— Это принадлежит моему зятю, — сказал он. — Почему медальон у мальчика?
— Должно быть, он его украл, — сказал кто-то.
Я хотел возразить, но не смог пошевелить губами.
— Мальчик может знать, где генерал. Сейчас же отправьте его в военный госпиталь, — приказал генерал.
За окном громко пели птицы. Холодный ветер раздувал занавески. В саду цвело множество цветов — розовые пионы, красные розы, белые лилии и желтые подсолнухи, поворачивающиеся вслед за солнцем.
Где кокосовые пальмы до неба? Где бананы, качавшиеся на горном ветру? Где я?
Я лежал на самой мягкой подушке и самой белой, шелковистой простыне из всех, что когда-либо касались моей кожи. Мое бедро было туго забинтовано, но я определенно был жив, потому что видел хорошенькую молодую женщину в зеленой форменной юбке и белой блузке. Кожа ее ног была светлой и нежной, не то что у женщин в деревне. Скорее всего, она была горожанкой. Женщина держала меня за руки, а ее глаза ласково улыбались. Мне казалось, что это сон. Должно быть, я умер и попал на небо.
— Мой маленький друг! — сказала она. — Ты в безопасности. Не бойся.
— Кто вы и где я?
— Ты в Квинминге, в офицерском госпитале.
— Квинминг? — повторил я. Название было мне знакомо. Это была столица нашей провинции. Папа однажды показывал мне ее на старой карте.
— Да, ты теперь в большом городе. Ты помнишь, что произошло в твоей деревне?
— Почему я здесь?
— В твоей деревне случилось ужасное, — произнес мужской голос. Это был голос старого генерала. — Вьетнамцы убили там всех. Мы нашли тебя в колодце.
— Что с моими Папой и Мамой? — спросил я; по моим щекам катились слезы. — Они все сожгли, да? И моих родителей тоже?
— Во время пожара почти никто не выжил. Те немногие, что спаслись, бежали в другие деревни. Мне очень жаль, — сказал старик.
«Папа… Мама…» — небеса обрушились на меня. Залитая светом комната потемнела, сердце заныло. Я плакал и не мог остановиться. Когда я проснулся снова, подушка была насквозь мокрая, а медсестра и генерал стояли рядом и казались очень взволнованными.
— Тебе лучше? — спросил старик.
Я покачал головой:
— Где похоронены мои родители?
— В пещере, у источника, с остальными селянами.
Я снова с трудом сдержал слезы. Я единственный из семьи остался в живых. И я сказал себе, что обязан быть сильным. Ради Мамы и Папы.
— Ты должен рассказать мне обо всем, что случилось той ночью, — сказал генерал.
Я произнес дрожащим голосом:
— Генерал Дин Лон повел войска в атаку на границу. Они отсутствовали весь день. В деревне осталось только несколько караульных. Вьетнамцы спрятались и напали с тыла.
— Генерал атаковал первым? Он ушел до появления врага?
— Я в этом уверен.
— Значит, он может быть жив, — сказал старик.
— Он должен быть жив. Он самый храбрый человек и лучший генерал в нашей армии. А почему вы спрашиваете? Вы не знаете, где он?
— Нет. Мы опасаемся, что он погиб.
— Нет, этого не может быть. Он сказал, что захватит Хошимин.
— Ты хорошо с ним знаком?
Я кивнул и потянулся к медальону. Но его не было на месте.
— Кто-то взял мой медальон!
— Даже, если он действительно твой, теперь это собственность больницы, — сказал старый генерал.
— Но генерал Дин Лон подарил его мне перед боем. Клянусь памятью родителей.
— С чего вдруг он это сделал? Это семейная реликвия.
— Потому что… потому… Я не могу вам сказать.
Генерал сделал медсестре знак, и она тут же вышла.
— Я — главнокомандующий китайской армии, авиации и флота. По долгу службы я храню много тайн. Ты можешь все рассказать мне.
— Он мой отец, — прошептал я.
Мой собеседник был явно ошеломлен и спросил, нахмурившись:
— Откуда ты знаешь?
— Деревенский попрошайка рассказал мне все за пару вареных яиц. Он сказал, что я похож на генерала, потому что я его сын. Он видел генерала и мою мать в бамбуковом лесу в ночь после праздника воды.
— А кто твоя мать?
