Ознакомительная версия.
— Спасибо тебе, Витя…
— Да за что?
— Вот поговорю с тобой – и мне легче становится! Только ты мне так и не посоветовал — что мне теперь делать–то?
— Да ничего, Ксюш! Жить. Любить… Любовью душа греется! Если б я не любил – давно бы уже умер!
— А ты кого–то любишь?
Витя поднял на нее печальные умные глаза и, ласково усмехнувшись, тихо проговорил:
— Да если б я был не я, а красивейший, умнейший и самый достойнейший из мужчин, то я бы… Не буду дальше… Ты ж «Войну и мир» тоже недавно перечитывала, сама все знаешь…
— Ой, Вить…
Ксюша вдруг заплакала, вся трясясь то ли от холода, то ли от жалости к нему, то ли от обиды на жестокую жизнь, сотворившую из них таких «смиренных и сокрушенных сердцем»… Витя смотрел молча, как она тихо всхлипывает совсем по–детски, растирая глаза сжатыми в маленькие кулачки ладонями, потом произнес весело:
— Да ладно, хватить рыдать! И плакать толком не умеешь, бедолага! Замерзла вон совсем…Поехали домой – чай будем горячий пить!
Продолжая тихо всхлипывать, Ксюша поднялась со скамейки, отряхнула Витино одеяло и тяжело покатила по нападавшему на дорожку толстому рыхлому слою снега неудобную старую коляску со скрипучими колесами…
***
— Ксюш, тебя к телефону! – заглянула в комнату Асия Фархутдинова, маленькая, чернобровая и вертлявая ее одногодка–соседка. – Иди быстрей!
— Меня?! – поразилась от всей души Ксюша. – Кто меня может звать к телефону?
— Да мать твоя, кто же еще…
— А! Ну да…
Ксюша опрометью бросилась в коридор, схватила висящую на шнуре трубку старинного их коммунального аппарата.
— Да, мам, слушаю…
— Где эта шалава твоя ублюдочная? – зашлась вдруг истерикой трубка в ее руках. – Где она, я тебя спрашиваю? Вырастила проститутку на мою голову!
— Мам, что случилось? – пролепетала Ксюша, с трудом переводя дыхание от испуга.
— А то и случилось! Меня дома не было, а она приперлась тут, приставать нагло стала к Ивану!
— Мам, этого не может быть… Что ты! Этого просто не может быть…
— Ну да! Не может быть! А по чьей милости у него третий инфаркт, по–твоему, случился? Все из–за этой шалавы! Убью к чертовой матери!
— Инфаркт? У Ивана Ильича? А где он сейчас?
— Да только что в больницу увезли!
— В какую?
— Да какая разница теперь, в какую? В двадцать третью, кажется, в кардиологическую… Все равно он уже не жилец… А самое обидное знаешь что?
— Что?
— Все его имущество, оказывается, на дочку записано! Ну, на ту, которая в Бельгии… Так что мне абсолютно ничего здесь не светит… Да если бы не твоя шалава, я б со временем уговорила его квартиру мне отписать! Нет, приперлась, довела мужика до инфаркта…
— Мам, да с чего ты взяла? Может, она и не виновата…
— Да мы в дверях с ней столкнулись! Я открываю, а она выскакивает, как угорелая, и бегом вниз по лестнице… А через полчаса он за сердце схватился!
— Как же так, мам…
— А вот так! Разве я с вами когда–нибудь устроюсь, наконец?! Выгоню обеих на улицу к чертовой матери! Дряни такие…
Трубка еще долго плевалась в Ксюшино ухо разнообразными ругательствами, которые она терпеливо выслушала все до последнего, стоя смирно, вытянувшись в струнку и уперев широко раскрытые от ужаса глаза в облупившуюся грязно–зеленую стену коридора. И короткие гудки потом долго и внимательно слушала…
— Что у нее случилось, Ксюх? – спросила подошедшая Асия. – Серьезное что–то? Ты бледная вся такая…
— У Ивана Ильича инфаркт…
— Ага? Вот и здрасьте–нате! Называется, вышла замуж наша Зинаида Алексеевна! Она что, из больницы звонила?
— Нет, из дома…
— Как же, поедет Зинка в больницу! – насмешливо произнесла застывшая в дверях своей комнаты Галия Салимовна. – Не на ту напал… Хотя если из–за квартиры – то поедет…
— Квартира не его – она на дочь оформлена…
— А! Ну тогда все ясно! Тогда загибаться мужику там одному… Да–а–а, ненадолго же мы с Зиночкой распрощались! Я прямо как чувствовала – придется нам еще поскандалить по–соседски…
— Ксюх, что с тобой? — спросила вдруг Асия, дотрагиваясь до ее плеча. – Мне кажется, ты сейчас в обморок грохнешься! Расстроилась, что мать может скоро вернуться?
— Да как вы не понимаете… Иван Ильич… У него ведь третий инфаркт уже…
— У–у–у… Тогда точно не жилец! – констатировала Галия Салимовна. – А ты иди–ка, приляг на всякий случай, а то и вправду грохнешься тут…
— Иван Ильич, здравствуйте… — тихо проговорила Ксюша, садясь на краешек стоящего у кровати стула. Нервно сглотнув от волнения и не зная, что говорить и куда деть руки, начала, опустив низко голову, старательно расправлять на коленках полы короткого белого халата, выданного в больничном гардеробе.
