Я прошёл несколько шагов и упал лицом в песок. Зарыдал.
— Ладно, не реви, — буркнул он и спрыгнул с телеги, — помоги лучше разгрузить. Смотри у меня! Иди за мной и не отставай.
Я остановился, сбросил упряжку и подошёл к подводе. С отвращением взял связку рук и пошёл за мужиком. Руки медленно шевелились и нашёптывали странные словосочетания. Болела спина, слегка тошнило. Сколько времени шли, сказать не могу, но наконец мужик остановился и прогнусавил, указывая на свежевырытую яму:
— Бросай сюда. Иди за следующей связкой и побыстрей.
Я бросил руки в канаву, но не удержался и упал сам.
— Помогите! Помогите! — завопил я…
— Что кричишь, родненький, — слышу у самого уха чей-то ласковый голос.
Открыл глаза. Полумрак. Надо мной склонилась старушка в белом халате. Поодаль — хмурые лица.
— Где я? — прошептал я, с трудом шевеля губами.
— Спи, миленький, спи. В больнице…
Я провалился в темноту.
Вы когда-нибудь были на базаре? Не сомневаюсь, конечно, были. С независимым видом прохаживались между рядами, выбирая себе подходящие по цене овощи и фрукты. Иногда яростно, но чаще лениво торговались с шамкающими бабками или угрюмыми кавказцами, сбивая цену. Кое-когда вам это удавалось, но чаще продавцы стояли на своём — неприступные, как скалы Тибета.
Когда-то я тоже бывал на базарах.
В тот раз мать попросила меня купить помидоры и картофель, а если повезёт, полтора-два килограмма мяса, естественно, без костей.
Был ясный день, ярко светило весеннее солнце. Помидоры и картофель я купил почти что сразу, а вот с мясом дело обстояло плохо. Я осмотрел все лотки, но тщетно. Уже собрался уходить, но вдруг увидел одиноко стоящего мужика в старой потёртой шинели. Он был одноног, с какой-то обречённостью опирался на костыли и негромко вещал:
— Покупайте мясо без костей, покупайте печень.
На большом ящике, застеленном непонятного цвета материей, лежало мясо, именно то, которое я искал. Рядом алела огромная печень. Я подошёл ближе. О боже, этот человек был безобразен! Непокрытая голова его была обвязана бинтом грязного землистого цвета. Вместо левого глаза зиял провал. Хищный нос, маленькие усики и гладко выбритый подбородок с тремя огромными симметрично расположенными бородавками. Возле ящика стояла какая-то старушка и по-деловому осматривала мясо.
— Милок, а мясе свежее? — допытывалась она.
— Свежее. Берите скорее, а то мне трудно стоять.
— Скорее, милок-то, скорее… Цена-то какая?
— Пятьсот рублёв за кило, бабуля.
— Што?! — И, отшатнувшись, она засеменила прочь. Я остался с калекой наедине. Он свирепо вращал единственным глазом и, не обращая на меня внимания, продолжал:
— Покупайте мясо, очень вкусная печень.
— А можно по сто рублей за килограмм? — выдавил я, стараясь не смотреть на этого человека.
— Как по сто? — прошипел он. — Я ноги лишился, печень вырезал, жить не на что, а ты — по сто за кило? Мальчишка! Только пятьсот и ни копейкой меньше. Не хочешь — не бери.
— Ха-ха, как будто вы тело своё продаёте, торгуетесь, — фальшиво засмеялся я, стараясь скрыть дрожь в коленках, — печень небось ослиная, а мясо — говяжье.
— Ослиная?! Говяжье?! — вдруг заорал необыкновенный продавец. — Я торгую своей печенью, своим мясом.
Он ткнул себя в правый бок, покопался там и, вынув бьющееся сердце, бросил его на ящик. Оно попульсировало немного и затихло.
— Вот и сердце своё продаю. Бери, дорого не возьму.
— Чёрт возьми, — прошептал я.
— А может быть, ты и мозги хочешь купить? Я и это могу продать.
С этими словами он взял себя левой рукой за волосы и резко дёрнул вверх. Что-то хрустнуло, и через несколько секунд я увидел шевелящиеся мозги, похожие на маленьких серых червячков, у меня перехватило дыхание. Я, не отрываясь, смотрел на ящик широко раскрытыми от ужаса глазами. Человек, стоящий на костылях, торгующий своей печенью, вытаскивающий из груди сердце, копающийся в своих мозгах… Мне стало дурно. Чуть не стошнило. Оглядываюсь. Люди спокойно проходят мимо, равнодушно спрашивают о цене сердца, мяса, печени и, возмущаясь дороговизной, уходят прочь. Не видят? Не понимают? Не интересуются?
Ни слова не говоря, шатаясь от слабости, я побрёл домой.
