Ознакомительная версия.
— Впередсмотрящий левого борта, подготовить трос для буксировки.
— Есть.
Худощавый хорек сбежал вниз по лестнице и стал рядом с Бетани, которая как раз подрулила к шлюпке белок.
— Боа, стоп машина.
— Есть, стоп машина! — Урчание сдвоенных винтов затихло.
Бетани развернула катер и легла в дрейф параллельно с лодочкой. Винсент подал белкам лапу, помогая взобраться на борт, Харлей подхватил трос, заранее привязанный к носовому кнехту, прошел на корму, дождался, пока шлюпка прошла вдоль правого борта, оказавшись позади, и прикрепил трос к буксировочному кнехту.
— Винт чист, — крикнул Харли.
— Боа, малый вперед.
— Есть, малый вперед.
Мотор сбросил несколько оборотов, приводя винты в движение, и мы стали набирать ход.
— Смотри-ка, — сказал я. — Ты все еще занимаешься этим, хотя книга была опубликована довольно давно.
— Та книга не обо мне одной, — ответила Бетани, — она о спасательной службе хорьков. До того у нас истории не было, но ты взялся за перо и все это появилось: годы службы, вся наша история, придуманная и осуществленная, когда ты писал эту книгу.
— Многие годы стали реальностью, когда я написал эту повесть? Книга изменила вашу жизнь?
— Да. Это сделали твои слова, игра твоего воображения. Наше время — время воплощения воображаемых историй. Позволь мне поблагодарить тебя.
— А я и не знал.
— Книга сейчас ходит по миру. И те, кто ее прочел, теперь тоже знают нашу историю. Не только мы, но все хорьки из Хроник имеют свою маленькую историю, которая может изменить многих из нас — и воображаемых хорьков, и смертных. Ты ведь об этом не знал, верно?
— Я люблю истории. Люблю вас всех.
— И мы тебя любим, Ричард. Ты в своих повестях рассказал о кодексе хорька, о том, что среди хорьков нет злодеев, и о том, что мы всегда следуем своим наивысшим идеалам. Возможно, раньше никто такого не делал — никто так не писал о нас, — но теперь появилась твоя книга, и ничто отныне не может отменить нашу доброту по отношению друг к другу и по отношению к людям.
Она нажала кнопку внутренней связи:
— Впередсмотрящий правого борта, «Решительный» в твоем распоряжении. Встань на рейд в десяти лапах от берега возле леса, отвяжи шлюпку и высади экипаж на берег.
— Есть принять командование.
Пушистой молнией вниз по лестнице на мостик примчалась Кимико.
— По вашему распоряжению принимаю командование, мэм.
— Командование передаю, — сказала Бетани, и Кимико приняла штурвал из ее рук, бросив быстрый взгляд на меня.
Капитан провела меня вниз на палубу.
— Все эти истории — сама любовь, переложенная на бумагу, знаешь ли ты об этом?
— Конечно.
— А любовь — единственная сила во Вселенной. Ты сделал нас реальными… никто до тебя. Осознаешь ли ты свое влияние на людей?
— Нет. Я пишу о приключениях, — я улыбнулся капитану. — И немножко о любви.
— Возвращайся к смертной жизни, Ричард. Наши жизни тесно переплетены с твоей. Мы — твои ученики и в то же время учителя. Мы никогда не умрем. Как и ты.
Она сняла свой шейный платок с цветами своей лодки и своей команды и повязала его мне.
— Бетани…
— От всей команды. От каждого из нас. Пока живы, мы будем нести с собой твою любовь.
Покидая судно, я отсалютовал флагу и капитану — таков обычай хорьков.
— Спасибо тебе, дорогая Бетани.
И она исчезла. В один миг исчезли «Решительный», Харли, Кимико, Боа, Винсент, Бетани… Книга. Однако для меня мир хорьков и их благородный Кодекс продолжают жить.
Как могу я забыть их истории?
О, скорбь и умирание — совершенно разные состояния сознания.
Один видит полночь, другой — дивный рассвет.
Один видит смерть, другой — Жизнь, какая не являлась ему никогда прежде.
Больница. Это тюрьма.
Как сбежать? Когда глаза закрыты, они видят иначе, слышат иначе.
В ангаре сумрак — тени и тишина. Я увидел обломки Пафф — моей амфибии. Они аккуратно сложены на цементном полу.
Это похоже на смерть: обломки правого крыла, погнутые и поломанные распорки, вся верхняя часть фюзеляжа, от носа до хвоста, помята, искорежена, разбита в результате падения вверх колесами. Очень похоже на смерть.
— Ох, Пафф! — вскрикнул я.
— Ричард? — отозвалась она заспанно.