— Она была красавицей. Но она прыгнула со скалы после того, как родила меня.
Когда старик заговорил снова, его густые серебристые усы подергивались.
— Молодой человек, он не ваш отец. Вас обманули. Отныне не рассказывайте никому эту лживую историю.
— Но это не ложь. Вся деревня это знала.
— Они все погибли, и это должно уйти с ними в могилу.
— Но это правда. Генерал любит меня! Поэтому он и подарил мне медальон, понимаете…
Внезапно генерал закатил мне пощечину и закричал:
— Или ты прекратишь врать, или умрешь!
Он в ярости вышел. Я был смущен и напуган, щека болела.
Медсестра вернулась с тарелкой маисовой каши, овощей и чашкой риса. Я ощутил страшный голод, который это кулинарное чудо только раздразнило. Но я не дал ей покормить себя. Она удивленно смотрела, как я моментально заглотнул половину еды, а остальное положил в пакет, которым была накрыта тарелка. Я вылизал миску дочиста и спрятал еду под подушкой. Я объяснил, что хотел сберечь еду в дорогу, на случай, если меня выгонят, и попросил принести еще. Вскоре она вернулась с другим подносом. На сей раз рис был сложен горкой. Я поцеловал ей руку в знак благодарности, снова уничтожил половину еды, а остальное убрал. Она принесла мою старую одежду и помогла мне переодеться.
— А где мой медальон? — спросил я, проверив карманы.
— Я не могу его тебе отдать, — сказала она.
— Почему? Он очень дорог мне.
— У меня есть приказ генерала сдать его старшей сестре.
— Я вас умоляю, это реликвия моего отца. Это все, что он мне оставил.
— Нет, я не могу тебе помочь. Меня из-за этого накажут, — нахмурилась она.
— Вы ведь такая добрая. Я хотел бы, чтобы вы были моей мамой. Пожалуйста, разрешите мне забрать его.
Кажется, мои мольбы смягчили ее, и она сказала:
— Я покажу тебе, где он. Остальное — твоя забота.
— Спасибо вам. — Я поклонился.
Сестра проводила меня в кабинет, показала мне ящик и отперла его.
Я прятался под столом, когда она отдавала ключ старшей сестре. Потом она ушла домой. Когда пациент из соседней палаты позвал сестру, я быстро нашел в ящике медальон и вернулся в постель.
ГЛАВА 6
1972
ПЕКИН
Каждый день мне приходилось словно проходить сквозь строй требований, ожиданий и надежд двух моих дедушек. По утрам с одним из них я беседовал о финансовых делах, а с другим по вечерам обсуждал военные и политические события, о которых прочитал в газетах.
К двенадцатому году жизни я составил собственную библиотеку, в которую вошли самые разные книги — от развлекательных до серьезных. Частенько я перелистывал «Искусство войны». Не меньшее удовольствие доставлял мне и «Дэвид Копперфильд» Чарльза Диккенса. Одинокое существование героя Диккенса отзывалось в моей душе горячим сочувствием. В трагедии было что-то привлекательное. Мудрые мысли Сунь-Цзы казались мне вполне применимыми в повседневной жизни, но я тосковал по моей собственной Эмили. Я начал по-другому смотреть на девочек, но они казались мне дурно воспитанными, все, кроме одной — стройной, весьма привлекательной девочки по имени Лили. Она была дочерью министра сельского хозяйства. Он только что получил эту должность и перебрался в Пекин откуда-то из южной провинции Фуцзянь, чем, видимо, и объяснялся ее легкий акцент и простота одежды. Ее ответы на уроках казались такими же простыми и ясными, как и выражение больших глаз. Лили была совершенно непохожа на других, и меня безудержно влекло к ней.
Когда мне надоедало слушать учителей, я закрывал лицо ладонями и сквозь щелки между пальцами разглядывал Лили. У нее был нежный тонкий профиль, выразительный удлиненный подбородок, а глаза становились особенно красивы, когда она улыбалась. Мечтательные, прелестные, они напоминали нежные бутоны. У нее была лебединая стройная шея, словно у сказочной принцессы, которую я видел на картинке в какой-то книжке, а длинные волосы стягивала обычная резиночка, даже не цветная. Молчаливость Лили была красноречивее многословия. Чем больше я смотрел на нее, тем прекраснее она мне казалась.
