– Элисон! – позвала я.
Нет ответа.
Не вставая с колен, я прислушивалась минуты две. Тишина неколебимая, всеохватная. Ну конечно, это птица перелетела с ветки на ветку, или кролик проскочил (мы их и раньше видели в лесу или на поле), либо Элисон затеяла дурацкую игру в прятки. Так что дергаться совершенно не из-за чего. Лучше продолжу искать улики.
Во второй раз звук был громче, казалось, он раздался ярдах в десяти от меня, слева. Громче, чем треск сломанной ветки; кто-то, несомненно, наступил на сухую хворостину. В тот же момент я увидела – или мне почудилось? – тень, мелькнувшую в кустах, возможно, человеческую. Легкий шорох, не более. И опять все стихло и успокоилось.
Элисон. Наверняка это она. Что она задумала?
– Элисон! – крикнула я. – Ты где?
Я начинала злиться. А точнее, изо всех сил старалась разозлиться, игнорируя тяжелый стук сердца и пленку пота, выступившего на лбу. Я поднялась, медленно, аккуратно, сознавая, что шума надо производить как можно меньше. Снова посмотрела на кусты, не зашевелится ли там опять что-нибудь. Искушение рвануть прочь, бежать без оглядки становилось все сильнее. Но я решила не делать резких движений. Мелко переступая, я повернулась на сто восемьдесят градусов и медленно двинулась в сторону от кустов и таившейся в них опасности – неважно, подлинной или порожденной моим разгоряченным воображением. Еще десяток шагов – и я выберусь из этих зарослей на более или менее открытое пространство. Тогда, и только тогда я пущусь бегом во всю прыть.
Но далеко я не продвинулась: кое-что привлекло мое внимание, и я застыла как вкопанная. Между ветками, прямо над моей головой, застряла игральная карта – точно такая же, как та, что нашла Элисон, только на этой была нарисована рыба, а не паук. Рыба в голубую и желтую полоску на блестящем черном фоне. Как и в случае с пауком, в мультяшной непритязательности рисунка сквозило что-то неприятное, даже отталкивающее: рыбьи глаза вылезали из орбит, пасть по-дурацки распахнута. Уж не эту ли улику я подсознательно искала? Я представления не имела, каким образом карты связаны с жуткой находкой, сделанной Элисон в лесу прошлым вечером, но мне казалось чрезвычайно важным завладеть этим предполагаемым доказательством того, что здесь произошло. Я протянула руку, но карта, к моей великой досаде, находилась слишком высоко. Я приблизилась к кусту вплотную, встала на цыпочки, потянулась всем телом – еще чуть-чуть, и я бы упала. Однако кончики пальцев коснулись карты. Еще полдюйма, и я выдерну ее из куста.
Внезапно другая рука – явно взрослая, – возникшая словно из ниоткуда, схватила карту. Я тихо ахнула и повернула голову. И конечно же, вот она, стоит прямо у меня за спиной. Красная от злости. Короткая армейская стрижка, проколотые уши, нос, шея в татуировках – ничего не изменилось. Серые глаза впились в меня.
Бешеная Птичья Женщина.
– Это мое, уж извини.
Не знаю, откуда взялась Элисон, но и она стояла рядом со мной. В испуге мы таращились на явившееся нам чудище. Она пялилась на нас, мы на нее, и никто не издавал ни звука. Лесная тишина давила на нас.
– Других таких не находили здесь? – спросила она наконец.
– По-моему… нет, мисс, – выдавила Элисон.
– Они мои, я должна получить их обратно. Все до единой. И никому нельзя об этом рассказывать.
– Да, мисс, – нестройным хором ответили мы.
– Отлично. А теперь проваливайте.
Мы не шевельнулись, потрясение было слишком велико.
– МАРШ ОТСЮДА! – заорала она.
И мы рванули со всех ног – через лес, потом по Вествудскому полю: два завихрения из мелькающих ног и рук, маленькие бегущие фигурки – исчезающие величины на фоне неподвластной времени, царственной Черной башни, что вздымалась позади нас.
В доме бабушки и дедушки желанного покоя мы не обрели. Вернувшись, мы обнаружили, что в гостиной полно народу. Точнее, полно стариков: сплошь серебристые волосы и чашки с чаем, куда ни посмотри. Глянув на эту компанию (из знакомых лиц только дедушкино и нашего соседа), мы поспешили ретироваться на кухню, где бабушка раскладывала по сервировочным тарелкам шоколадные кексы и печенье с заварным кремом.
– Что тут происходит? – спросила я.
– Собрание местного Клуба консерваторов, – объяснила бабушка. – Наш черед принимать их.
– Они все как из прошлого века, – ляпнула Элисон.
