Георгий недавно спросил его: если ты, Ваня, сам не веришь, что революция возможна, зачем ты во все это вписался?
— Зачем?
Тогда Анвар ничего не ответил.
Сейчас он подумал: возможно, просто затем, чтобы не было стыдно. В конце жизни, перед взрослой дочерью, или после смерти — перед престолом Бога. Если после смерти душа не исчезает, если Бог есть.
Берзоев подошел к выходящей на улицу двери офиса на первом этаже, который занимал штаб оппозиции, и нажал кнопку звонка.
Вестовой должен был, по твердому мнению лейтенанта Хосе, бегать в мыле, добравшись до офицера, рапортовать громко и четко, из последних сил и тут же падать, как первый марафонский гонец. А этот республиканский штабист забирался на холм не спеша, подошел вразвалочку и обратился так, словно они цепляли вместе шлюх на набережной, а не служили в армии:
— Буэнос диос, лейтенант! Тебе приказано срочно явиться в штаб.
— Хорошо. Я сейчас же буду.
Вестовой достал пачку папирос и закурил, перебрасываясь шуточками с артиллеристами. Хосе собрал свои бумаги в кожаную сумку с планшетом и распорядился:
— На сегодня занятия окончены. Все к орудиям. Почистить и смазать. Лагарто — проследи!
— Будет сделано, лейтенант. А что у них там, опять совещания?
— Кто знает… необходимые распоряжения командования будут доведены до вас в должное время.
Хосе закончил сухо и покинул командно-наблюдательный пункт, направившись к городскому штабу. Низ живота неприятно стягивало физическое чувство страха, предчувствия беды. Хосе подумал, что надо позавтракать. Немного подташнивало, он сказал себе, что это от голода.
Штаб располагался в старой ратуше минутах в двадцати быстрой ходьбы. Лейтенант шел быстро, да.
Постовой у дверей ратуши приветствовал его молчаливым кивком и посторонился, пропуская внутрь. Лейтенант по каменному полу дошел до залы с дубовой мебелью, где на резных креслах сидели командиры подразделений — временный штаб республиканских войск в городе. Два командира батальонов с заместителями, три командира интернациональных формирований, представитель республиканского командования. Начальником штаба был комендант города, баск, но выглядящий необычно для баска — субтильный интеллигент в очках, больше похожий на учителя или священника, чем на военного офицера.
Все без исключения дымили, кто папиросами, кто толстыми, в два пальца, сигарами. На длинном столе стояла большая бутыль с вином и тарелка с домашним сыром, нарезанным крупными ломтями. Бокалы пустели и наполнялись вновь. Кто-то говорил с соседом, кто-то размышлял о чем-то своем. То ли деревенская посиделка, то ли клуб джентльменов. Только свежих газет не хватало.
Вместо газет на столе была разложена карта местности, вся в хлебных и сырных крошках, залитая кроваво-красными пятнами. Вином, конечно.
Начальник штаба не пил и не закусывал, его сигара дымилась на кофейной чашке: казалось, он ее раскурил и забыл о ней. Он смотрел в одну точку карты, удивленно и испуганно, как будто увидел на столе в своем чистеньком и ухоженном доме невесть откуда взявшегося наглого таракана.
— Все пришли? Хорошо. Господа… ммм… товарищи, скорее всего, это провокация, но я счел своим долгом собрать всех вас и сообщить…
Из путаной речи начальника штаба следовало вот что: неподалеку от позиций республиканской армии был захвачен итальянский легкий танк “Ансальдо”. В полевой сумке убитого офицера обнаружен оперативный приказ и подробный план операции.
Приказ был адресован командиру легиона “Кондор” оберлейтенанту Вольфраму Фрейхерру фон Рихтхофену — от штаб-квартиры испанского командования мятежников в Саламанке.
Немецким летчикам предписывалось разбомбить город.
Начало бомбардировки назначено на 16.30. В первой волне с юга должны пойти Dornier Do 17, потом их поддержат итальянские SM.79s с грузом легких зажигательных бомб. Третью, четвертую, пятую волну бомбардировок должны осуществить самолеты Heinkel He 111s, Ju 52 “Behelsbombers” и Messershmidt Bf.109 в сопровождении истребителей из 5 Aviazone Legionaria Fiat fighters под началом капитала Коррадо Ричи.
Заявленные цели бомбардировки: мост в Рентериа, дорога на север, штаб-квартира партии Izquierda Republicana, Республиканская Левая. Храм San Juan, тот самый, возле которого расположил свой командный пункт лейтенант Баррос. Но планировалось сбросить около восьми тысяч тонн пятидесяти- и двухсотпятидесятикиллограммовых бомб — количество, явно избыточное для поражения локальных целей.
