Спокойные, трезво-мудрые глаза смотрели на Константина Юрьева.
Все знал о Игоре Голубове, кроме одного - "о страшном грехе" - о котором обещал он рассказать перед смертью...
"От той великой греховой тайны, наверное, такой у его дух и смелость, - подумал воевода, пропуская подвойского. - И в бога-то верит как-то по-другому: говорит, что бог един - нет ни христианского, ни мусульманского, что сотворив Землю и все живое, не вмешивается в людские дела..." Но в церковь ходил, молился... - как все.
Таинственно-волевой взгляд подвойского помог воеводе собраться мыслями, утвердиться душой. Константин Юрьев тряхнул головой, посмотрел на Игоря Голубова.
- Что думаешь делать?
У боярина Андрея Воронцова белели крылья носа, скулы - ждал, что ответит подвойский ватаман.
- Дай мне, Костя, всех, кто есть - собирать некогда да и... Я возьму Павла, воров и его людишек порублю, если не покорятся... - и, чуть наклонив голову, - вежливо Андрею Воронцову: - А ты, великий боярин, заведи своих воев в Кремль - с татарами сам, русских - мне...
Тени прошлись по лицу великокняжеского посланника, но осилил гордыню, и, чтобы не потерять честь:
- Ты, воевода, сам иди с ним, да смотри: Богодайщикова живого мне!.. - и пошел, около дверей остановился, повернул голову. - Надо в церковь, к десятильнику Моисею, - пусть божьим именем подымет народ против татар, благословит на священную рать с погаными...
По всему Хлынову прошелся розыск - обошлось без большой крови, пятерых воров - сбежавших - убили. Полтора десятка покалечили, полсотни, среди них и житьи люди, заперли в темницу.
Боярина Павла Богодайщикова на санях, под стражей, отправили в Москву: там решат, что с ним делать...
К полудню колокольный звон стал созывать хлыновцев на церковное вече. Народ - в шубах, дубленках, сыромягах; старые, молодые; мужчины, редко - женщины, - избитый, обманутый, злой - полз к городской церкви Воздвижения Честного Креста - рядом с Думным домом.
Знали, зачем зовут: "Хотят поднять народ в поход - как кусок мяса кинуть, - как в позапрошлом году... Большим людям - злато, серебро, а нам кровь лей!.. Хватит! Ходили на Казань - устали... Ребенки у нас сиротеют, по миру ходят!.."
На церковной паперти стояли десятильник Моисей, воевода, боярин Андрей Воронцов, несколько вятских думных бояр, попы; ниже - охрана. Колокол смолк. Десятильник взмахнул рукой, два богатыря-попа подняли над головой вятскую икону-хранительницу и спасительницу Земли - Вятскую Богоматерь.
- Во имя отца и сына и святого духа!.. - начали всеобщий молебен.
- Дети мои! Православные, - полетел нестарческий, могучий голос десятильника Моисея... - Черные тучи поганых собираются на нас... Не Казань, а Орда! Вновь огнем и мечом пытаются искоренить Русь, православную веру нашу... Великий князь, митрополит послали к нам освященный стяг с ликом Георгия Победоносца и повелевают идти полком на Сарай - учинить там раззор царю, чтобы не смог в то лето пойти на Русь... - говорил святой Моисей об угрозе со стороны Новгорода и Литвы, Польши. - Вот почему великий князь нам мало дает воев... Говорил о турках, которые взяли Царьград - сердце православия... - Теперь режут братьев-болгар... Единственный православный престол остался в Москве, и мы должны защитить его, а значит - себя...
Погано великий грех ляжет на нас, на наших детей и внуков, если не сделать это: предадим дедовские свычаи и обычаи...
Кончил Моисей. Люди молились, но по-другому: с ясными лицами - в глазах разум. У каждого вернулось достоинство человеческое, развернулась, выпрямилась русская душа: высокая, необоримая - чужому непонятная.
Велел слушать воеводу.
- Братья и сестры! Бояре думу держали, порешили весной пойти на татар - воевать с ними... Упредить войну на ихней земле...
Но некоторые предали... Нашлись такие и среди вас. Мы поступили с ними как с предателями!.. Сколько можно терпеть унижений и бесчестий от татар?.. Позор и стыд нам!.. Мы сыны единой Земли, русские - нам богом предопределено навести на Земле мир, справедливость и братство - объединить народы в одну великую семью... А сейчас - каждый знай свое место: боярин ли, простой холоп! Но - перед Богом мы все равны!..
Уже под радостные крики выступил великокняжеский посланник:
- Всем, кто идет в поход, великий князь отменяет долги на три года и три полных лет велит работать на себя... Все, что возьмете в походе - дадим вам: живите, радуйтесь...
