– А что это у нас Мошон не поет? – спрашивает Сальмон.
– Отрубился мужик, – объясняет Сасон, – от долгого ожидания.
– Надо разбудить, – говорит Сальмон, – восемь месяцев на сухом пайке, а теперь, в последнюю минуту, заснуть?
– Может остановиться на Ха-Тикве, влить в него несколько доз кофе? – предлагает Хаим.
Останавливаются у Тайманца на Ха-Тикве. Объясняют ему сложившуюся ситуацию. Он понимающе кивает и приносит чашечку кофе – полкило кофе на полстакана воды:
– Это великана Голиафа из могилы поднимет.
Но Мошон не просыпается.
– Может, этот кофе на него по дороге подействует, – говорит Сальмон. – Ладно, поехали.
Поехали. Включают магнитофон, слушают "Караван-патруль", отбивают ритм. А вот уже и Яффо показался, а наш мужчина дремлет на руках своей возлюбленной. Приезжают. Говорить не о чем. Хаим берет Мошона под мышку и тащит его в дом, к постели. Его раздевают, ставят под душ, может, от холодной воды оклемается – Сальмон велел.
Мошон дрожит от холодной воды. Открывает глаза. Его тащат в спальню.
– Чтоб он нас всех не опозорил, – дышит Сальмон все еще дрожащему Мошону в затылок.
Закрывают дверь.
Ребята сидят в салоне. Открывают бутылку. Зажигают сигареты. Все молчат. Хотят услышать, как там дела. Но ничего не слышно.
– Марго! – зовет Сальмон.
– Чего? – слышится голос за дверью.
– У вас там все в порядке?
– Да все нормально. Он спит как ребенок.
– Стыд и срам! – Сальмон обхватывает голову руками.
(Перевел Александр Крюков)
Кто не знает киоска Джамили в Яффо. Это классное заведение работает до раннего утра. Просыпается человек посреди ночи и охота ему курнуть, а пачка пуста, что он будет делать? Да нет проблем – натягивает штаны и идет к Джамили. Просыпается человек посреди ночи – во рту сухо, организм требует холодненького пивка. Да нет проблем – бегом к Джамили. Пиво "Амстель", пиво "О'кей", какое угодно. Там и еда, и газеты, и тетрадки детишкам для школы, и жель для волос мужчине, и книги о сексе на арабском и на болгарском {в те годы евреи из Болгарии составляли значительную часть населения Яффо}, – просто назови язык, который тебе нужен.
Идет крутая игра в карты, возникает спор, и нужна новая колода, чтобы никто не заподозрил, что карты меченые. Бегом к Джамили, у него есть и карты, и "Житанс" {известная марка французских сигарет}.
А если вдруг потянет посмотреть на голых красоток на песочке у моря или просто лежащих на траве и кушающих виноград, так что при этом все их прелести наружу, – у Джамили полно таких журналов, да еще в два раза дешевле, чем в Тель-Авиве. Летом Джамили угощает клиентов арбузами, зимой Джамили готовит горячий маалаби {разновидность восточного пудинга} с корицей и соком розы, а посыпает лакомство стружкой настоящего кокоса. Чай у Джамили с мятой, которая прямо из сада, кофе с кардамоном, и все – друзья Джамили.
Откуда у Джамили этот киоск? Каждый раз рассказывают новую историю. Некогда говорили, что он ограбил почтовое отделение и там ему попались алмазы, на эти деньги он и купил киоск. После уверяли, что ему перепало наследство от тети его жены, но потом сообразили, что это маловероятно, ведь он был еще холост, когда купил заведение. И вот несколько недель назад мы услышали последнюю версию. Сам Джамили рассказал.
Мы пришли к нему в заведение с Салмоном, а Салмон, где бы ни появился, он везде в почете. Только Джамили завидел его, сразу бросился протирать стол, а его "Милости просим!" можно было слышать на другом конце улицы.
– Садитесь, садитесь, – пригласил он, – разрезать вам арбуз?
– Подходит, – соглашается Салмон.
Джамили расстилает большую белую скатерть, разрезает арбуз, отрезает большой кусок брынзы, кладет зеленый перчик, ставит на стол тарелку с "битыми" оливками {перед засолкой и маринованием оливки бьют деревянным молотком, положив их на гладкий камень} и бутылку арака.
"Еще минутку, – говорит хозяин заведения, – и я разогрею для вас лаваш с луком".
Так – везде, куда приходит Салмон, – ему оказывают большой почет.
После того, как Джамили поставил разогреваться лаваш, Салмон сказал:
– Сегодня ты расскажешь моему другу, откуда у тебя этот киоск.
– А нужно ли? – скривил Джамили физиономию. – Зачем вытаскивать скорпионов из-под камня?
