Утром, когда поезд прибыл в Тбилиси, странных попутчиков уже не было — то ли разошлись по разным вагонам, то ли сошли в предместьях столицы. Но они еще раз напомнили ему о себе…
Гостям Тбилиси советуют побывать на Мтацминда, откуда открывается живописная панорама раскинувшегося внизу города; там же — прекрасный парк, летние кинозалы, ресторан. Устав от прогулки и продрогнув на ветру, гулявшем на горе, Руслан решил заодно и поужинать на Мтацминда.
В зале и на открытой веранде веселье плескалось через край. Играл оркестр, вдвое больший по составу, чем некогда в его любимой «Регине», и два солиста, сменяя друг друга, не успевали выполнять заказы, сыпавшиеся со всех сторон. Витал аромат дорогих духов, сигарет и вин, щедро украшавших многолюдные столы, пахло азартом и праздником. Руслан с трудом отыскал свободное местечко за столиком, где коротала вечер такая же командировочная братия, как и он сам.
Официант во всей доступной мере выказал свое недовольство одиноким, без дамы, клиентом: будь его воля, Маринюка и подобных ему он и на порог не пустил бы. Лениво подергивая сытыми щеками, он вполуха слушал заказ, почему-то тяжело вздыхая, и сквозь зубы ронял:
— Нет… нет… кончилось… не бывает… никогда не будет…
Руслан понимал: любое его возражение еще более усугубит незавидное положение незваного гостя, и потому милостиво сдался и сказал обреченно:
— Ну что ж, принесите что осталось и бутылку белого вина.
Вернулся официант не скоро. С увядшей зеленью, подветренным сыром, холодным хачапури и бутылкой вина. Буркнув, что шашлык подаст позже, заторопился к другому столу, где кутили лихо.
Едва Руслан пригубил вино, оказавшееся без меры кислым, откуда-то, словно ветром, принесло метрдотеля и того же официанта — с таким сладким выражением лица, что в первый момент Маринюк даже и не признал его, хотя между ними только что состоялся долгий и «содержательный» разговор.
— Извините, вышла промашка,— частил метрдотель и зло косился на официанта, а тот, сама невинность, втянув живот, изображал такое раскаяние, что впору было расплакаться.
Он чуть ли не силой вырвал из рук Руслана фужер и брезгливо выплеснул содержимое в вазу из-под цветов, словно это было не вино, а отрава.
— Может, отдельный столик накрыть? — зашептал Руслану на ухо завзалом, поглядывая на его соседей, но Маринюк отказался.
В мгновение ока подкатили тележку с фруктами, сочной зеленью, лобио с орехами, сыром сулугуни и другими грузинскими закусками, не знакомыми Руслану, а метрдотель собственноручно налил в невесть откуда взявшийся тяжелый хрустальный бокал золотистое «Твиши». Видя это волшебное превращение, достойное цирка, соседи на другом конце стола с любопытством поглядывали на Руслана.
Маринюк прикинул, что ужин обойдется ему раз в пять дороже, чем предполагал, но вино оказалось дивное, закуски великолепные, оркестр на высоте, и настроение у него поднялось. То ли от выпитого вина, то ли от нахлынувшего озорства, то ли оттого, что увидел в зале за дальним столиком Казбека и Дато, он, пригласив какую-то девушку на танец, назвался… Марселем.
Может, он сам приглянулся девушке, а может, понравилось его имя, весь вечер она щебетала: «Марсель… Марсель…» Чужое имя не раздражало его, а порою даже ласкало слух, и этот вечер, в общем-то закончившийся без особых приключений, он прожил не только под чужим именем, но и ощущая себя тем таинственным Марселем, перед которым так щедро расстилаются столы и вмиг принимают любезное выражение лица официантов… Возможно, вкус к игре в чужую жизнь, желание прожить ее в тысячах лиц, быть одновременно сыщиком и вором, родились у него на Мтацминда.
Татьяна появилась в его жизни вновь через два года. Появилась так же неожиданно, как и в первый раз. Он стоял в фойе концертного зала, обмениваясь с приятелем впечатлениями о только что услышанной игре трубача из японского джаз-оркестра «Мерубени», когда его окликнули. Руслан повернулся на знакомый голос и увидел Татьяну в длинном вечернем платье, отчего она казалась еще выше и стройнее.
— Я рада вас видеть…— Она протянула узкую ладошку, и Руслан, ошеломленный встречей, ощутил тепло ее руки.
Сейчас, спустя много лет, он с грустью и нежностью вспоминал начало романа с Татьяной.
