- Замолчи, - прервала я Машкины излияния. - Нет чтобы повеселить подругу, все кошмариками угощаешь.
- Ну, давай, повеселю. Наш роддом вскоре на карантин закрыли, меня в другой перевезли, я ведь месяц не вставала. Дверь в коридор распахнута, смотрю, везут что-то на тележке-тарахтелке, вроде белых кульков что-то. А это младенцев по палатам развозили кормить, погрузили по пять штук, они трясутся, головки болтаются, а одна мамаша как закричит: "У них же сотрясение мозга будет!" А санитарка отвечает: "Да у них мозг-то еще не вырос." Ладно, молчу, тебе не угодишь, засыпай лук.
Я ссыпала лук в кастрюльку и пошла промывать глаза.
Нет уж, не хочу размножаться. Не дай бог.
Одна знакомая рассказывала, что родила почти незаметно. На даче грибы собирала, и вдруг из нее ребеночек выпал, хорошенький, кудрявый, открыл глазки, потянулся, зевнул и сказал: "Ма-ма". Потом он вырос в вундеркинда. Но так бывает редко. А может, не бывает. Она вообще-то с юмором, эта особа. Кстати, это именно она загнала Машке свою хрущобку, прописавшись к мужу. Выгодно так загнала, вот ловкая дамочка, не то что Маша-растяпа. Когда бог Марью создавал, черт не успел в нее хитрость всунуть, видать, ушел на пересменку.
В коридоре кенгуровый Мокки, рыча как трактор, бросался на кроссовку. К шнурку была привязана веревка, и Джо с хохотом дергала за нее. Кроссовка взмывала вверх, улепетнув из-под щенячьего носа. Мокки тоже пытался взмыть, но был тяжеловат. Они живописно смотрелись на фоне погрызенной снизу двери и ободранных стен.
Полное отсутствие уюта в общепринятом смысле, даже окна сто лет немытые. Нет стандартной полированной мебели, ковров, всего того, что имеется почти во всех квартирах. Зато есть микроклимат - словно в теплом пруду с лилиями и песочком на дне. Хочется занырнуть и уютно расположиться, и остаться один на один со своими чувствами и уверенностью, что никого ты здесь не напрягаешь, а просто уютствуешь вместе, за компанию...
Марья, мудрейшая из смертных, извини, я не сразу "врубилась". У тебя своя духовная цивилизация. А я-то, дурная башка, еще оценивала тебя, словно приемщица в комиссионке — подержанную вещь.
Марья, я даже не подумала, как ты живешь. Ведь ужас кругом, инфляция! А тебя и раньше-то на работу не брали из-за ребенка. Ясно, что за работница с таким балластом, дитя — это конец карьеры. Ну и где же твой инопланетянин. Мария, куда он смотрит, пока ты тут мыкаешься?..
Потом мы ели горячую овощную похлебку, и Марья с малышкой Джо наперебой меня развлекали. Чтоб не грустила.
Это он пусть грустит. Пусть развлекают его. Вот возьму и разлюблю! Так тебе, милый! Тогда попрыгаешь у меня, тогда попляшешь!
Мокки спрыгнул со стула и с яростным лаем помчался к двери.
- А светящиеся собачки уже не светятся, -сказала Джоанн.
- Почему, Джо?
- Она права, - отозвалась Марья. - Ничто не вечно. Свечение ослабевает и прекращается.
- А как же Мокки?
- Ну, тут другое.
- Как? Он не аварийный?..
Пес уже охрип в коридоре у двери. Джоанна помчалась смотреть.
Я собрала со стола посуду и сунула в мойку.
Кто-то стремительно вошел в кухню. Я обернулась.
- Вычислил тебя, наконец, - произнес мой лев. - Давно здесь прячешься?
6
" - Ну, вот что, друг, - она ему сказала, его пожитки выкинув в окно.
/ Совет, как задержать любимого /."
/ Из мемуаров клена Лени /.
- Я ухожу! - зарычал мой лев. — Навсегда, слышишь?
- Тогда поторапливайся. И не забудь принять ванну на дорожку, - посоветовала я и пнула его под одеялом.
Он свалился с тахты, вскочил и поканал в ванную.
Уйти захотел, как бы не так. Сейчас я устрою ему путешествие...
Быстро запихнув львиные шмотки в целлофановый мешок, я швырнула эту "бомбу" с балкона...
Из мемуаров клена Лени:
"В том же году, в ночь на яблочный спас, шел я в гости к знакомой антоновке, и встретил Бога, прогуливающегося по росе. Ночная роса в это время года целебна. Мы разговорились. Я спросил:
- Боже, поясни, не могу взять в толк, что у тебя вышло с Адамом и Евой? Эталонные экземпляры, и вдруг проштрафились, да еще ты их закидываешь на Землю в качестве сигнальных экземпляров... Не пойму, на кой хрен нужны несовершенные люди?
- Чтобы развивались, - сказал Бог, ковыряя в зубах соломинкой. - Эталон развиваться не может, - прибавил он.