– Джамили, все скорпионы сдохли! – говорит Салмон. – Давай, выпей с нами арака и выкладывай историю.
– Салмон, ей-Богу, ты же знаешь, я никогда не распространяюсь на эту тему.
– Я знаю, – отвечает Салмон, – но сегодня ты расскажешь.
– Хорошо, – вздыхает Джамили, – только из уважения к тебе.
Итак, однажды утром, когда я в больнице вез тележку с пациентом, пришел адвокат и спросил, кто здесь Джамили.
– Джамили! – перебивает его Салмон. – Не надо засорять рассказ ерундой, но и не упускай главного! Расскажи-ка все с самого начала. Что ты делал в больнице, и почему к тебе пришел адвокат?
– Хорошо, – отвечает Джамили, – только из уважения к тебе я расскажу все с самого начала. Это было лет двадцать восемь назад. Я тогда еще был санитаром больницы в Яффо. Готовлю больных, доставляю их в операционную, а потом жду, когда с ними закончат. Если пациент жив, везу его обратно в отделение. А если отдал Богу душу, прикрепляю бирку на большой палец ноги и везу в морг, что на заднем дворе, прошу его передать привет на небеса и запираю дверь. А открываю только когда приезжает машина, чтобы забрать труп в погребальную контору.
Однажды резали какого-то старика. И кто-то ошибся, может, врач, а может, я, кто знает. Как бы там ни было, я нацепил старику бирку на палец и повез на тележке во двор. Ты ж понимаешь, из трех оперированных двое отдавали концы, и только один выживал. Дело было двадцать восемь лет назад, это потом врачи кое-чему научились, набрались опыта. И на трех оперированных теперь приходится уже двое выживших. Только один отправляется в морг.
…Так вот, может, уже по привычке я и повез старика сразу в морг. Поверь мне, не специально... Возьми кусочек брынзы, она хорошо идет с арбузом. Как тебе оливки? Я покупаю их у одного старика в Дженине. Каждый сезон три большие банки...
Итак, где мы остановились? Примерно в полдень приезжает перевозка забирать покойников. Их было где-то двое или трое. Я открываю дверь морга, включаю свет, и тут раздается: "Ой! Ой!"
Уже три года я работал в больнице, но еще ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь в холодильнике разговаривал, поверь мне, уж эти-то умеют молчать. Ну, подумал, что мне послышалось, может, просто кто-то разговаривает на улице. Но как только ребята из похоронки опустили носилки, чтобы взять свой товар, как снова звучит: "Ой! Ой!"… Тебе добавить немного воды в арак? Закуси огурчиком, очень вкусно…
Итак, где мы остановились? Ага, услышали "Ой! Ой!.." Водитель похоронной машины отпрыгнул назад и говорит своему помощнику: "Мертвецы заговорили! Мертвецы заговорили!" Забросили они носилки в кузов, сели в машину и понеслись, как от дьявола. Я же вошел внутрь и ищу, откуда доносится голос. И что я вижу? Лежит старик с биркой на пальце, которого я привез сюда утром, и один глаз у него открыт. Вдруг этот дед спрашивает: "Эй!.. Есть здесь кто-нибудь?"
Я подхожу к нему и осторожно спрашиваю:
– Э-э-э, да вы не умерли?
А он мне:
– Я умираю... от жажды. В горле пересохло.
– Послушайте, – говорю я ему тогда, – мне, конечно, не трудно дать вам воды, но вы ведь умерли, как же вы будете пить?
– Я умер? – удивляется он. – Но я совсем не чувствую себя мертвым.
– Это нормальное явление, – говорю я, – когда человеку отрезают ногу, потом еще год ему кажется, что она у него болит. То же самое, когда умирают: около года вам будет казаться, что вы живы, но не переживайте, постепенно это пройдет.
– Вай! Вай! – говорит старик. - А это точно, что я умер?
– На сто процентов, – отвечаю я. – Посмотрите, у вас есть и официальный документ на пальце ноги.
Покойник с трудом поднимает голову и подтверждает:
– В самом деле, там бирка. Скажите, а я не могу пожить еще немного? У меня остались кое-какие неотложные дела, потом я готов и умереть. Мне уже семьдесят пять, но, может, вы сделаете мне одолжение и снимете бирку. Может, дадите мне возможность закончить дела.
– Я думаю, – прерывает себя Джамили, – лаваш с луком уже горячий. Принести еще пива?
– Сначала закончи рассказ, – настаивает Салмон.
– Хорошо, тогда продолжим. Я говорю старику: "Послушайте, мне несложно сделать вам маленькое одолжение, но если кто-нибудь в больнице узнает, что я снял с пальца покойника бирку и отвез его обратно в отделение, то я попаду под суд, и меня уволят".