Подняли хоругвии, иконы, развернули Георгия Победоносца, бухнул большой колокол, затренькали переливами малые. Перекрывая колокола, надрывая голос, десятильник Моисей закричал:
- Поклянемся пред Святым Георгием, что на своем корму отработаем на постройке ушкуев, станем холопами воеводы, а весной выйдем в поход - убережем Русь, веру нашу от разбоя поганых, вызволим из Орды полонян... Целуй крест!.. - закрестился, чмокнул, приподняв с груди, свой крест, запел молитву. Все попадали на колени, сняли шапки, целовали холодный обжигающий металл: железо, медь, серебро; бояре - золото.
По всей земле вятской прокатилось церковное воззвание, поднимая народ за свою честь, свободу и независимость...
Прошло более месяца, как воевода с боярином Андреем Воронцовым, взяв с собой охранную полусотню, метались по городкам, селам, деревням. В Хлынов, Орлов, Кокшару и в Верхнюю Слободу31 шли работные люди, посошная рать. Везли корм, одежду. Каждого распределяли в сотню, устраивали в избу, двор. Начали рубить строевой лес, возить на берег Вятки, где тут же, среди костров, деревья разделывали - нужно было успеть настроить корабли - ушкуи, и много.
На этот раз Андрей Андреевич Воронцов остался в Хлынове - смотреть за всем этим...
Воевода с товарищем своим, с двумя десятками воев и с возчиками на девяти порожних санях - розвальнях выехал за железом в Песковку к Пахомию Лазареву и в Усолье за солью - без них нельзя - они всему голова.
Константин Юрьев не просто хотел взять запасы железа и соли, но и наладить их производство, чтобы в течение зимы обеспечить ими себя.
Санный путь по реке еще не укатан, на лед выходить опасно, поэтому ехали по берегу. Идти было трудно; лишь на восьмой день подошли к Летке - притоку Вятки.
Тяжело лошадям, людям. Морозные дни сменились метелями со снегом - потеплело, но лучше бы колючий снег, холод...
Впереди ехал, протаптывая дорогу, Иван Заикин с десятью воями, за ним воевода, Игнат Репин; замыкали пустые подводы, запряженные цугом - девять пар, снова верховые вои на серых мохнатых лошадках.
Константин Юрьев сидел на рослом рыжем жеребце, то и дело вытирая с усов и бороды липучий снег - лисья шапка по самые брови. Он с беспокойством всматривался в вечернюю вьюжную мглу: "Скоро ли?.." - но впереди ничего, кроме широкой спины вятского воя и вихляющего зада пегой кобыленки, не видел. "Заездит, эдакий мерин, кобылу! Куда смотрит Иван? Надо в первой же деревне заменить..."
Караван потянулся на высокий материковый берег, где среди засыпанных снегом елей притаилась деревенька - три избы.
Чуть ниже по Вятке, на той, правой, стороне - Летка, уходящая своими истоками в полунощную сторону.
Переночевав, они разделятся: товарищ его, Игнат, с одними санями и с пятью воями поедет в Усолье - в свою вотчину; воевода с остальными - в Песковку...
Быстро темнело. Митяй Свистун вместе со всеми поужинал куском холодного мяса с солью, запил водой и устроился с товарищами на ночлег в сарае-сеннике.
Оружие сложили (в темноте) в угол. Извозчики, закусив хлебом, улеглись в санях, во дворе, рядом со своими лошадями, укрытыми войлочными попонами.
Воевода с Игнатом устроились в теплой избе.
Митяй лег на сено, рядом с ватаманом Иваном Заикиным, укрылся тулупом. Слушал неторопливый, сонный говор воев, шуршание ветра в соломенной крыше, хрумканье и всхрапывание коней.
Покойно, тепло, дрема начала обнимать тело...
- Давно я, Митяй, за тобой примечаю - скрытный ты. Переживаешь што?.. Али горе какое?..
- Што пристали к нему?! Устал парень, пусть спит... Время поспеет - расскажет...
- Дак ведь сейчас нельзя ничо таить - церковь благословила на поход, а совершивший сие снимет все грехи свои... Нам вместе насмерть биться, а ничо не знаем друг о дружке... Скрываем...
Митяй не отвечал, только часто и сильно задышал...
- Знаю - не спишь... Росскажи-ко нам, кто ты есть, - Федот протянул руку, в темноте нащупал плечо Ивана Заикина, затряс, - росскажи!..
- Тьфу ты! Рыжий черт - весь сон спугнул... На ночь заставляяешь ругаться: мужик, а любопытство к чужим грехам, как у поганой ветреной бабы... Росскажи ты уж - коль ему невтерпеж... - легкий смешок волнами прокатился из угла в угол. - Окаянный, всех разбудил!..
- Кто я есть? Человек есть, - подал хрипловатый голос Митяй и замолк...
- Ладно уж, договаривай, - недовольный голос десятника. - Ты сейчас воеводский вой - все можно... Я тоже в молодости согрешил... Теперь вот один - вы мне семья, родня...
- Грешен я пред вами, - продолжил выжалобленный голос Митяя.
