— Ну что, ты наконец прекратил? — кричал на сына Билл. — Ты остановился?
Алекс молчал.
— С тебя довольно? — снова завопил Билл.
— Да, — едва слышно прошептал Алекс.
— Нельзя так кричать на ребенка, — сказала какая-то женщина в конце прохода.
— Это не ваше дело! — рявкнул на нее Билл. Рот его безобразно искривился, губы дергались от бессильной ярости. Щека блестела от слизи и слюны. — Разве ты не видишь, что происходит? — кричал он Алексу. — Разве ты не понимаешь, что ты с собой делаешь?
Алекс продолжал безмолвно стоять, прижавшись к прилавку.
— Ты становишься похожим на меня.
Мальчик хотел было что-то сказать, но передумал и отвернулся от отца.
— Смотри на меня! — снова заорал Билл. — Смотри на меня! Что ты видишь? Смотри на меня. Я — парализованный человек. Смотри на меня. Я не могу двигаться. Я парализован.
Алекс закрыл лицо руками.
Какой-то человек, войдя в проход, что-то сердито сказал Биллу.
— Убирайся! — крикнул ему Билл. — Убирайся, я говорю со своим сыном! Ты понимаешь, что происходит? Ты понимаешь, что случится с тобой? — орал Билл в спину сына.
Алекс, сгорбившись, облокотился на прилавок, спрятав лицо, и шептал:
— Прости меня, папа. Прости меня.
— Так я все равно скажу, что с тобой произойдет! — кричал Билл. — Ты найдешь хорошую работу и, возможно, станешь получать кучу баксов. Может быть, ты, как и я, будешь работать в центре города, в небоскребе с видом на океан. Когда тебе будет под тридцать, ты женишься и обнаружишь, что у тебя нелады с желудком.
К Биллу приблизился еще один человек, говоривший по телефону. За его спиной собралась толпа.
— Но к тому времени ты все еще не поймешь, что происходит! — продолжал кричать на сына Билл. — Ты будешь делать все больше и больше денег. Будешь жить в большом доме, ездить на красивых машинах и носить дорогие костюмы. Тебя повысят, ты начнешь ездить в «Лок-Обер» и обедать в компании больших начальников. И ты не сможешь остановиться, потому что не заметишь, не поймешь, что с тобой происходит. Но ты все равно не сможешь остановиться, даже если все-таки поймешь, потому что ты трус. Когда же тебе пойдет пятый, а потом и шестой десяток, ты постепенно начнешь терять разум, но не заметишь и этого. Ты просто потеряешь его и превратишься из большой жирной крысы в маленькое, едва заметное пятнышко на экране. Или ты перестанешь справляться с работой и они уволят и похоронят тебя, прежде чем ты успеешь понять, что случилось. Ты думаешь…
— Хватит, — даваясь рыданиями, сказал Алекс. — Хватит, хватит.
Он бегом бросился прочь по проходу.
Несколько мгновений рот Билла продолжал беззвучно кривиться и подергиваться. Что-то жгло его изнутри. Он скосил глаза и посмотрел сначала на яркие лампы над головой, а потом на перешептывающихся людей, сгрудившихся в конце прохода. Взглянул на то место, где только что стоял Алекс, и ощутил непреодолимое отвращение к себе. Что на него нашло? Какой демон его попутал? Он с трудом повернул голову, чтобы увидеть, куда побежал Алекс, и сердце его упало.
— Алекс! — закричал он, но мальчик уже выбежал из магазина. Как мог он наговорить таких вещей своему бесценному, своему дорогому Алексу? Неужели он превратился в чудовище, пожирающее людей, которых любит больше всего на свете? Он уронил голову на плечо. Где Алекс? Где его сын? «Прости меня, Алекс, прости».
Через минуту он уговорил какую-то женщину в соломенной шляпе вывезти его в главный коридор.
— Я должен отыскать сына, — сказал Билл.
Он предложил женщине взять десять долларов из бумажника, висевшего у него на шее. Нет, она не может брать деньги за помощь парализованному. Она же христианка. Куда ему надо? Они вернулись к фонтанам и магазину новых автомобилей, заглядывая по дороге в разные магазины. Женщина была слабее Алекса и везла коляску с большим трудом. Биллу казалось, что гул ярмарки утих. Сейчас он мог думать только об Алексе. Нежные образы сына резали его словно ножом. Вот маленький сын тянет к нему ручки. Вот он укладывает мальчика спать в его комнате, оклеенной голубыми обоями. Как он мог сказать такое своему единственному сыну? Билл будет просить у Алекса прощения. Но что он может сказать в свое оправдание? Поедемте туда. Это не он? Нет. Скорее. Пожалуйста, скорее.
Одиннадцать часов сорок восемь минут. Женщина вывезла Билла из здания ярмарки и сказала, что позовет кого-нибудь еще помочь Биллу. У нее уже сильно болят ноги. Когда женщина повезла его по дорожке, выйдя с ярмарки через южный вход, Билл увидел Алекса, сидевшего на тротуаре.
