— А как же Библия? — вопрос этот Тео, не удержавшись, задал несколько громче, чем следовало. — Библию-то вправе издавать каждый желающий, так? Или, уж если на то пошло, романы Диккенса, Марка Твена, «Путешествия Гулливера» — да все, чему больше ста лет. Ладно, может, и существуют люди либо организации, которым принадлежат оригинальные рукописи, но это совершенно другой вопрос. Текст, слова, из которых он состоит, авторским правом уже не защищаются. Они обратились во всеобщее достояние.
— Что и приводит нас к препятствию номер три, — ответил Баум. — Наш Малх умер задолго до Диккенса. А это означает, что после выхода книги единственным, что будет иметь непробиваемую защиту со стороны закона об авторском праве, окажется написанное вами. Волнующий рассказ о том, как у вас покрывался потом лоб при мысли, что ваш чемодан может задержать служба безопасности Багдадского аэропорта. О том, сколько полосок гигиенического пластыря вам пришлось налепить себе на лицо. И так далее. Закон сделает каждое ваше слово неприкосновенным. А написанное Малхом разлетится по всему Интернету за двое суток — или сколько там времени потребуется, чтобы разместить его на вебсайте?
— Вы не правы. Мой перевод тоже будет защищен законом.
— Конечно-конечно. Этим жуликам придется перефразировать его, изменить там и сям по паре слов. А может, они и на это наплюют. Интернет штука скользкая. Отсеките один вебсайт, и на его месте тут же вырастут семь новых. У меня от одной мысли об этом язва обостряется. И все же, я хочу издать вашу книгу. Что это — преданность делу или нечто иное?
Он улыбнулся. Зубы у него были вставные. Баум не лукавил, называя себя стариком.
— И все-таки, ваш договор остается оскорбительным, — сказал Тео.
— Нисколько, — ответил Баум. — Вам он дает четверть миллиона долларов, а мне — полмиллиона мигреней. Не забывайте, «Элизиум» издает или, во всяком случае, издавал научную литературу. А при издании научных книг деньги обычно платятся очень небольшие. Зачастую авторы даже авансов не получают. Мы же, в «Элизиуме», не бестселлеры публикуем, мы публикуем… м-м…
Баум резко встал, подошел к ближайшему книжному шкафу, вытянул из него несколько тощих книжонок. И принялся выкладывать их на стол перед Тео — смотрите — одну, вторую, третью, четвертую, точно игральные карты. «Готический аскет. Парадоксальный шедевр Джованни Пиранези» — так называлась одна. «Неприметные предвестия будущего. Женщины-поэты и политические репрессии в Иране, 1941–1988» — другая.
— Да, но моя книга принадлежит к совершенно иной категории, — сказал Тео. — Я говорю не о качестве, а о числе тех, кого она заинтересует. Тут же и сравнивать нечего. Она станет настоящей бомбой.
Баум отошел от стола, остановился у рекламного плаката книги «Умножь свою песенку», на котором парочка сидевших в наполненной пеной ванне младенцев осыпала числами своих счастливых родителей. На лицо его вновь вернулось мягкое, неопределенно подавленное выражение отрешившегося от земной суеты букиниста.
— Да, — пробормотал он. — Этого-то я и боюсь.
…всяким словом, исходящим из уст Божиих[2]
Гримерша постучала его по лбу соболиной кисточкой. Обмахнула нос, прошлась наманикюренным пальчиком по бровям. Манипуляции ее выглядели почти эротическими — и в особенности потому, что, когда она склонялась к сидевшему в кресле гримерной Тео, в низком вырезе ее блузки показывался краешек розового кружевного лифчика.
— Так про что ваша книжка? — спросила девушка.
— Называется «Пятое Евангелие», — ответил он. Его охватило ребяческое желание вытянуть книгу из сумки и показать ей. На обложку «Элизиум» не поскупился: двойной супер с тисненым названием, на верхнем — якобы фотография Голгофы с крестообразной прорезью, сквозь которую виден нижний, с высоким разрешением воспроизводящий часть рукописи Малха. Несмотря на уверения Баума, что издательство его — по сути своей научное, и на дешевую, непритязательную обложку книжки «Умножь свою песенку», «Элизиум» явно продвигался в главную лигу — и скорым шагом. Даже название книги Тео он оттиснил фольгой.
— А кино по ней снимут? — спросила гримерша.
— Нет, — ответил Тео. (Хотя… кто может предсказать пути голливудовы?). — Это не вымысел, а рассказ о подлинных событиях. Я нашел свитки — древние, написанные в первом столетии человеком по имени Малх. Он был знаком с Иисусом. Знаком на самом деле.
