- Тут рядом больничный сад, вон через улицу, там тень, скамеечки. Идем туда.
- А пустят? - усомнился Леня.
- Пустят. Там для посетителей свободный вход. У меня ведь там друг лечится, актер.
- Что за больница?
- Санаторно-неврологический центр. Роскошный особняк с флигелями, выстроен еще в прошлом веке каким-то купцом. Я сам там отдыхал по блату. У них даже пруд есть и утки плавают, житуха, и кормят вполне прилично. Там в проходной меня знают, ну а ты со мной, только банку надо спрятать.
- Спрятать, такую банку, да ты чего? Если только сунуть в нее цветы какие-нибудь, разве. Вон ветки сирени у той бабки на углу купить, букет в банке пронесем, за милую душу.
- Думаешь, не учуют спирт?
В большом саду, окружавшем массивные корпуса старой лечебницы с новой вывеской, было полно скамеек. В этот душный день больные отдыхали на открытом воздухе. Тут были в основном художники, актеры, музыканты и члены кооператорской элиты, так показалось Солнышкину. Некоторые были в синих больничных пижамах, многие - в своей одежде.
Дима знал, где найти друга. И действительно, тот дремал в беседке возле пруда, по которому сонно плавали утки и спичечные коробки. Друг оказался невысоким рябым брюнетом с проседью, его звали Иосиф Викторович. Он обрадовался посетителям и сразу достал из кармана просторной пижамы складной пластмассовый стакан, сохранившийся еще с брежневских времен. У Димы с Леней были с собой стаканчики из-под мороженого. Сирень из банки полетела к уткам, а напиток понемногу разместился в новых емкостях.
- Эх, братцы! - Крякнув как селезень и закусив, произнес Иосиф Викторович. - Что не говори, а в любые "смутные времена" бывают прекрасные летние дни, замечательные друзья и восхитительные напитки. Помню, как в такой же чудный летний день, это еще гастролировали мы в новгородском театрике, Островского играли из купеческой бытности что-то, что же мы играли, дай бог памяти, "Не в свои сани не садись" кажется? Ну да не важно. И выскочила одна молоденькая актрисочка в одном легкомысленном таком прозрачном халатике на голое тело, а прожектора-то, да-а...
Выпили еще, закусили огурчиком.
- До чего же люблю лето и эксцентричных дамочек!- Прошамкал, пережевывая огурец, Иосиф Викторович. - Ну, прожектора-то врубили, а дамочка-то, актрисочка, голубушка моя...
Снова выпили. Заели картошкой в мундире.
- Вот я и говорю, молоденькие-то актрисочки другой раз для храбрости тяпнут рюмашечку перед спектаклем, а иные и перебрать могут, и фокусничают на сцене. Новаторство называется. Все новое, друзья мои, открывается только во хмелю.
Опять выпили. Банный пар поднимался с реки и валил в лица троицы, которая блаженно размякла в беседке. Солнышкин осоловело таращил глаза и пытался стереть с потного лба прилипшего комара. Дима шевелил губами, выдавливая из себя звуки, и наконец заговорил:
- Во хмелю новаторы. Демократоры. Ик. - Икнул он, и продолжал держать речь: - За-аси... Депутаторы... заси-и-едают, а выходит фигня, ни-и хрена не выходит, путаница. Ни-и хри-и не делают, только ругаются с президентом, а он с ними.
-Да, - поддержал Леня, - так оно и есть. Народ голодает, в стране бардак, а правительство жрет, пьет да ругается меж собой, депутаты с президентом амбиции выясняют. Тешится президент, эксперименты ставит над народом, шоковую терапию, новаторство. Лучше б он голый по сцене под прожекторами бегал, а страну б в покое оставил, хрен! Мне, к примеру, жрать нечего, пол страны без работы с голоду дохнут.
— У-у, — протянул Иосиф Викторович. — Где им, нашим чинушам. Простых вопросов решить не могут. Человеку самую примитивную справку получить невозможно, пять лет будешь ходить по инстанциям. Все обюрократилось. Стране личность нужна. Нужен вождь. А где она сейчас, личность-то? Нетути. Вот когда был Вождь Народов, Сталин, то в стране порядок был. По записке от Сталина вмиг решался самый путанный вопрос. Я в самаркандском театре на гастролях Сталина играл. Вот это была роль! С тех пор всюду трубку и погон с собой таскаю, вроде талисмана. Это помогает.
Иосиф Викторович вдруг выпрямился, достал из пижамного кармана сверток, и вмиг на правом его плече появился сталинский погон, а во рту - трубка.
- Ну что там у вас, товарищи? Какие трудности? - сказал он с обычной сталинской прямотой и характерным акцентом. Раздумчиво прошелся по "кабинету".