— Не приближайся ко мне, — сказал мальчик и встал.
— Алекс. — Билл умоляюще посмотрел на сына. Он едва мог произносить слова. — Я сам не знал, что говорил.
— Пойду позову еще кого-нибудь, — сказала женщина и вернулась в здание ярмарки.
— Алекс, — сказал Билл, — прости меня, Алекс.
Его отделяли от сына какие-нибудь десять футов.
— Зачем ты мне это сказал?
— Я не думаю то, что сказал.
— Тогда зачем ты все это говорил?
— Алекс, я очень люблю тебя. Я страшно подавлен тем, что произошло со мной. Я часто не могу правильно думать и говорю то, чего вовсе не думаю.
Слезы хлынули из глаз Билла и потекли по онемевшим щекам.
— Ты назвал меня трусом. — В глазах Алекса мелькнуло жестокое выражение.
— Я так не думаю, Алекс. Это я трус. Я просто свалил все на тебя. Я не в себе. Пожалуйста, Алекс, пожалуйста, прости меня. Я люблю тебя. Я так горжусь тобой. Ты простишь меня?
Он закашлялся и начал тереться лицом о свое плечо.
— Пожалуйста, Алекс. Ведь ты мой сын, и я люблю тебя.
Мальчик подошел к отцу и обвил руками его шею.
НОВОСТИ ОТ МИСТЕРА БЕЙКЕРА
Его одели очень давно, и теперь Билл без всякого интереса ждал приезда Торстона Бейкера. Ноги прикрыты одеялом. Из ванной доносится ровный шум льющейся воды.
Слушая, как Мелисса принимает душ, Билл думал об их первом интимном свидании. Тогда она пораньше отпросилась с работы и в своей квартире приготовила ему обед, опустив шторы, чтобы никто не догадался, что она дома. Билл вспомнил продолговатое пятно света, падавшего на подоконник из-под шторы, пение птиц. Они оба были не в состоянии есть и, посидев за столом в полном молчании, одновременно встали и подошли почти вплотную друг к другу. Каждая клеточка его тела была готова взорваться. Билл почему-то запомнил предметы, лежавшие на столах, и тени на стене.
Он сидел одетый очень, очень давно. Снизу, с первого этажа, доносились голоса Вирджинии, ее детей, Алекса, Питера Харндена. Который теперь час? Билла выводило из себя незнание времени. Последнее проклятие.
Из ванной раздался голос Мелиссы:
— Я не собираюсь этого делать. Он приедет через десять минут, а я ничего не могу найти.
Голос Алекса, приглушенный закрытой дверью:
— Папа, тетя Вирджиния хочет знать, что подарить тебе ко дню рождения.
— Галстук.
Он ничего не пил с самого обеда, и в горле сильно пересохло. Было такое ощущение, что из него высосали весь воздух. Мысленно он снова представил свое первое свидание с женой, вспомнил Мелиссу, стоявшую у зашторенного окна.
Билл услышал, как она вышла из ванной и, подойдя к шкафу, начала выбирать одежду. Нежные звуки одевания. Шелковистый, как дыхание, шелест трусиков, шорох блузки, трущейся о плечи. По полу зацокали туфельки на высоких каблуках. Потом он почувствовал прикосновение расчески к своей голове.
— Билл, ты выглядишь так…
— Что?
— Ты чего-нибудь хочешь?
— Воды.
Зазвонили телефоны. Он закусил губу до тех пор, пока они не смолкли. Расческа нежно касается его головы, рука Мелиссы прижимается к его щеке. «Дыши медленно, еще медленнее».
Он спросил жену, носит ли она кулон, который он подарил ей, золотую цепочку с маленькими золотыми шариками. Может ли она надеть его, чтобы он мог представить ее себе в нем? Да, пообещала Мелисса.
Он чувствовал, как ее рука ласкает его щеку.
— Билл, дорогой мой, через несколько дней ты поедешь в больницу, ладно?
— Я хочу остаться здесь.
— Обещаю, что стану приезжать, когда ты будешь еще спать, а уезжать, когда ты уснешь. Мы не можем больше ухаживать за тобой дома.
— Я привык к своей комнате.
Она встала. Билл услышал шорох ее одежды. Мелисса заплакала, и он понял, что отчасти она плачет по нему. Оплакивает его. Это все, что ей осталось. Он попросил, чтобы она взяла его руку и прижала ее к своему телу.
— Где сейчас моя рука?
— У моих губ.
— У твоих губ?
— Да.
Он прислушался к ее дыханию. Запах невидимых цветов, белых лилий, аромат ее кожи.
— Мелисса, — сказал он, — представь себе, что до сегодняшнего дня в нашей жизни ничего не было.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Представь себе, что сегодня мы с тобой встретились впервые.
