– Да нет, – медленно произнес Джеймс Хауден. – Какое там полное уничтожение! Это просто расхожее заблуждение.
Они помолчали, потом он продолжал, тщательно подбирая слова:
– Ты ведь понимаешь, дорогая, что если бы мне задали такой же вопрос за стенами этого дома, то ответ был бы отрицательным. Мне бы пришлось сказать, что война отнюдь не неизбежна, потому что всякий раз, когда признаешь неизбежность войны, ты как бы еще чуть-чуть нажимаешь на спусковой крючок давно взведенного курка.
Маргарет поставила перед ним чашку кофе и спросила:
– Тогда, конечно, лучше не признаваться в этом – даже самому себе. Разве не лучше продолжать надеяться!
– Если бы я был обыкновенным гражданином, – ответил муж, – я, наверное, именно так бы себя и обманывал. Думаю, это было бы нетрудно – не зная, что происходит на самом деле. Но глава правительства не может позволить себе роскоши подобного самообмана. Во всяком случае, если он намерен служить народу, который ему доверился, – так, как ему подобает.
Он помешал кофе, глотнул, не ощущая его вкуса, и отставил чашку.
– Война неизбежна. Рано или поздно, – медленно произнес Джеймс Хауден. – Война неизбежна потому, что она всегда была неизбежна. И всегда будет неизбежна. Всегда, пока человеческие существа сохраняют способность ссориться и приходить в ярость. Не важно, из-за чего. Видишь ли, война – это всего лишь ссора маленьких человечков, увеличенная в миллион раз. Для того чтобы избавиться от войн, необходимо избавиться от последних остатков человеческого тщеславия, зависти и злобы. Это же невозможно.
– Но если все обстоит именно так, – запротестовала Маргарет, – тогда ничего не имеет значения, вообще ничего.
Муж покачал головой, не соглашаясь:
– Не правда. Борьба за выживание имеет значение, потому что она сохраняет жизнь, а жизнь – это захватывающее приключение.
Он повернул голову, всматриваясь в лицо жены.
– Для нас жизнь была именно такой. Или ты хотела бы жить по-другому?
– Нет, – призналась Маргарет Хауден. – Не думаю. Его голос зазвучал с новой силой:
– О, я знаю, что говорят о ядерной войне. Она, мол, сотрет все с лица Земли и уничтожит на ней всю жизнь. Но если задуматься, то такие же предсказания конца света вызывало появление любого оружия – от заряжаемой с казенника пушки до авиационной бомбы. А знаешь ли ты, что, когда изобрели пулемет, кто-то подсчитал, что двести пулеметов за тысячу дней способны уничтожить население Земли?
Маргарет отрицательно покачала головой. Хауден продолжал, не останавливаясь:
– Человечество пережило страшные напасти вопреки всякой логике. Ледниковый период и Всемирный потоп, например, это всего лишь две, которые нам известны. Ядерная война – это, конечно, беда, и я бы отдал свою жизнь, чтобы ее предотвратить. Однако любая война – это беда, ведь все мы умираем только один раз. А ядерный взрыв, может быть, куда более легкий путь на тот свет, нежели некоторые старомодные способы – вроде стрелы в глаз или распятия на кресте.
Цивилизацию мы, правда, отбросим назад. С этим никто спорить не станет, и, возможно, мы вновь погрязнем во тьме и невежестве, если, конечно, считать, что сейчас мы из них выбрались. Мы растеряем множество умений и знаний, в том числе, надеюсь, и касающихся того, как производить атомные взрывы, что, может быть, совсем неплохо.
Но всеуничтожение? Нет! В это я не верю! Что-нибудь да выживет и выползет из-под развалин и попытается начать сначала. Вот самое худшее, что может случиться, Маргарет. Я убежден, что наша страна – свободная часть мира – заслуживает лучшей участи. Если только сейчас мы предпримем правильные шаги и используем отведенное нам время.
С последними словами Джеймс Хауден поднялся на ноги. Он пересек гостиную и обернулся.
Не сводя с него глаз, Маргарет тихо проговорила:
– Ты ведь используешь его, правда? Время, что нам осталось?
– Да, – Выражение его лица смягчилось. – Наверное, я не должен был тебе говорить всего этого. Расстроилась?
– Грустно стало. Мир, человечество – как бы ты ни называл – у нас так много всего, и все это мы хотим растерять… – После паузы она добавила с сочувствием:
– Но ведь тебе нужно было с кем-то поделиться… Он кивнул:
– Не так уж много людей, с которыми я могу говорить открыто.
– Тогда я рада, что ты выговорился. По привычке Маргарет стала приводить в порядок кофейный сервиз.