— Ты в порядке? — спросили мы одновременно в два голоса.
— Со мной все хорошо, Пафф. Пара царапин. Но сдается мне… ты приняла на себя весь удар.
— Нет. Ты сейчас смотришь на мое смертное тело. Подозреваю, что я и сама бы воскликнула «Ох!», если бы увидела тебя сейчас.
Я рассмеялся.
— Я — не тело, Пафф. Как и ты.
— С тобой все хорошо.
— Я не помню крушения. Мне сказали, что я не погиб лишь благодаря тому, что сделала для меня ты за последние две секунды.
— Я старалась, Ричард. Я в порядке. Неразрушимая.
И вот она уже стоит тут — ее безупречная форма гордо возвышается посреди ангара, увенчанная мотором. Цепи смертного мира соскользнули с фюзеляжа, не причинив ни малейшего вреда. До чего же прекрасный символ — ни единой царапинки на лакированных боках.
— Я рада, что у меня получилось. Мне нравилось иметь тело. Однако это ощущение опасности… не очень-то приятно осознавать, что моя жизнь здесь, на Земле, зависит от столь хрупкого и ранимого тела. Ветра, столкновения, провода. Но все же у этого есть какой-то смысл, — она улыбнулась. — Не знаю какой, но смысл есть.
Глубокая мысль. Если мы духи — неразрушимые, — тогда почему тревожимся о телах?
— У нас нет тел, Пафф. Мы вообразили их — ради забавы, ради историй, ради трагедийности. Вот и ты сделала то же самое. Твоя история состояла в том, чтобы погибнуть, защищая своего пилота в крушении здесь, на Земле.
Долгое молчание. Затем тишину нарушил ее спокойный голос:
— Я сделала, что могла. Лучше уж я, чем ты. Основная часть удара пришлась на крыло, — она на пару секунд замолчала, заново переживая случившееся. — Для тебя ведь полеты тоже закончились?
— Ну, это вряд ли! Я летал большую часть своей жизни, и возможно, здесь, на Земле, на это потребуется некоторое время… но я вернусь к полетам. Возможно, через несколько месяцев. Если нет, то я просто умру, Пафф. Нет смысла жить здесь, если я не смогу летать.
У нее не было никаких причин для крушения. Это все — не ее проблемы. Это я не заметил проводов. Это мне нужна была какая-то встряска, чтобы жить дальше.
— Прости, Пафф. Это я виноват. Не увидел проводов.
— Нет. Я тоже виновата. Я заметила провода за секунду до крушения, но думала, что мы пролетим. Ошиблась…
— Тебя отстроят заново, — продолжила она после паузы. — Ты ведь пока еще не хочешь покидать Землю, верно?
— Думаю, у меня есть миссия. Я сделаю все, что нужно, чтобы восстановиться. Но мне не нужна жизнь без полетов! — следующие слова словно бы всплыли из какого-то заброшенного уголка моей памяти. — Ты тоже, Пафф. Ты спасла мне жизнь! Я починю нас обоих.
— Я тоже? — в ее голосе прозвучала нотка надежды. — Ты все еще лежишь в больнице и при этом уже планируешь восстановить меня?
— Восстановить нас. Не этого ли требует дух, когда мы выбираемся из-под обломков собственных жизней, — не требует ли он, чтобы мы превратили собственную жизнь в аффирмацию? Мы — совершенные проявления совершенной Любви здесь и сейчас. У тебя не останется никаких увечий.
— Правда? Ты и меня восстановишь?
Сама идея, что я могу этого не сделать, немыслима. Я сделаю все, что необходимо, и я знаю, что уже говорил об этом раньше во время какой-то встречи, когда был в коме. Не помню подробностей — но я давал это обещание. И если сегодня кто-то скажет мне, что это невозможно, значит, этот человек сам принадлежит обломкам. Мы снова полетим.
— Да, восстановлю. Я не самолетостроитель, Пафф, но я знаю одного человека…
— Во Флориде.
— Во Флориде. Валькария. Тот аэродром, где ты родилась в пространстве-времени.
— Как…
— Я выйду с ним на связь. Мы погрузим на грузовик твое тело, твои крылья, твой мотор, и ты проедешь эти 3000 миль до его ангара.
— Для меня будет… честью… снова летать с тобой.
Я дал обещание ей, она — мне.
Ангар наполнился светом и жизнью — а ведь еще час назад здесь было так тоскливо. Свет позолотил сломанные распорки Пафф. Она будет летать.
— Спасибо, Ричард.
— Ты ведь знала, верно? Ты уже слышала от меня это обещание раньше, во время той встречи. И ты спрашивала себя, вспомню ли я.
— Предполагалось, что ты не вспомнишь.
Ознакомительная версия.