– Уж какие есть, – отозвалась ба. – Отнесите это, ладно? А я посижу тут немножко, передохну.
Она выдала нам по тарелке с печеньем, и мы, немного стесняясь, отправились предлагать угощение гостям. Когда мы вошли в гостиную, дедушкин сосед (звали его, как я выяснила позже, мистер Спаркс) произносил речь на тему бродяжества – еще один термин, которого я прежде никогда не слыхала.
– Бродяжество, – вещал он, – становится серьезной проблемой для Беверли и окружающей среды. Муниципалитету следует этим заняться, но, откровенно говоря, им недостает и решительности, и средств. – Тут он заметил тарелку с заварным печеньем у меня в руках. – А! Можно взять одно? Как мило.
– И опять, – заговорила дама в пугающе массивных роговых очках, сидевшая в бабушкином кресле, – Норман попал не бровь, а в глаз. Мои наблюдения лишь эпизодические, но в субботу на рынке я лично удостоверилась в существенном возрастании числа… нежелательных лиц. – Она практически пропела эти слова глубоким вибрирующим контральто, растянув звук «а» по меньшей мере до двух долей. – Стоит ли упоминать, что многие из них принадлежат к этническим меньшинствам. – На последних словах она понизила голос и уткнулась взглядом в Элисон, стоящую подле нее с шоколадными кексами в руках и обворожительной улыбкой на лице. – Ой, спасибо, дорогая, – поблагодарила дама, внезапно смутившись. – Разумеется, я не имела в виду… и не пытаюсь утверждать, что все они…
Мы вернулись на кухню и принялись уплетать печенье – на нашу долю осталось изрядно.
– О чем они там балаболят? – спросила ба. Кажется, о дедушкиных друзьях она была не слишком высокого мнения.
– Я особо не вслушивалась, – призналась я. – Обсуждали, как что-то забродило на рынке в субботу.
– Меня обозвали этническим меньшинством, – с озорным смешком, но и с гордостью сообщила Элисон.
– Как грубо.
– По-моему, она не хотела тебя обидеть, – встряла я. – Просто отметила, что ты из другой… культуры.
– Ерунда, – отрезала бабушка. – Элисон принадлежит той же культуре, что и мы. Правда, деточка?
– Ну, не совсем, – сказала Элисон. – Я из Лидса. – Взяв последнее печенье с заварным кремом, она целиком запихнула его в рот. – И вообще, черный у меня только папа, и я его почти не вижу. А мама белая, как и они, и о чем тут разговаривать, непонятно.
– Именно, – сказала бабушка.
Мы помолчали.
– А кто такие консерваторы? – спросила я.
– Хм, консерваторы – это те, кто хочет, чтобы все оставалось как есть. Они считают, что мир в целом устроен правильно и от всяких новшеств только хуже будет.
Поразмыслив, я кивнула:
– Это хорошо. Мне нравится, когда все остается как было. И Тони Блэру нравится, разве нет?
– Мистер Блэр – председатель Лейбористской партии, – сказала бабушка, – и в былое время лейбористы верили в так называемый социализм. Социалисты полагают, что мир можно сделать куда более дружелюбным для всех и каждого, но сперва надо многое в нем изменить, а кое-что и извести. Например, некоторые традиции или вещи, что слегка устарели.
– Неужели он все еще в это верит? Не может быть.
– Уф… кто его знает, во что он верит.
– А ты сама, бабушка, на чьей стороне?
– Если начистоту, Рэйчел, – бабушка вздохнула, – пожалуй, я скоро примкну к тем, кто все реже видит разницу между ними.
Она отвернулась – наверное, потому, что пыталась сдержать слезы, но ни я, ни Элисон не оценили ее тактичности, поскольку попросту не замечали, в каком она состоянии. С нашей точки зрения, разговор становился скучноватым, а у нас в запасе имелись более сногсшибательные новости.
– О-о-ой, ба, догадайся, кого мы встретили в лесу! – воскликнула я. – Бешеную Птичью Женщину. Она нас жутко напугала.
Элисон выразительно глянула на меня, напоминая, что та запретила об этом рассказывать. Но поскольку секрет был уже выдан, она присоединилась к моему повествованию:
– Мы просто гуляли, не шалили, а она вдруг как выскочит из-за дерева. По-моему, нарочно, чтобы напугать нас. С нами чуть инфаркт не случился.
– Бедненькие, натерпелись страху. Она и впрямь вредина, никогда не знаешь, что она выкинет… – Ба поджала губы. – Если она нарочно напугала вас, значит, мне нужно… кто-то из нас должен пойти и побеседовать с ней, иначе… – Бабушка умолкла, перспектива скандала ее явно не радовала.