– Поздно уже. Не подняться ли нам наверх? Он покачал головой:
– Нет еще. Но ты ступай, я приду попозже. На полпути к двери Маргарет приостановилась. На ломберном столике а-ля шератон <Стиль мебели XVIII века.> лежала стопка бумаг и газетных вырезок, присланных сегодня днем из парламентской канцелярии Хаудена. Она подняла тонкую книжицу.
Название на обложке – “Звездочет” – окружали астрологические знаки Зодиака.
– Неужели ты читаешь подобные вещи, Джейми?
– Боже упаси, конечно, нет! – Хауден слегка покраснел. – Просматриваю иногда из любопытства, забавы ради.
– Но ведь та старая дама, что посылала их тебе, уже умерла, не так ли?
– Наверное, кто-нибудь продолжает слать вместо нее, – в голосе Хаудена послышалось раздражение. – Сама знаешь, раз уж попал в список адресатов…
– Но это издание распространяется по подписке, – настаивала Маргарет. – И подписка была недавно возобновлена. Смотри, вот здесь дата стоит.
– Господи, Маргарет! Откуда же мне знать, как, когда и где возобновлена подписка? Ты хоть представляешь, сколько почты мне приходит в течение одного только дня? Не то что проверять, просматривать все нет никакой возможности. Кто-нибудь в конторе мог подписать меня без моего ведома. Если это тебя так беспокоит, завтра же аннулирую.
– Зачем же так сердиться, – спокойно возразила Маргарет. – Меня это вовсе не беспокоит. Просто полюбопытствовала, и если ты даже читаешь такие вещи, то из-за чего поднимать шум? Может быть, найдешь здесь подсказку, как управиться с Харви Уоррендером. – Она положила журнал на место. – Ты точно решил еще не ложиться?
– Точно. Мне многое надо обдумать, а времени совсем мало.
Вот это уже было знакомо давно.
– Спокойной ночи, дорогой, – попрощалась она.
Поднимаясь по широкой резной лестнице, Маргарет подумала, сколько же раз за всю супружескую жизнь ей приходилось проводить вечера в одиночестве или вот так, одной, укладываться в постель. А может быть, и хорошо, что она никогда не считала. В последние годы особенно для Джеймса Хаудена стало обычным бодрствовать далеко за полночь, размышляя над политическими проблемами или государственными делами, и, когда он ложился, Маргарет уже спала и редко просыпалась. Нет, ей не хватало не интимной близости, призналась она себе с женской откровенностью, это, слава Богу, у них уже давно налажено и устроено. Но когда день подходит к концу, женщина особенно дорожит теплом общения. “В нашей семейной жизни было много хорошего, – решила про себя Маргарет, – но и много одиночества тоже”.
Разговор о войне оставил у нее чувство непривычной горечи и печали. Неизбежность войны, считала она, это нечто, что могут принять мужчины, но женщины – никогда. Воевали мужчины, не женщины, ну, может быть, за редким исключением. Почему? Не потому ли, что женщины рождаются для боли и страданий, но мужчины должны утверждать себя? На нее вдруг накатила тоска по детям, так захотелось их увидеть – не для того, чтобы их утешить, она сама бы искала в них утешения и покоя. Глаза ее наполнились слезами, Маргарет чуть не поддалась порыву вернуться вниз, в гостиную, и просить мужа, чтобы хоть в эту ночь, в этот час она не оставалась одна.
Но она одернула себя: “Глупенькая. Джейми, конечно, проявит доброту. Но никогда не поймет”.
Еще некоторое время после ухода жены Джеймс Хауден оставался у камина – языки пламени сникли, сменившись алым мерцанием тлеющих углей. Мысли его перебегали с одного предмета на другой. Маргарет была права: выговорившись, он почувствовал облегчение. Кое-что из сказанного ей сегодня вообще впервые было произнесено вслух. Теперь, однако, он должен продумать конкретные планы не только переговоров в Вашингтоне, но и последующего подхода к проблемам страны.
Самое главное, конечно, сохранить свою власть – получалось, будто сама судьба остановила на нем выбор. Но найдет ли он такое же понимание и среди других? Он надеялся на это, но лучше всего быть полностью уверенным. Вот почему он должен определить осторожный, тщательно выверенный и неуязвимый курс во внутренней политике. Победа его партии на выборах через несколько месяцев представлялась жизненно необходимой для блага всей страны.
Словно обрадовавшись возможности переключиться на менее серьезные проблемы, Хауден вернулся мыслями к сегодняшнему инциденту с участием Харви Уоррендера. Повторения подобного допустить нельзя. Он должен решительно поговорить с Харви. Желательно завтра же. Одного он добьется, твердо пообещал он себе, – министерство по делам гражданства и иммиграции никогда более не причинит неприятностей правительству.