Жила она неподалеку от него, тоже в центре, в большом собственном доме с ухоженным садом, куда по вечерам доносилась музыка из парка. Ташкент, еще не познавший властной руки архитектора, был уютен и притягателен. Тенистые, утопавшие в зелени улицы с неумолчно журчавшей водой полноводных арыков, парки, притягивавшие по вечерам тысячи отдыхающих, гостеприимные открытые кафе, многочисленные шашлычные. Единый центр, одна общепризнанная, манящая улица для вечерних прогулок, называемая местными, теперь уже состарившимися, пижонами Бродвеем.
Работала Татьяна в Доме моделей, часто выступала перед молодежью и потому имела много знакомых. Куда бы они ни пришли, где бы ни появились, везде у нее находились друзья-приятели. Руслан по-прежнему часто пропадал в командировках, но теперь из каждого города он непременно звонил ей домой, в Ташкент. Эти звонки — то из Москвы, то из Алма-Аты, Фрунзе или Еревана — создавали впечатление у родителей Татьяны, да и у нее самой, что Руслан занят важными делами, хотя, бывая у них, Маринюк всегда уверял, что дело его самое обыкновенное, просто такова география работы. Но они решили, что молодой человек скромничает, а это еще выше поднимало его в глазах родителей. Танина мать такие разговоры заканчивала по-своему: «Всякого в Москву не командируют…».
Руслана тянуло к ним в дом, где его ждали, где ему были рады. В зале у них стоял старинный рояль, и каково было удивление Руслана, когда Татьяна однажды села за клавиши и сказала просто:
— Мне хочется сегодня поиграть для тебя…
В соседних дворах жгли пожухлую листву, и дым, хранивший запахи уходящего лета, долетал сквозь распахнутые настежь окна зала. Он надолго запомнил этот осенний вечер, дымные сумерки и чарующую музыку, что звучала только для него.
Отказ возлюбленной из Актюбинска раскрепостил его отношения с девушками, и Руслан был уверен, что теперь у него чувство никогда не перехлестнет разум, он научился как бы видеть себя со стороны. Он понимал противоестественность такого состояния, на что-то навсегда умерло в нем с той «любовью».
Например, он мог спокойно сказать Татьяне, какой пьяница у него отец, а раньше содрогался даже от мысли, что признается кому-то в этом. Подолгу, не приукрашивая и не сгущая красок, рассказывал он ей о своей жизни в Мартуке. Иногда ему казалось, что она вдруг встанет и скажет: «Ты, выросший в грязи и нищете, больше слышавший брани, чем музыки, недостоин меня». По она гладила его по волосам и тихо говорила: «Милый мой, бедный Руслан, как все это ужасно»…
В его отношениях с Татьяной все было так, как некогда он мечтал. Он приходил всегда с цветами, из каждой командировки привозил подарки: книги, дорогие безделушки. В «Регине» теперь он бывал только с нею, и где бы они ни появлялись, непременно слышали: «Какая дивная пара!».
Он не собирался делать ей предложение. Ему нравилось быть с ней «дивной парой», нравились свидания, нравилось положение жениха, но в ее доме все чаще и чаще, будто случайно, заводили разговоры о свадьбах, о семье, о детях. На приятельских вечеринках ее подружки, выбрав момент, во всеуслышание спрашивали, когда же они будут гулять у них на свадьбе.
Татьяна сама никогда не намекала на то, что пора бы и определить их отношения, но увидит в «Регине» очередное свадебное празднество — и как-то нахмурится, замкнется… В общем, Руслан вдруг стал ощущать со всех сторон мягкое, но настойчивое подталкивание: женись, женись, женись.
В тот день, когда Руслан попросил руки Татьяны и получил согласие, он, возвращаясь домой, успел к закрытию «Регины» и крепко выпил с оркестрантами. Он был счастлив, весел, щедр, как и подобает человеку в таких случаях. Принимая поздравления, ни единым словом, ни жестом не выдал того, что весь день пребывал и глубокой тоске. Он остро чувствовал, что вместе с предложением уходит навсегда часть жизни, так похожая на ту, о которой он грезил у вагонных окон в ночных поездах. Обретая Татьяну, он терял нечто большое, необходимое его беспокойной душе…
* * *
По вечерам в пустой квартире Маринюк мысленно возвращался к далеким дням.
Был ли он счастлив в семейной жизни? Вопрос этот он задавал себе все чаще. По мнению друзей-приятелей, родителей, брак их был более чем удачным: их даже ставили многим в пример. Татьяна оказалась не только хозяйственной, но и деловой, и Руслан не переставал удивляться, откуда в ней, хрупкой, нежной женщине, столько энергии, азарта жизни, а ведь он был убежден, что хорошо знал свою невесту.
Руслан через год-два должен был получить квартиру, но о таких дальних сроках она и слышать не хотела. Зная, что у Руслана есть на книжке деньги, на которые он когда-то собирался учиться в архитектурном, Татьяна отыскала в новом районе достраивавшийся кооперативный дом, и уже через три месяца после свадьбы они въехали в собственную трехкомнатную квартиру.
