь.
— Несколько радиостанций. Ближайшая — растаманский типи.
— У них музыка спокойная. Акуна-Матата.
— А Кэнитс рядом с собой глушит, у них ребенок.
— А я не глушу.
— А может здесь храм построить, — сказал Махмуд, — храм тишины.
— Зачем его строить. — Дэгэ размешал палочкой в кастрюльке смесь воды, молока ганжи и кофе, затем этой же палочкой пошевелил угли в костре. — Храм везде, этот лес — храм. Ты сам тоже храм. Вешать не будем.
Последняя фраза относилась к кастрюльке.
— Да, ставь на угли.
— Для индуса любой камень на дороге может стать храмом, — добавил Сурья.
— Но это не все понимают. — Махмуд сел по турецки, и положил руки на колени. — Некоторым надо приходить куда-то, чтобы помолиться.
— А вот ты давеча другой семинар задумал. — Дэгэ посмотрел на Сурью. — На тему «Имеют ли комары природу Будды».
— И что вы по этому поводу думаете? — спросил Сурья всех.
— Думаю, да. — Дэгэ потер пальцами лоб и оставил на нем пятно сажи.
— Теперь ты настоящий хиок, — сказал Крис.
— А?
— Теперь у тебя руки, как у хиока грязные. И лоб.
— Это я на лбу Шиву поставил. — Дэгэ улыбнулся. — Знак силы.
— А я вот так решил. — Сурья продолжал семинар о комарах и природе Будды. — Когда мы их замечаем, то имеют, а не замечаем — не имеют.
— Верно, однако.
— Это все болтология, а насчет храма верно, — Махмуд провел рукой по клинышку бороды, — каждый из нас храм.
— Вот Костыль, он все время меняется, сейчас такой, завтра другой. Где тут храм?
— Ну если храмом считать нечто неизменное… — медленно проговорил Сурья. — Мне кажется, храм — это дыхание. Процесс. Акт вдоха, акт выдоха. Пока я жив, храм со мной.
В этот момент закипел кофе и маленький язычок пены, поднявшейся до края кастрюли, сполз по наружной стенке и, зашипев, лизнул угли.
Все как и два года тому назад: сонный пипл, запах восточных благовоний в пространстве абсолютно пустой комнаты. Мойте руки перед едой. Мойте ноги, входя в комнату Саида: на полу — классный, ручной работы, ковер, ведь Заира, жена Саида, потомственный ковровых и гобеленных дел мастер, и ковер, застилающий комнату — как бы фамильная реликвия. Мебели же нет, потому что Саид любит пустоту, и геометрия комнаты предельно проста: прямоугольники — стены, прямоугольник — окно, занавешенное снаружи зеленю деревьев, растущих вплотную к дому, и столь же узорный прямоугольник — ковер. Плюс на ковре — большой прямоугольный металлический поднос с пепельницей, чайниками и пиалами. Как бы достархан.