Солнышкин вскочил и стал судорожно щипать свои руки, думая, что либо спит, либо шизанулся. Как же мог тощий мужичонка в усах вдруг прямо на глазах превратиться в настоящего, вылитого Вождя Народов? Именно такого, какого Леня видел в старых кинофильмах?
- Какие трудности, товарищи? Деньги требуются? Сейчас напишем в банк.
Несмотря на исправную работу кондиционеров, в Российском Банке было душно. Главный управляющий сдвинул на бок серый в косую полоску галстук и расстегнул ворот рубахи. Его широкое моложавое лицо покрылось испариной. Большой носовой платок, скомканный, валялся на столе среди бумаг и папок, и главного управляющего раздражали черные клеточки по краям платка. Все клетчатое его сегодня почему-то злило.
Он откинулся в кресле и потянулся за сигаретой. Ужасное настроение у него было еще и потому, что дама его сердца попросту насмехалась над ним - так ему казалось. Он знал, что за глаза она называет его носорогом и олухом царя небесного. Знал, что не нужны ей никакие блага, которые сулило женщине общественное положение и кошелек такого мужчины, как он. Она была иронична, свободна, красива, имела свой материальный достаток, и была счастлива. Сегодня управляющего ждали на банкет, куда была приглашена и она. И снова он будет сидеть как тупой носорог среди болтливых щелкоперов, ухлестывающих за ней. И нет у него в запасе ничего оригинального и смешного, нечем ее удивить и позабавить.
В это время массивная дверь отворилась, и секретарша в клетчатом платье влетела в кабинет.
- Я вас не вызывал! - рявкнул управляющий, уставившись на клеточки на ее платье. -Если что-то срочное, в приемной есть селектор, у нас селекторная связь, вы забыли?
Но тут же вспомнил, что девушка работает недавно и не все усвоила.
- Извините, но дело срочное, — невозмутимо сказала секретарша. - И необычное. Пришел клиент с запиской от товарища Сталина.
- От какого еще Сталина?
- От того самого, Иосифа Виссарионовича.
- Историческая бумажка какого-то пенсионера?
- Нет, в том-то и дело, записку принес парень, и датирована она вчерашним числом!
- Да вы что, Мила, белены объелись! - опять не выдержал управляющий. - Что вы мелите! Вы, часом, не больны?
- Нет, Александр Кириллович, подпись подлинная, уверяю вac!
- Сумасшедший день. Это на вас духота подействовала, Мила. Такого бреда в этих стенах еще не бывало. Дайте вашу бумажонку. Сталинскую подпись я видел.
- Я тоже, Александр Кириллович, в газете "Совершенно секре..."
- Гм. А похоже. Не дурно, весьма. Хорошая подделка. Ха-ха, ну и текст. Ладно, Мила, зовите сюда этого чудака.
"Я куплю эту бумажонку", - решил управляющий. - "Вот смеху-то будет!" И он мечтательно подумал о своей даме.
Солнышкин ошалело выходил из дверей банка, все еще ощущая крепкое пожатие потной ладони главного управляющего и вспоминая его слова:
- Передайте большой привет Иосифу Виссарионовичу.
От изумления с Леонида весь хмель слетел. В кулаке, опущенном глубоко в карман заношенной робы, он судорожно сжимал пятитысячную купюру.
"Вот это лидер!" — недоверчиво думал Леня про Сталина, пытаясь сообразить, не вышел ли он сам спьяну за грань реальности, и как объяснить необъяснимое. - "Железный вождь! С того света черканул записку, и мигом все для меня решилось даже в таком дурном бардаке, как наша страна. Банк по бумажке без печати, по одной лишь сталинской подписи деньги выдал! Надо передать вождю привет. А может, в банке у всех от жары чердак поехал?"
И тут Солнышкин увидел лицо Сталина. Это была фотография на ветровом стекле "мерседеса", возле которого разговаривала группа кавказцев. Леня осторожно подошел к портрету, быстро передал привет и свою личную благодарность, и бросился бежать со всех ног, потому что шибко боялся владельцев иномарок. Резко нырнув в толпу, он исчез.
Кавказцы оборвали разговор, разом оглянулись и стали напряженно смотреть вслед Солнышкину. У одного из них нервно задергался ус. Потом они быстро сели в "мерседес", дверцы которого блеснули и бесшумно захлопнулись. Машина рванула с места и умчалась, оставив за собой легкое облачко пыли.
Мой приятель Леонид Солнышкин откинулся на спинку кресла и мрачно изрек:
- А ведь Христос родился на четыре года раньше, чем это принято считать. И, следовательно, распят был не в тридцатитрехлетнем возрасте. Ему было тридцать семь. 37! Роковое число, возраст гибели лучших поэтов, числовой код катастроф, тридцать седьмой год...
