Меня отвели обратно в машину, сопровождающие лица куда-то вышли, со мной остался один лишь амбал, не понимавший по-русски. Зазвонил мой телефон, высветившийся номер был не знаком.
— Слушаю.
— Здравствуйте, говорит заведующий консульским отделом посольства России в Тунисе Анатолий Пупкин, — официально представился кто-то на том конце. — Примите соболезнования по поводу смерти Натальи.
— Спасибо, а как вы узнали мой номер?
— Сообщили родственники покойной, они дозвонились до посольства. У вас есть проблемы?
— Да, есть! Меня задержала полиция, забрали паспорт и билет, никуда не выпускают! Никто не говорит, в чем дело, и не выдвигают никаких обвинений, по глупости подписал кучу бумаг на арабском языке. Сказали вначале, что это процессуальная формальность и меня сразу отпустят, но, похоже, они что-то затеяли, сейчас вот на какое-то освидетельствование привезли.
— А вам сказали причину смерти?
— Да, говорят, умерла от сердечного приступа, но я в это не верю! Здесь что-то не так! Думаю, доктор, который ее лечил, причастен к смерти Наташи. Я бы хотел, что б вы подъехали сюда! Мне срочно нужна ваша помощь! Выезжайте немедленно!
— Не беспокойтесь ни о чем и не перечьте полиции, делайте, как они говорят. Мы все уладим, — заверила трубка и отключилась.
«Да, обнадеживающий разговор, но хоть в посольстве в курсе моих проблем», — подумалось тогда.
Откуда-то материализовались остальные персонажи — справа сел здоровяк-полицейский, слева — толмач, водитель плюхнулся на свое место и рванул по пыльным тропам-улочкам к отелю «Шамс аль Хана».
В сопровождении всей честной компании я поднялся в свой номер, часы показывали 11–30, меньше чем через два часа улетал последний на этой неделе чартерный самолет до Питера.
— Рияд, а что, меня на родину отправлять не собираются? — спросил я у переводчика.
— Думаю, что не сегодня, — ледяным голосом прошипел Рияд и как-то не по-доброму посмотрел на меня.
— Что значит «не сегодня»?
— Значит, пока побудешь в Тунисе до выяснения всех обстоятельств.
— Каких обстоятельств? Что за балаган?
— Не знаю. Сейчас соберешь вещи, и тебя отвезут в одно место, побудешь там. Временно.
Услужливый халдей открыл дверь, и мы попали в номер. По всей комнате валялись мои и Наташины вещи, царил откровенный разгром. Все было вверх тормашками.
— Вы что тут прокламации с призывом свергнуть вашего президента искали? Оружие? Наркотики? Что за срач? Почему все перерыто? — в сердцах бросил я.
Но мне никто не ответил.
В ванной, на полу засохшей лужей блестела кровь. В розетку воткнута выключенная плойка, со следами ЕЕ волос. Казалось, она только что вышла из номера, вот-вот вернется и начнет укладывать волосы. На столе стояли флаконы с остатками лекарств, на полу валялась окровавленная капельница. Мне стало плохо, снова подумал о Наташе, ноги подкосились, и я сел на кровать.
— Господин Фарах, — переводчик кивнул на колоритного араба, горой возвышавшегося возле стола, — говорит, чтоб вы собрали все вещи, нужно сейчас освободить номер.
— А спроси у господина Фараха, почему флаконы и капельницу на экспертизу не отправили, — я махнул в сторону бутылочек из-под лекарств, пылящихся на столе. — Мне же сказали, что их еще вчера якобы отправили на экспертизу, тогда как это понимать?
Рияд перевел слова, Фарах как-то недобро посмотрел на меня и что-то бросил на арабском. Второй полицай, видимо младший по званию, подобрал с пола целлофановый пакет, сложил туда флаконы из-под лекарств, систему для переливания. После, немного подумав, следом отправил и какую-то тряпку, лежащую рядом.
— Господин Фарах просит вас переодеться и собрать вещи, — напомнил Рияд.
Тут только вспомнил, что штаны и футболка у меня перепачканы кровью. Я подобрал с пола чистые штаны и майку, переоделся. Мой взгляд снова скользнул по плойке с Наташиными волосами, и я снова присел на кровать.
— Не могу стоять, ноги не держат, как ватные, — произнес я.
Господин Фарах смерил меня холодным взглядом и спросил, все ли ценные вещи на месте. Я ответил, что не вижу цифрового фотоаппарата, золотых изделий и денег. Здоровяк пояснил, что все перечисленное у них — в полиции, нет ли еще чего? Я отрицательно мотнул головой.
За три минуты два полицая и переводчик собрали мои и Натальины вещи и грубо запихнули все в один чемодан. Он сразу принял форму шара.
Через полчаса меня доставили в незнакомый полицейский участок. Рияд шепнул, что пока буду здесь.
— Как это? — попытался выяснить я.
— Ну, — он замялся и отвел взгляд, — пока побудешь здесь.
— Да что это? Меня арестовали? За что? Это что, тюрьма? — вопросы так и сыпали из меня как горох.
— Ладно, мне пора идти, давай! — Рияд, не отвечая, наскоро попрощался и, не глядя мне в глаза, ушел.