Когда я рассказал об увиденном и пережитом, мне не поверили, приняли за выдумку. Больше всех происшедшее удивило мою младшую сестрёнку Анюту. Она постоянно переспрашивала о подробностях. Её симпатичное личико вытягивалось так, что было смешно.
— Не веришь? Пойдём, покажу, — предложил я.
Было уже время обеда. Едва дождавшись конца обеда, я потянул Анюту на рынок. Она сначала отнекивалась, но, прочитав на моём лице неподдельный ужас, согласилась. Пришли. Сколько ни ходили, человека на костылях не увидели. Я пробовал было расспросить бабулек, торгующих неподалёку от этого места, но никто ничего не видел и не слышал. Никаких калек, по их словам, не базаре не появлялось. Идём назад. Сестра посмеивается надо мной, конечно. Я молчу, плетусь рядом.
Прошло несколько дней. Все уже стали забывать мои россказни, один я помнил. Снова мать послала меня на базар за овощами и фруктами. Просила никуда не ввязываться и не фантазировать. Хожу между рядами, а сам по сторонам зыркаю, выискиваю одноногого. От напряжения и страха даже икать стал. Ничего необычного не происходило. Рынок как рынок… Хотел было приняться за покупки, но вдруг вижу, немного поодаль сидит на земле непонятного вида существо. Ног и правой руки нет. На голову надет мешок с прорезью для правого глаза и небольшой дырочки для рта. Тело завёрнуто в чёрную материю. Рядом стоит потрёпанный магнитофон, и хриплый голос вещает:
— Купите, Христа ради, мясо, почки, печень, кости, ноги для холодца…
Очнулся я дома. Как добежал, не помню. Помню только, что кричал: надрывно и страшно. Хотя дома уже не удивлялись…
— А ну, вставай, каналья! — раздался резкий голос, и что-то обрушилось на мою спину.
"Плеть…" — сразу догадался я и вскочил. Вокруг стояли оборванные грязные люди и, показывая на меня пальцами, смеялись.
— Где я, что такое? — возмущённо закричал я. — Почему вы меня бьёте?
— Ты, свинья, слишком много задаёшь вопросов, — произнёс тот же голос. Он принадлежал надсмотрщику, лощёному типу в чёрном мундире.
— Как вы смеете меня бить? Я требую начальника! — снова заговорил я.
— Я — твой начальник, — захохотал тип и ударил меня кулаком в челюсть. Я упал, затем вскочил, хотел броситься на своего мучителя.
Внезапно ко мне подбежал мужчина в испачканной жёлтой краской блузе, очень похожий на того, который совсем недавно подошёл ко мне в музее.
— Мсье, не сопротивляйтесь. Идите в круг. Я потом всё объясню, — тихо произнёс он.
Тут же нас окружили другие надзиратели. Они многозначительно переглядывались.
— Покоритесь, мсье, не выпендривайтесь. Се ля ви, — стали раздаваться голоса.
Я нехотя подчинился. По команде, вместе со всеми, поплёлся по квадратному тюремному двору.
Зелёные скользкие стены, окружавшие меня, дышали безысходностью.
"Куда я попал?" — думал я, но от происшедшего ничего не мог вспомнить. Вдруг осенило. Ах да, картины. Я пришёл на выставку полотен художников девятнадцатого века. Ходил, наслаждался. Подошёл к одной из картин Ван Гога, художника-мессии.
— Вам нравится эта работа? — вдруг раздался сзади незнакомый приятный голос. Я оглянулся. Передо мной стоял молодой мужчина в запачканной одежде.
Я, улыбаясь, ответил, что ещё не рассмотрел её как следует. Незнакомец изумлённо поднял брови, стал пристально всматриваться в меня.
— Что-то не так? — заговорил я.
— Нет. Просто вы очень похожи на… О, пардон…
Неизвестному, вероятно, стало плохо, он побледнел, схватил меня за плечи и потянул за собой на картину.
— Прогулка окончена, — заверещал надзиратель и щёлкнул хлыстом.
Заключенные остановились. Я по инерции налетел на впередистоящего здоровяка в лохмотьях.
— Что, спятил, приятель, — зашипел тот.
— Простите, задумался…
— Я тебе задумаюсь, собака. Это тебе не Монпарнас и не Елисейские Поля, — закричал мужчина и хотел ударить, но тут к нам стремглав подбежал тот, в блузе.
— А ну не тронь! — закричал он.
— По камерам, — скомандовал надзиратель. — А ты, новенький, — он ткнул меня хлыстом, — иди за мной!
— Погодите, мсье, — горячо заговорил мой заступник, — определите его ко мне. Я очень прошу вас.
Надзиратель смерил мужчину презрительным взглядом, затем произнёс:
— Ну ладно, только смотри за ним. Он кажется мне подозрительным.
Вот и камера. Я присел на краешек топчана.