Иван Ильич повернул к ней голову и долго всматривался ее лицо, медленно опуская и поднимая тяжелые веки. Не было, конечно, в его глазах больше ни веселости, ни прежней искрящейся синим светом хитринки. Страдальческими были глаза, больными и равнодушными, как у мертвой рыбы, выброшенной злой волной на берег. «Не жилец…», — вспомнилось вдруг ей соседкино бесстрастное заключение, и сжалось в твердый комок сердце, и так захотелось плакать – сил нет… «Нельзя. Надо, наоборот, улыбаться, наверное. А вдруг он меня и не узнал вовсе?» — пронеслось у нее в голове.
— Иван Ильич, это я, Ксюша…
— Здравствуй, Ксюша… А Зиночка где? – тихо спросил он, с трудом шевеля сухими губами.
— А она… Ой, я не знаю… Может, заболела… — лепетала извиняющимся голосом Ксюша, изо всех сил стараясь бодренько улыбаться и чувствуя себя при этом прескверно, будто она и только она виновата в том, что мать так и не удосужилась за эти дни навестить его. «А могла бы!» — подумалось ей. – «Из реанимации его три дня как перевели…»
— Понятно…
Иван Ильич снова отвернул от нее лицо и, дернув некрасиво и быстро кадыком, тяжело сглотнул, уставился равнодушно в больничный потолок.
— А я вот тут бульон принесла, теплый еще. И яблоки… Вы скажите, что вам можно, я все принесу…
— Не надо, Ксюша. Не носи ничего. Видишь – не в коня нынче овес…
— Ну, наконец–то! – громко проговорила, подходя к кровати, статная красивая женщина в белоснежном крахмальном халате. – Наконец–то хоть кто–то явился! А мы уж думали, он у нас бесхозный! Что ж вы, милочка, дедушку своего бросили? Или кто он вам? Отец? Его ведь и кормить надо, и мыть, и белье менять…Он же лежачий! А санитарок, сами понимаете, не всегда хватает… Так что для начала помойте пол в палате, и коридор захватите, и лестницу – у нас все ухаживающие по очереди моют! А потом зайдите ко мне в ординаторскую — поговорим…
На следующее утро Ксюша, трясясь от страха, робко постучала в красивую дверь кабинета директора магазина, той самой Дарьи Львовны, сестры Леди Макбет, что взяла ее, шестнадцатилетнюю мать–одиночку, когда–то к себе на работу. Робко приоткрыв дверь, вошла бочком, улыбнулась виновато и просяще:
— Здравствуйте, Дарья Львовна… Можно?
— Что у тебя, Белкина? Говори быстрей – некогда мне! – подняла на нее глаза от разложенных на столе бумаг Дарья Львовна.
— Я бы хотела отпуск оформить… Мне очень нужно сейчас… Если хотите – я без содержания могу… Мне очень, очень нужно… — умоляюще сведя брови домиком и боясь подойти к столу, лепетала Ксюша, вцепившись рукой в дверную ручку.
— Зачем тебе отпуск, Белкина? Ты что? Ехать куда–то собралась, что ли? В Турцию–Египет?
— Нет…
— Тогда зачем тебе отпуск? Не понимаю! И так народу не хватает, а она отпуск пришла просить! Ты что?
— Мне очень нужно, Дарья Львовна!
В кабинет, больно толкнув Ксюшу дверью в спину, ворвалась главная бухгалтерша Нина, неся перед собой кипу накладных.
— Ой, Белкина, чуть я тебя не убила! Ты почему под дверью стоишь?
— Вот, Нина, представляешь – в отпуск пришла проситься! Совсем обнаглели уже, никто работать не хочет!
— Ну и что? Я, например, вообще не припомню, чтоб она когда–нибудь отпуск брала! Белкина, ты брала отпуск?
— Нет…
— Что, ни разу?!
— Нет…
— А сколько ты у нас работаешь?
— Пятнадцать лет.
— Ого! Вот это подвиг, Белкина! Дарья Львовна, отпустите девчонку! Вы что? – спокойно и требовательно глянула на директрису главная бухгалтерша.
— Ладно, иди оформляй… — махнула рукой Дарья Львовна, недовольно глядя на Нину. — Вечно ты суешься, куда не следует! Да эта девчонка мне всю жизнь должна быть благодарна! Как бы она жила, если б я ее на работу не взяла?
— Да она вам давно уже все отработала! Она ж самая безотказная, слово поперек никогда никому не скажет! Пашет, как рабыня Изаура…
— Что значит, рабыня? Я, между прочим, ей зарплату плачу!
— Ой, да какая у нее там зарплата – слезы одни…
— Нина, опять говоришь много! Хватит! Показывай, чего там у тебя?
Оставив в отделе кадров заявление на отпуск, Ксюша бегом припустила к автобусной остановке. «Надо еще в магазин заскочить, купить чего–нибудь вкусненького, — на ходу размышляла она. – Интересно, что Иван Ильич любит? Не спросила даже вчера…»
Ознакомительная версия.
