Огонь уже охватил почти все сооружение, а на крыше металась Оёнэ — не знаю почему, она не выбежала из дома сразу и теперь оказалась в огненной западне — причитала, плакала и кричала во все горло. Языки огня взбирались вверх, смыкались и подбирались к девушке все ближе и ближе. Все уже были уверены, что бедняжка сгорит заживо быстрее, чем успеет придумать, как спастись.
Ее старшая сестра, которая, по счастью, успела вовремя выбежать из горящего дома, рвала на себе волосы от отчаяния и кричала:
— Прыгай! Оёнэ, прыгай быстрее!
Но Оёнэ была слишком напугана — она вообще замерла на месте, парализованная ужасом! Есть отчего испугаться — кругом только дым и пламя, а среди отсветов огня люди в панике перебегают с места на место и кричат как безумные. Я тоже не знал, что предпринять, и готов был прийти в отчаяние, когда заметил, что рядом — на мощеном тротуаре — валяется огромный старомодный зонт. И тогда меня посетила спасительная идея — я поднял зонт и закричал, как можно громче:
— Держи! Прыгай с ним вниз!
Конечно, по здравом размышлении — от зонта было бы мало проку. Но в крайних случаях, когда человек охвачен паникой, — ему нужна хоть какая-то соломинка, чтобы выйти из ступора и спастись! Разве с вами такого не бывало?
По крайней мере моя задумка сработала и спасла девушке жизнь.
Сначала я попытался забросить зонт на крышу — но это оказалось не так-то просто. Сперва я подбрасывал зонт рукояткой вверх, он сразу же раскрывался и падал на землю. Тогда я решил сменить тактику — я подобрался как можно ближе к горящему дому и протянул вверх закрытый зонт. Девушка нагнулась, ухватила его за самую верхушку, подтянула к себе, прижала к груди, зажмурилась и сразу же спрыгнула вниз.
Да, кстати, — зонт-то так и не открылся, но парализованной страхом девушке хватило этого знака, чтобы на краткий миг забыть свой ужас и прыгнуть. Она была спасена — с того памятного дня мы стали любовниками…
Отец Оёнэ носил имя Итидзо и, по воле судьбы, тоже был известным игроком в кости. Изредка он играл с рабочими на угольном дворе, но чаще устраивал для окрестных лодочников азартные игры у себя на барже.
На барже Итидзо имелась большая каюта, площадью около двадцати квадратных метров, но все пространство каюты занимали его супруга и детишки. Поэтому он натягивал над задней палубой огромный тент, в том месте, где обычно складируют груз, и игроки рассаживались под ним — надежно скрытые от любопытных глаз.
Понятно, что полиции было хорошо известно про такие уловки — раза два, а то и три в год блюстители порядка устраивали облавы на игроков в кости.
Вы бы видели, как игроки улепетывали от полицейских!
Они кидались с борта в реку, прыгали с баржи, как десятки встревоженных лягушек, — сигнал тревоги еще звучал, а они уже взмывали в воздух, оттолкнувшись от палубы, и один за другим плюхались в воду. Я уверен, если бы нашелся шутник и, смеха ради, закричал: “Полиция!” — игроки мгновенно бросились бы в воду, не разбирая — шутка это или взаправдашняя полицейская облава.
Сам Итидзо был привлекательным мужчиной, даже красивым на свой лад. Он отличался той грубоватой красотой, которая нравится многим дамочкам, и его жена постоянно изводилась от ревности. Она распаляла себя подозрениями все сильнее и сильнее, перепробовала все народные средства, чтобы удержать мужа дома, и в конце концов решила прибегнуть к магии — стала молиться лисе-оборотню и прочим духам. Стоило Итидзо отправиться в город по какому-нибудь делу или просто ненадолго покинуть лодку, как с его баржи начинало доноситься невнятное бормотание, похожее на молитвы буддийских монахов. Это жена Итидзо бубнила, сидя на баке, и глухие звуки заклинаний далеко разносились над поверхностью воды. Сколько бы лодок и барок ни скопилось у речного берега, по этому глухому звуку всегда можно было безошибочно отыскать баржу Итидзо среди прочих.
Как-то летом, под вечер, когда алый закат еще не успел угаснуть в предвечернем небе, мы с Оёнэ заглянули на баржу ее родителей.
Итидзо встретил нас с понимающей ухмылкой и проворчал:
— Правильно — веселитесь, гуляйте, пока молоды! — И сразу стало понятно, что старина Итидзо пребывает в добром расположении духа. Но тут из каюты вышла Отоси — так звали жену Итидзо, — она направилась к супругу, но остановилась чуть поодаль, у правого борта баржи, и стала свирепо сверлить мужа глазами. В ее лице появилось что-то безумное. Глаза напряженно сощурились, уголки рта задрожали, все черты заострились, и ее лицо сразу сделалось похожим на лисью мордочку. Она и зашипела, как разозленная лиса:
— Итидзо, ты опять встречался с этой негодной Тамаё из чайного дома?
