Эдвард Эбби - Костер на горе

— А ты почему, Лу, живешь в Аламогордо? Тут тебе больше не нравится?

Он уставился в плотную песчаную плоскость, стелившуюся под ноги лошадям.

— Корова с теленком. Ящерица. Кукуль. Опять коровы. Лошади нет. Ворон. Другая ящерица. Птичья мелочь. Корова с теленком. Койот. Все сюда на водопой ходят.

— Почему, Лу?

Он не отрывал глаз от земли.

— Почему, Билли? Бывает, взбредет кое-что в голову, — заговорил он медленно и негромко. — Порой хочется совершить что-нибудь по-крупному. Сыграть роль в событиях, сказать свое слово, так ли события идут и развиваются. Уверяю тебя, мне тут нравилось, очень даже. Но десять лет — большой срок. Мир меняется, Билли. Дед твой не желает того признавать, но мир меняется. Аж Новая Мексика теперь часть этого мира. Совсем скоро ты поймешь, о чем я речь веду.

Сердце мое упало, когда я выслушал эти тихие слова, звучавшие как панихида. Нечего было возразить. Взгляд Лу оставался какое-то время тяжелым и безрадостно серьезным; вдруг вспыхнула улыбка, темные его глаза зажглись, он подъехал и стукнул меня по спине.

— Эй, напарник, сотри с лица похоронную мину! Выше голову. Конец света еще далеко. — Он пристально глядел на меня, пока не заставил поддаться его заразительной веселости. — Так-то оно лучше. Боже, да ты, Билли, минуту назад был уныл на манер тех приказчиков в Альбукерке. Давай-ка теперь поднажмем навстречу старику.

Мы пришпорили лошадей и довершили свою половину кругового маршрута. Ни следа Лентяя не обнаружили и встретили деда с другой стороны от ветряка.

— Ну? — спросил он.

— Ни следа, — ответил Лу.

— Да я и не ждал, что сыщем. Он все еще где-нибудь по холмам носится, оглашенный. А ну-ка насосемся воды и помчимся к самому небу.

Повернули к ветряку. Жарило все заметней. Уже я заприметил первый смерч над пустыней, столб пыли бешено кружился несколько секунд, врезался в гигантскую юкку и сник. Пить хотелось мне до того, что рад был нюхать воду.

Я перевесился через борт железного чана, уже разогретого солнцем, снял шляпу и окунул голову в воду. Нырнув так, открыл глаза и стал рассматривать таинственные зеленоватые глубины, где сонно шевелились головастики среди кудрявых водорослей.

 Дед, подняв мокрое лицо от чана, вытерся рукавом, отвязал коня и резко вскочил в седло. Без единого слова направился к разбитому проселку, ведущему в горы. Обернувшись, сверкнул глазами,

— Так! Вы едете или вся работа на мне?

Мы сели верхом и заспешили вслед.

— Хорош денек, — сказал дедушка, когда мы ехали плечом к плечу по узкой дороге, и прищурился на взгорье над нами, на линию гранита под небом безумно сочной голубизны, ни облачка не виднелось в текучем воздухе. — Мы разделимся у развилки на южном гребне.

— Обязательно, — сказал Лу.

— Держи ушки на макушке, Билли.

— Да-да. — Я усердно глядел по сторонам. С ростом высоты менялась растительность, кустарник пустыни уступил место рощам сосен, можжевельника, зарослям глянцевитого карликового дуба. Чувствовался сладкий запах смолы и хвои, откуда-то сверху доносился возбужденный гвалт соек. Некоторые из можжевельников были сплошь усыпаны бирюзовыми ягодками, я отщипнул одну и надкусил — была она жесткая, горькая и пахла скипидаром. Я выплюнул эту ягоду. Рубаха начала прилипать к телу, я выпростал ее подол.

Вот и тот пункт на склоне, где малозаметная тропа ответвляется влево. Проселок, которым мы ехали, продолжался прямо вверх, к Ворьей горе. Дед остановил коня, оглядел окрестность. Посмотрел на меня и на Лу.

— Я возьму тропой, — сообщил он. — А вы, ребята, держитесь дороги. Встречу вас вечерком у клетушки. — Он похлопал меня по плечу, развернул коня и затрусил по извилистой тропе, скоро сосны скрыли его от наших глаз.

— Твой дед — великий человек, — стал толковать мне Лу, — самый замечательный из всех, кого я знаю. Но пойми, такие уж они, старого закала, — коль вобьют себе что в голову, то накрепко. И слишком гордые они, чтоб сознаться, если не все идет по-ихнему. Так-то, Билли. Только ему не проговорись, запомнил?

— Я ни дыхом не проговорюсь, Лу.

— Вот это напарник так напарник. Ну, айда глянем, как тут горы обходились, пока нашей помощи не было.