— Ух ты, — произнесла девушка. Впрочем, особого ошеломления в голосе ее слышно не было.
— Вы ведь знаете четыре Евангелия, те, что в Библии? Матфей, Марк, Лука и Иоанн?
— Конечно, — ответила она, приопуская наполовину веки и припудривая подбородок Тео.
— Двое из них Иисуса в глаза не видели, двое других видели, но у нас нет уверенности в том, что написанное ими действительно кошерно, если вы простите мне такое слово.
— По-вашему, я похожа на еврейку? — спросила девушка и светозарную чистоту ее лба прорезала складочка.
— Ну что вы. Я говорю о том, что мы не знаем, были ли Евангелия от Матфея и Иоанна действительно сочинены Матфеем и Иоанном. Самые ранние из сохранившихся манускриптов написаны долгое время спустя после того, как все случилось, причем людьми, которые, скорее всего, копировали копии копий. Но копий чего? Не известно. Может быть, Матфей и Иоанн действительно написали воспоминания. А может быть, это сделал за них кто-то другой — лет пятьдесят спустя.
Пока Тео так вот болтал, им понемногу овладевало чувство, что, может быть, зря он выкладывает все это здесь, в гримерной, а не перед камерами, понукаемый вопросами гламурной Барбары Кун, исповедницы звезд. Однако пустенькая физиономия этой калифорнийской нимфетки олицетворяла для Тео широкую публику, над которой он должен одержать победу. Баум убедил его, что первые после выхода книги дни имеют значение абсолютно решающее. «Пятое Евангелие» — не из тех книг, что сами привлекают к себе медленно разгорающееся любопытство публики. «Пятому Евангелию» должно воспламенить воображение всего мира, а для этого требуется продуманная, хорошо организованная кампания.
— Мои свитки — это оригиналы, — говорил между тем Тео, изо всех сил стараясь обаять девушку, которая как раз в эту минуту промокала мясистую ложбинку, отделявшую его нос от верхней губы. — Малх собственноручно записал свой рассказ на папирусе. И Малх был там. Когда творилась, так сказать, Библия. Он был в Гефсиманском саду в ночь предательства Иисуса. Именно ему там ухо и отсекли.
— Да? — проблеск интереса. — А я и не знала. На этой работе каждый день что-нибудь новенькое узнаешь. Вот вчера в нашем шоу выступал один дяденька. Он, типа, главный в мире специалист по насилию над детьми. И открыл часть мозга, в которой хранятся плохие сексуальные воспоминания. Это, типа, особый кусочек фронтальной дули мозга, он всякие картинки принес и все на них точно показывал. И если в этот кусочек вколоть какое-то новое лекарство, то вы избавитесь от всего вреда, который получили из-за насилия. Типа: вот в чем нуждается мир.
— К слову сказать, — устало пошутил Тео, — вы уверены, что я нуждаюсь в таком количестве грима?
— Да вы не волнуйтесь, — ответила она с апломбом очень юного существа. — Это все для того, чтобы кожа не блестела под сильными прожекторами. Без грима вы всем просто потным итальяшкой покажетесь.
По мерной шкале унижений, выступление Тео в «Шоу Барбары Кун» оказалось хуже одних из перенесенных им за последние дни и лучше других. Мисс Кун, по крайности, прочитала книгу, которую большинство других ведущих чат-шоу не осилили, несмотря на ее малую толщину (126 страниц, включая перевод). Представила она его публике отлично — так хорошо и полно, что добавить Тео было почти и нечего. После этого логических курсов действий осталось только два: либо помахать ладонью камерам, отвесить короткий поклон и удалиться, либо заняться серьезным обсуждением «Евангелия от Малха». Ни то, ни другое замыслом шоу не предусматривалось. Тео выступал по телевидению и должен был за четыре минуты создать у зрителей иллюзию неторопливой сложности своей персоны. По счастью, передаче предстояло идти в записи и, по крайней мере, от позорного кривляния перед ордой жующих резинку и то и дело аплодирующих зевак он был избавлен.
— Строго говоря, настоящим учеником Иисуса Малх не был, правильно? — спросила мисс Кун, пышная грудь которой оказалась, при ближайшем рассмотрении, немного морщинистой, лицо же и вправду было безупречным и непроницаемым.
— Ну, и да, и нет, — ответил Тео. — Каждый последователь Иисуса был его учеником и Малх тоже называл себя таковым. Он не принадлежал к числу изначальных, избранных Иисусом двенадцати. Однако и Марк с Лукой к нему тоже не принадлежали. Малх действительно знал Иисуса. Видел, как его распинали. Присутствовал при этом.