Город будет обращен в прах и пепел.
Выслушав донесение, командиры зашумели:
— Это дезинформация!
— Полный бред, зачем им понадобилось уничтожать нашу деревню? Решающие бои идут под Бильбао!
— Отвлекающий сброс информации! Какого дьявола этот макаронник с секретным планом разъезжал взад-вперед прямо перед носом наших бойцов?
— Да, но зачем?
— Чтобы наше командование оттянуло свои силы с места настоящего удара?
— Какие силы? Сил-то никаких нет! Ни зенитных батарей, ни истребителей.
— Просто запугать? Запутать?
Один Хосе сидел с отсутствующим видом, как будто не мог понять, что происходит. Хотя он давно уже думал об этом и боялся, что именно так и произойдет. Наконец, как будто очнувшись, он среди общего гвалта тихо спросил начальника штаба:
— Простите, а дата?
— Что? Не слышу.
Лейтенант спросил громче.
— Дата налета. Когда, на какой день назначена бомбардировка?
Комендант взял большим и указательным пальцами свою сигару, которая уже успела потухнуть, и просунул ее между своими тонкими губами. И даже попытался потянуть дым.
— А, черт! Потухла! Дерьмовая сигара!
— Комендант!
— Дата бомбардировки — двадцать шестое апреля, понедельник. Сегодня, лейтенант.
Берзоев нажал на кнопку звонка и постоял перед дверью пару минут. Потом позвонил еще. Никто не выходил. Он толкнул дверь — дверь была открыта. Вошел в офис и по маленькому коридору, в котором горело только аварийное освещение, добрался до конференц-зала. Помещение было наполовину заполнено людьми. Люди выглядели ошарашенно, даже испуганно. Курили, кто-то тыкал в клавиши мобильного телефона, пара человек сидели с раскрытыми ноутбуками на коленках и листали — пэйдж ап, пэйдж даун.
— Вы что, оглохли? — недовольно спросил Анвар вместо приветствия.
— Проходи, садись, — мужчина встал навстречу Анвару и протянул ему руку для пожатия. — Плохие новости.
— Это тавтология, — пробормотал Берзоев, — новости — плохие, масло — масляное.
— Невинный…
— Что? Я видел его полчаса назад, мы правили речь.
— Полчаса назад… значит, сразу после тебя.
— Да что случилось, черт вас возьми?
— Только что звонила Соня.
Соней звали жену Георгия.
Соня позвонила в штаб в истерике. Недалеко от дома Георгий попал в аварию. Его Вольво столкнулась с грузовиком. Хотя “столкнулась” — не совсем правильное слово. Грузовик просто переехал седан и скрылся.
— Он… жив?..
— Слава Богу… переломы, болевой шок, но жизнь вне опасности. Он в реанимации.
— А водитель?
— Михаил успел выскочить.
По правилам делового этикета место важной персоны — на заднем сидении, за водительским креслом. Но Георгий не особо соблюдал приличия — он любил сидеть впереди, рядом с шофером, как все русские начальники, и давать руководящие указания, как и куда рулить. Это его и спасло. Задняя часть салона была смята, когда грузовик ударил в бок с правой стороны.
Анвар хотел спросить: вы думаете, это… или: похоже на..?
Но оглядел присутствующих и смолчал. Все и так было ясно.
Молодой, подтянутый парень из социалистической партии в майке с Че Геварой и чем-то вроде кожаной портупеи встал с кресла и вышел в середину зала, держа в руке несколько свежих лояльных партии власти газет.
— Позвольте сделать короткое сообщение по обстановке.
Берзоев хмыкнул. Маскарад какой-то. Они думают — здесь спектакль, или снимают шоу. А здесь грузовики переезжают людей. Они доиграются… мы доиграемся… уже доигрались.
Берзоев чувствовал заливающую сердце тоску и страх, внутренний, животный, головокружительный, как будто бы он летел в черную пропасть.
Майка-Че, не дожидаясь ответа, начал докладывать, тыкая ладонью в полосы газет.
— В город стянуты подразделения ОМОНа из других регионов, якобы для проведения антитеррористических учений. Для той же цели из гарнизонов выдвинуты части внутренних войск и зачем-то танки — танки встали у города со стороны Большой Коневки.
— Чего они боятся, — собравшиеся нервно шумели, — что народ выйдет на улицы поддержать оппозицию?
— Бред, никто не выйдет!
— Мы выйдем!
— Раз боятся, значит, знают то, чего мы и сами не знаем.
— Перестраховываются.
Майка-Че развернул другую газету:
