– Договорились, – решительно произнес он. – Дай-ка мне, на чем написать.
Харви протянул листок с отпечатанной повесткой дня съезда, и Хауден торопливо нацарапал на обратной стороне несколько слов. Несколько слов, которые бесповоротно его уничтожат, если когда-либо будут преданы огласке.
– Не тревожься, – успокоил его Харви, пряча листок в карман. – Он будет в безопасном месте. А когда мы оба уйдем из политики, я его тебе верну.
Они вышли вместе – Харви Уоррендер с тем, чтобы произнести речь, в которой откажется от поста лидера партии, одну из самых сильных речей за всю свою политическую карьеру, а Джеймс Хауден – чтобы быть избранным под приветственные возгласы всего зала…
***Обе стороны выполняли условия заключенной ими сделки, даже несмотря на то что с течением времени престиж Джеймса Хаудена рос, а Харви Уоррендера – столь же неуклонно падал. Теперь уже с трудом верилось, что некогда Уоррендер мог быть серьезным претендентом на руководство партией; успех его деятельности явно не сопутствовал. Но подобное в политике случается весьма часто: как только человек выходит из борьбы за власть, его позиции со временем становятся все слабее и слабее.
Автомобиль выехал с территории государственной резиденции и повернул на запад в направлении дома премьер-министра по Сассекс-драйв, 24.
– Мне иногда приходит в голову, – сказала Маргарет словно бы про себя, – что Харви Уоррендер слегка тронулся умом.
В этом-то вся проблема, подумалось Хаудену, Харви на самом деле тронулся. Поэтому и не было никакой уверенности в том, что он не обнародует поспешно написанное соглашение девятилетней давности, даже если тем самым он уничтожит самого себя.
"А что сам Харви думает об этой старой сделке?” – мелькнуло у Хаудена. Насколько ему было известно, с того самого времени Харви Уоррендер был всегда честен в политике. Его племянник получил обещанные льготы в развитии телевидения и, если верить слухам, сколотил немалое состояние. И Харви тоже, вероятно. Во всяком случае, его образ жизни сейчас явно был не по средствам министру кабинета, хотя, к счастью, он ничего не делал напоказ, и перемены были не столь внезапными и разительными.
В то время, когда племянник прибирал к рукам ТВ, плодилось множество намеков, инсинуаций и критических выпадов. Однако доказать ничего не удалось, и правительство Хаудена, только-только избранное впечатляющим большинством в палате общин, подавило всех критиканов, и в конце концов – как Хауден и предвидел с самого начала – людям надоела эта тема, и она полностью забылась.
Но помнил ли сам Харви? И мучился ли угрызениями нечистой совести? И не пытался ли, возможно, какими-то нечестными способами свести с ним счеты?
В последнее время за Харви замечались кое-какие странности. Его, например, чуть ли не всепоглощающая страсть делать все “правильно”, неукоснительно следовать букве закона, даже по пустякам. Несколько раз в кабинете министров вспыхивали споры: Харви выступал с решительными возражениями против предлагаемых акций правительства, поскольку они несли в себе оттенок политической беспринципности ради выгоды. Харви доказывал, что каждая буква любого закона должна соблюдаться строго и всенепременно. Когда такое случалось, Хауден не обращал большого внимания на инциденты, относя их к разряду проходящих чудачеств. Теперь, вспоминая, как подвыпивший Харви настаивал сегодня на безоговорочном исполнении Закона об иммиграции в его нынешнем виде, он начал сомневаться.
– Джейми, дорогой, – обеспокоенно спросила Маргарет, – а Харви Уоррендер не держит тебя чем-нибудь в своих руках?
– Конечно, нет!
Подумав, не слишком ли торопливо и энергично прозвучал его ответ, Хауден добавил:
– Просто я не хочу, чтобы меня толкали к поспешным решениям. Завтра посмотрим, как будут реагировать. В конце концов там были только свои люди.
Он почувствовал на себе пристальный взгляд Маргарет и спросил самого себя, поняла ли она, что он ей лжет.
Они вошли в большой каменный особняк – официальную резиденцию премьер-министра на время его пребывания в должности – через защищенный навесом парадный подъезд. Внутри их встретил Ярроу, дворецкий, и принял пальто. Он сообщил:
– Американский посол пытался дозвониться до вас, сэр. Из посольства звонили дважды и предупредили, что дело срочное.
Джеймс Хауден кивнул. Возможно, в Вашингтоне тоже узнали об утечке информации. Если так, то задача Артура Лексингтона значительно упрощается.