Перед уходом я продиктовал ему номер своей жены и попросил позвонить ей и все объяснить. Переводчик пообещал исполнить мою просьбу. «Лучше б я все же правда был сейчас на Ладоге», — мелькнуло в тот момент у меня в голове.
Завели в комнату без окон, за длинным казенным столом с инвентарным номером сидел узкоплечий усатый араб в голубой форменной рубашке с темно-синими погонами. Знаками показал, что надо вывернуть карманы и снять футболку. Обыскали, забрали мобильник, часы, носовой платок. Переписали изъятое, положили в специальный деревянный ящичек, туда же доложили мой паспорт и засунули в стоящий здесь же шкаф. Чемодан пристроили сбоку. Дали опись на арабском, объяснили, чтоб приложил к штемпельной подушке первый палец и сделал оттиск на листе, типа подпись.
Обвел взглядом присутствующих — их количество прибывало, вскоре негде было развернуться от набившихся в комнату стражей порядка. Видимо, хотели посмотреть на русского туриста, оказавшегося в щекотливом положении. По очереди пытались со мной заговорить: на арабском, французском, английском, оказались даже знатоки итальянского и немецкого, но я разочаровал полиглотов — ни одного из этих языков я не знал.
У меня складывалось такое ощущение, что попал не к арабам, а к папуасам, которые белого человека в глаза не видели. Каждый норовил меня потрогать, пощупать — уж не оптический ли обман зрения, только на зуб не попробовали. Все улыбались, чего-то говорили, похлопывали по плечу, предлагали сигарет.
Наконец, минут через 20 старший полицай выдворил всех за пределы комнаты и повел меня в коридор, ведущий в бездну. С соседних камер к решеткам прильнули десятки арестантов, те уже прослышали, что я русский, и пытались заговорить. Оказалось и среди них имелись полиглоты — звучала французская, английская, немецкая, итальянская речь. По-моему, кто-то еще и на греческом пытался объясниться со мной. Но я мотал головой и по-русски отвечал, что не понимаю их, и требовал представителя российского консульства. Но они лишь посмеивались и цокали языками. Наконец самый веселый надзиратель взял меня за плечо, подвел к первой свободной камере, открыл дверь и толкнул в «пропасть».
Спал ли — не знаю, только все события последних дней вихрем пронеслись в голове, как в ускоренном кинофильме. Пришел в себя от того, что почувствовал, как кто-то не очень большой проворно взобрался мне на грудь. Открыл глаза — КРЫСА! Огромная черная крыса села на грудь и нагло уставилась на меня. Одним рывком сбросил эту тварь, она шустро кинулась к унитазу и юркнула прямо в… очко, под воду. Я подбежал к ватерклозету и замер возле него с зажатым в руках тапочком. Простоял минут десять, но животное не подавало признаков жизни. Неужто утонула? Подождал еще минут пять и вернулся на лежак.
Не знаю, сколько прошло времени, в Тунисе летом ночь наступает рано, и в восемь часов уже темно. В камере полумрак. Прошло с полчаса, из недр туалетных послышались какие-то чавкающие звуки, и через мгновенье одна за другой на свет вылезли три здоровенные мокрые черные твари. Сели в ряд и уставились на меня своими глазами-бусинками. Я заорал, подпрыгнул и с тапочком наперевес кинулся на них. Гадкие животные молниеносно, с хлюпаньем ретировались в черное чрево. Господи, да что тут у них за водоплавающие крысы, прям амфибии какие-то!
Ha мой крик прибежал надзиратель, я на пальцах объяснил ему, что видел крыс и что они бегают по камере, по мне. Дубак рассмеялся, сказал: «Фаар, хаиб!» — и ушел. Много позже выяснил, что «фаар» по-тунисски — «крыса», а «хаиб» — «плохо». Успокоил!
До утра не сомкнул глаз — караулил этих «фаар». Почувствовав, что я им ничего не смогу сделать, они снова вылезли из своего убежища и просочились под дверью в коридор. Всю ночь эти черные бестии шныряли из коридора в камеру и обратно, но ко мне больше не приближались — видели, что не сплю.
Около полуночи с шумом и грохотом привезли новую партию задержанных. Через открытую дверь в дежурке с моей стороны было хорошо видно, что там происходит. Так же как и несколько часов назад меня, вновь прибывших парней заставили вывернуть карманы, снять шнурки, ремни, кепки. Содержимое карманов переписали и убрали в специальные ячейки в знакомый мне шкаф под ключ. Их было много, человек десять. Видно, что находились они под кайфом, так как стали пререкаться с полицейскими. Тем это не понравилось, и они, взяв белые пластиковые палки, стали их избивать, причем всех подряд, без разбору. Досталось и тем, кто просто стоял в стороне и молчал, не вступая с ними в дебаты. Веселье мигом улетучилось. Надзиратели били основательно, со знанием дела. Двумя-тремя ударами не ограничились, а лупцевали минут двадцать, пока не устали. На избитых пацанов было страшно смотреть, их лица распухли, а тела покрылись многочисленными кровоподтеками. Уж не знаю, что там они натворили, но самому старшему, наверно, еще не было и 20.