- Ну, положим, так. А потом, значит, ты устраивал селекцию всякими потопами и катастрофами?
-Ну.
- А зачем ты создал человечеству столько богов и религий, оно же перегрызлось из-за веры, зачем?
- Зачем-зачем, заладил. Чтобы думать училось, душой обрастало.
- Вот-вот, и нечисть то же самое говорит.
- Нечисть для того же самого и сотворена, - усмехнулся Бог.
- Знаешь, люди у тебя плоховато вышли, - признался я.
- Да ладно, - ответил он кисло. - Надо бы состряпать что-нибудь новенькое.
Мы закурили.
- Зато деревья у меня лучше получились, - сказал он.
- Ничего, - поддакнул я. - Хотя, досаждают грызуны и гусеницы. Зачем они тебе?
- Не помню уж, но замысел был. Что-то я недоделал. Зато камни недурно вышли. А? Как тебе мои камни?.."
- И уйду! Уйду голый, как Адам! - заорал он, отшвырнул купальный халат и пошел к двери.
- По-моему, Адам не разгуливал в шлепанцах,- сказала я, распахивая входную дверь.
Дверь ударилась обо что-то мягкое и застопорилась. Дверь врезалась в мою "бомбу" с львиными шмотками. Ну, дела! Какой "доброхот" подстроил?! Наглость!
И тут я заметила щенка, ужасно хорошенького, - он уже прогрыз угол "бомбы" и вытаскивал штанину.
- За-но-си! - сказал мой милый нараспев, как заправский грузчик, и подхватил щенка на руки.
7
Стрельба. По дороге мчатся два "Мерседеса". Синяя машина преследует бежевую. Неожиданно бежевая сворачивает под мост и теряется в боковых улочках. В машине - четверо в ярких спортивных костюмах. Приглушенный разговор:
- Оторвались. Где кассета?
- Вшита под шкуру щенка. В заднюю ляжку слева.
- Где щенок?
- У Витьки.
Витька меняется в лице, поеживается. "Бог ты мой!" - думает он. - "Эта проклятая собака все погрызла, так уделала квартиру, что жена куда-то сбагрила паршивого щенка. Ладно, если отдала, найду, а вдруг выкинула?!.."
Из-за поворота вылетают красные "Жигули", резко тормозят. Раздается автоматная очередь. "Мерседес" медленно оседает на пробитых шинах. На дорогу падает ручная граната. Взрыв!
Из подъезда выглянула старенькая Сонечка, прижала к груди футляр от скрипки и задумчиво улыбнулась. Где-то в квартире истошно залаяла собачонка. Хлопнуло окно, и чей-то сонный голос произнес:
- Этот щенок еще устроит им веселенькую жизнь, вот увидите. Попомните мои слова..
"Записка от Сталина.
Главному управляющему Банка выдать предъявителю сего документа тов. Солнышкину Л.Н. по предъявлении удостоверения личности сумму размером в 5 (пять) тысяч рублей единой купюрой.
Подпись:
Сталин".
Написано от руки.
Вы не поверите, но текст я привожу дословно. Эту милую записку мой приятель Леонид Солнышкин действительно приволок в банк. И самое смешное - то, что он получил-таки по этому "документу" означенную в нем сумму. Да-да, я не шучу. Вот как это случилось. Мой приятель Леня — профессиональный безработный. С этой "профессией" он, видимо, родился. И отец его, царствие ему небесное, милейший был человек, мухи не обидел, тоже имел эту "специальность", все пил-пил да и помер. Безработность — это их семейная традиция. И Леня - достойный ее продолжатель, добрейшая душа наивно-философского склада. Раз как-то шли они с соседом Димой по переулку, где базар, с трехлитровой банкой промышленного спирта в руках (Дима с работы прихватил) и пакетом вареной картошки с огурцами на закусь. Жара, пыль, присесть негде, в горле першит. Дима и говорит:
- Тут рядом больничный сад, вон через улицу, там тень, скамеечки. Идем туда.
- А пустят? - усомнился Леня.
- Пустят. Там для посетителей свободный вход. У меня ведь там друг лечится, актер.
- Что за больница?
- Санаторно-неврологический центр. Роскошный особняк с флигелями, выстроен еще в прошлом веке каким-то купцом. Я сам там отдыхал по блату. У них даже пруд есть и утки плавают, житуха, и кормят вполне прилично. Там в проходной меня знают, ну а ты со мной, только банку надо спрятать.
- Спрятать, такую банку, да ты чего? Если только сунуть в нее цветы какие-нибудь, разве. Вон ветки сирени у той бабки на углу купить, букет в банке пронесем, за милую душу.
- Думаешь, не учуют спирт?
В большом саду, окружавшем массивные корпуса старой лечебницы с новой вывеской, было полно скамеек. В этот душный день больные отдыхали на открытом воздухе. Тут были в основном художники, актеры, музыканты и члены кооператорской элиты, так показалось Солнышкину. Некоторые были в синих больничных пижамах, многие - в своей одежде.