– Выждите пять минут, – распорядился он, – а потом сообщите на коммутатор, что я вернулся домой.
– Подайте кофе в гостиную, мистер Ярроу, – попросила Маргарет. – И сандвичи для премьер-министра. Ему так и не удалось поужинать.
Она осталась в дамской туалетной комнате, смежной с главным холлом, чтобы поправить прическу.
Джеймс Хауден прошел вереницей коридоров в третий холл с его огромными французскими окнами, выходящими на реку и холмы Гатино. Вид этот всегда захватывал его, и даже ночью, ориентируясь по отдаленным огонькам, он мог мысленно представить себе широкую, тронутую рябью реку Оттаву, ту самую реку, по которой три с половиной века назад плыл искатель приключений Этьен Брюле <Этьен Брюле (1591 – 1633) – французский путешественник, впоследствии переводчик исследований о Канаде С. Шамплейна.>, а после него – Шамплейн <Самюэль Шамплейн (1567 – 1635) – французский исследователь Канады, основатель Квебека (1608).>, а за ними миссионеры и торговцы, прокладывавшие свой легендарный путь на запад – к Великим озерам и богатому мехами и шкурами Северу. За рекой лежал далекий квебекский берег, вошедший в предания и историю, – свидетель множества перемен, ибо то, что появляется на лице Земли, в один прекрасный день с лица Земли исчезает.
"В Оттаве. – часто думалось Джеймсу, – трудно не ощущать дыхания истории. Особенно теперь, когда город – некогда живописный, а потом обезображенный коммерцией – снова обрастает пышной зеленью: рощицами деревьев и ухоженными аллеями. Да, правительственные здания были в основном безликими, неся на себе отпечаток, как выразился один из критиков, “безжизненной руки бюрократического искусства”. Но даже при этом была в них какая-то естественная прямота и суровость, и с течением времени, когда будет возрождена ее красота, Оттава как столица сможет сравниться с Вашингтоном, а то и превзойти”.
За его спиной дважды мелодично звякнул позолоченный телефон, установленный под широкой резной лестницей на угловом столике. Звонил американский посол.
– Приветствую, Энгри, – сказал в трубку Хауден. – Слышал, ваши люди упустили-таки кота из мешка?
– Знаю, премьер-министр, – ответил ему тягучий бостонский говор достопочтенного Филиппа Энгроува, – и чертовски сожалею. К счастью, коту, похоже, удалось высунуть одну только голову, но мы все еще крепко держим его за шкирку.
– Это утешает, – сказал Хауден. – Тем не менее необходимо совместное заявление. К вам едет Артур…
– А он уже здесь, рядом со мной, – прервал его посол. – Сейчас опрокинем по паре стаканчиков и займемся. Текст сами утверждать будете?
– Нет, полагаюсь на вас с Артуром.
Они поговорили еще несколько минут, и премьер-министр положил позолоченную трубку.
Маргарет уже прошла в уютную гостиную с обитыми ситцем кушетками, креслами в стиле ампир и шторами приглушенного серого цвета. В камине ярко пылали поленья. Она поставила пластинку Чайковского. Это была самая любимая музыка Хаудена, более академическая классика редко его трогала. Спустя несколько минут горничная принесла кофе и поднос с сандвичами. Повинуясь жесту Маргарет, девушка предложила сандвичи Хаудену, и тот рассеянно взял один, едва посмотрев на поднос.
Дождавшись ухода горничной, премьер-министр развязал белый галстук, расстегнул жесткий воротничок и с благодарностью подошел к Маргарет, сидевшей у огня. Он опустился в глубокое кресло, пододвинул подставку для ног и устроил на ней уставшие ступни. С тяжелым вздохом произнес:
– Вот это жизнь. Ты, я.., и больше никого… Он опустил голову на грудь и по давней привычке начал поглаживать крючковатый нос. Маргарет едва заметно улыбнулась.
– Надо стараться, чтобы так чаще бывало, Джейми.
– Будем. Обязательно будем стараться, – ответил он искренне. Затем, меняя тон, сообщил:
– Есть новости. Мы вскоре едем в Вашингтон. Хотел, чтобы ты знала.
Держа в руках кофейник шеффилдского сервиза, жена подняла на него удивленные глаза:
– Несколько неожиданно, не правда ли?
– Да, правда, – согласился он. – Возник ряд весьма важных вопросов. Мне надо поговорить с президентом.