Но Итидзо проигнорировал упреки супруги, спокойно пересек палубу и направился в каюту. Тогда женщина закричала ему вслед, ее высокий голос звенел как сама судьба:
— Сначала вы вдвоем решили откушать лапши и зашли в забегаловку у дороги к гробнице Фудо в районе Томиока — правильно?
— Что за дерьмо… — пробормотал Итидзо и нахмурился, щека у него нервно дернулась.
— Вы оба заказали лапшу с темпурой[7], правильно?
— Что ты мелешь, чертова баба?
— Но когда принесли порцию для Тамаё, у нее в миске обнаружилась муха, правильно? Так что вы отослали еду обратно… Тогда к вам вышел владелец этой убогой лавочки, извинился, вернул десять ценов[8] и велел подать свежую порцию за счет заведения, правильно?
Итидзо остановился, уставился на жену, лицо его искажалось все больше, а мы стояли и перепуганно смотрели на него. Вдруг он резко наклонился, схватил стальной котел, который валялся на палубе, и бросился на жену с криком:
— Получи, старая лиса! — и нахлобучил котел сварливой супруге на голову.
Моя подружка Оёнэ пронзительно вскрикнула, голос девушки дрожал над рекой, а котел медленно сползал ее матери на самые глаза. В какой-то момент раздался впечатляющий лязг, а затем произошло нечто, в реальность чего мне до сих пор трудно поверить, — котел на голове женщины раскололся ровно на две половины и свалился на палубу.
Было уже совсем темно, на лодках начали зажигаться огни, но женщина так и осталась стоять в сгущающемся сумраке — прямая, с широко открытыми глазами, ее лицо вытянулось и удлинилось, окончательно превратившись в лисью морду. Старина Итидзо как глянул на нее, так и впал в глубокий ступор — даже шевельнуться не мог! Внезапно колени у него подкосились, и он рухнул на дощатую палубу.
Прошло некоторое время, прежде чем Итидзо смог пошевелиться, потом заставил себя подняться и поплелся в каюту. Он слег на три дня — метался по койке в страшном жару…
Думаете, после этого происшествия Итидзо перестал ходить налево? Нет, конечно!
Единственное, что он сделал, когда оправился от болезни, — так это перестал появляться с Тамаё на людях, а скоро и окончательно порвал с нею. Расколовшийся котел супруги не выбросили, а так и хранили — как напоминание о том знаменательном происшествии. Я до сих пор не могу понять, как такое могло случиться!
Насчет болезней и лечения у меня есть еще одна поучительная история.
Я встречался с Оёнэ около трех месяцев, как вдруг — ни с того ни с сего приболел. Меня время от времени лихорадило, и я никак не мог понять — с чего бы это? Затем к жару прибавилась еще боль в паху и гланды начали распухать. Но я все еще лелеял надежду, что недомогание пройдет само собой, и даже не думал лечиться.
Но боль становилась все сильнее и в конце концов сделалась совершенно невыносимой — я даже ходить нормально не мог Если кимоно случайно касалось моего распухшего хозяйства, я так и взвивался от боли. Рабочие озабоченно перешептывались, когда видели, как я упрямо пытаюсь ходить, широко расставляя ноги.
А потом я окончательно слег — то метался в жару и поту по постели, то трясся в ознобе как осиновый лист. Даже моему скопидому-дядюшке стало ясно, что я могу помереть, и он скрепя сердце послал за врачом.
Доктор осматривал меня долго и тщательно, а диагноз поставил короткий, как приговор:
— Это сифилис!
Дядя вознегодовал и обрушился на меня с упреками:
— Ах ты, маленький шалопай, с какой низкопошибной бабенкой ты умудрился связаться и подхватить такую заразу? Не думал я, что у меня распутный племянничек! Я склоняюсь к мысли отослать тебя обратно к отцу…
— Дядя, у меня вообще никогда не было женщин, ни одной, — пытался оправдаться я. — Может, я как-то иначе заразился…
— Сифилис не насморк — он не может возникнуть от сквозняка или сам собой! Люди подхватывают срамные болезни во время сношений с беспутными бабами…
Как всегда, мой циничный дядя был прав. Но я до сих пор не могу поверить, что получил срамную болезнь от Оёнэ. Она была такой чистенькой, опрятной и очень стеснительной девушкой, невозможно представить, как она могла заиметь такую гнусную болезнь. Скорее всего, меня наградила таким подарочком дама из чайного домика. И если это мое предположение верно — значит, я мог сам заразить Оёнэ! Ужасно, если с такой милой девушкой из-за меня случилась беда…