Горы обходились отлично. Каменья и выступы, искрящиеся жилами шпата и кварца, были ярки, чисты и крепки, смотрелись под солнцем такими свежими, хоть ешь, такими новенькими, будто сотворены лишь накануне. Сладостно пахло можжевельником, высились стройные голоствольные сосны, с иглистых лап кедровника свисали зеленые упругие шишки, щедрый урожай орехов будет вызревать все лето и поспеет в сентябре. А среди и поверх деревьев оживленно сновали сойки, зяблики, сороки, корольки, мухоловки, пересмешники и дятлы, каркали там и сям несколько иссиня-черных воронов, а поверх всех и вся, тысячью футов выше, плавал в восходящем потоке теплого воздуха одинокий ястреб. Цветы поднимались меж колей проселка, из трещин и вымоин в камнях и повсюду в вечнозеленой поросли; редко стоящие юкки, поменее тех гигантов на равнине, были одни в цвету, другие засохли. Я выломал изящную стрелку из засохшей юкки и ехал, держа ее как пику, воткнув задним концом в стремя. Сержант федеральной кавалерии Вильям Старр мчится к оплоту апачей, мчится в сопровождении одного-единственного разведчика.

— Держи-ка эту штуку подальше от моих глаз, Билли.

— Прости. — Я перекинул пику на другое стремя.

— Благодарю. Скажи, ты слышишь то, что я слышу?

— А именно?

— Ну-ка, остановимся. — Остановились. — По-моему, слышен джип.

Мы старательно вслушивались. Я ничего не мог разобрать, кроме тяжких вздохов лошадей, вороньего карканья, легкого мерного дыхания деревьев.

— Не слышу такого.

— И я теперь нет. Но слышал минуту назад.

Опять напрягли слух. На этот раз мы оба различили верещание мотора джипа, исходившее из-за преграды холмов. Близящееся.

— Как они сюда попали? — удивился я. — Этим-то путем они не поднимались. — На проселке следов от джипа не было.

— Мне понятно. Они, должно быть, пробрались той старательской тропой, которая идет через зону,

— Какую зону?

— Запретную зону. Военную, Белые пески, Ракетный полигон,

— А! Я так и думал.

— Едем дальше.

Мы тронули лошадей, повели их быстрым шагом по извилистому, неуклонно возносящемуся проселку. С дорогой этакого рода совладать только послушному и проворному джипу.

Проехав с милю, на одном из самых узких мест узкого проселка, где круто вздымался утес с одной стороны, а с другой был крутой обрыв, мы встретили этих гостей. Открытый джип полз со склона, мотор стонал, тормоза крякали, струйки пара вырывались спереди капота. Мы с Лу остановились, загородив дорогу. Джипу пришлось застопориться, и только он стал, двигатель заглох. Тот, кто был за рулем, ругнулся и принялся жать на стартер; перегретый мотор его не слушался. До нас доносился запах бензина, излишка, который вытекал из карбюратора, когда водитель давил на педаль газа. Скоро он бросил это, перестал давить и через приподнятое ветровое стекло вперился в Лу.

— Здрасьте, — сказал Лу.

— Уйди к черту с дороги, — сказал водитель.

Лу сделал паузу, чтобы разобраться, к кому относится такое приветствие. В джипе, кроме шофера, сидели двое, один спереди, другой сзади. Все трое были в посконных военных брюках, потных майках, армейских кепи. Вид у всех помятый. Тот, кто рядом с шофером, держал между ног двустволку; тот, что на заднем сиденье, сжимал в одной руке мощную винтовку с оптическим прицелом, а в другой — полупустую литровую бутылку виски. Джип был военный, оливковый с темными разводами, с соответствующими знаками на бампере и на капоте. К решетке переднего крыла был привязан труп поджарого серебристо-серого койота.

— Ого, кого мы видим! — произнес человек с двустволкой, широко улыбаясь. — Мы видим двух взаправдашних ковбоев, один большой, один малый. На взаправдашних лошадях, как положено ковбоям. Это ж надо...

— Вижу я, вы охотой занимаетесь, — обратился Лу сразу к троим, ибо все они вроде бы пребывали в одинаковом состоянии. Почти так же сильно, как бензином, как жаром от раскалившегося капота, от них несло запахом виски. — Хотелось бы знать, — продолжал он, — не случилось ли вам встретить лошадь.

— Мы лошадей не ищем, — ответил шофер. — У нас джип. Уйди к черту с дороги.

— Койота мы пристрелили, — ухмыльнулся задний, — Спроста.— И поднес бутылку ко рту.

— С чем и поздравляю, — сказал Лу. — Лошадь, которую мы ищем, рыжеватой масти...

— Эй ты, — перебил тот, что держал двустволку, — большой ковбой...

— ...рыжеватый мерин с черной...

— Вы взаправдашние? — снова перебил он. — Ты истинно ковбой?

Лу не отвечал.

—  Еще бы! — выкрикнул я.

Посмотрев в мою сторону, Лу указал мне отступить назад. Но я не сдвинулся с места, хотел лишь знать, есть ли у Лу револьвер под седлом. Да толку от того теперь мало. Я цепко сжал свою юкковую пику.