— Это правда. Мы притворялись, будто не знаем друг друга. Особенно часто виделись в тот период, когда Куэнка работал советником губернатора провинции по вопросам безопасности. В те годы между нами возникло нечто вроде дружбы, но даже тогда ни один из нас ни разу не упомянул прошлое — тем более то, что инспектор едва не отправил меня в тюрьму как члена банды Сарко. Потом мы снова перестали видеться, и недавно я узнал, что с некоторого времени он был начальником комиссариата аэропорта. И именно там, в аэропорту, его нашла мне в то утро моя секретарша. Когда я сказал инспектору, что мне нужно поговорить с ним, он лишь уточнил: «Это срочно?» «Для меня — да», — ответил я. Куэнка сказал, что утро у него полностью загружено, но мы могли встретиться во второй половине дня. Он предложил мне прийти к нему в кабинет в аэропорту. «Это личный вопрос, — объяснил я. — Было бы лучше обсудить его в другом месте». В трубке на несколько секунд повисло молчание, а потом я услышал: «Что ж, как хотите». Инспектор спросил, когда и где мы могли бы встретиться, и я сказал первое, что пришло в голову: в шесть часов на скамейке на площади Сан-Агусти.
Без четверти шесть я уже сидел в назначенном месте — на скамейке на площади Сан-Агусти, перед памятником генералу Альваресу Кастро и защитникам города. Вскоре появился инспектор Куэнка, тяжело дышавший, с перекинутым через руку пиджаком. Я поднялся, обменялся с ним рукопожатием, поблагодарил за то, что он согласился встретиться со мной, и предложил пойти выпить кофе в «Ройале». Инспектор устало опустился на скамейку, ослабил узел галстука и произнес: «Сначала скажите, о чем вы хотите со мной поговорить». Я сел рядом с ним и, не дав ему даже вздохнуть, произнес: «А вы разве не догадываетесь?» Все еще тяжело дыша, он посмотрел на меня иронично и одновременно подозрительно: «О Сарко?» Я кивнул.
Несмотря на возраст, вид у инспектора был крепкий, но почему-то своим лицом он показался мне похожим на грустную черепаху. Его взгляд был устремлен вперед — на статую генерала Альвареса де Кастро, или на клены, окружавшие центр площади, или на большие белые зонты, защищавшие от солнца террасы баров, или на аркады и кремовые фасады зданий, с рядами балкончиков из кованого железа. По щеке катилась капелька пота. «Что ж, — с видом человека, смирившегося с неизбежностью, промолвил Куэнка, когда наконец отдышался. — Думаю, рано или поздно это должно было случиться?» Положив пиджак себе на колени, он спросил: «Так что вы хотите узнать?» «Только одну вещь, — ответил я. — Кто тогда был доносчиком?» Инспектор Куэнка повернулся ко мне, вытирая ладонью каплю пота на щеке. «Вы ведь понимаете, что я имею в виду? — добавил я и, прежде чем он успел ответить, продолжил: — Вы ждали нас тогда снаружи со своими людьми. Знали, что мы совершим налет на банк. Значит, кто-то сообщил вам об этом. Кто?» Инспектор Куэнка, казалось, был раздосадован. «Зачем вы хотите это выяснить?» — спросил он. «Мне нужно это знать», — сказал я. «Зачем?» Инспектор Куэнка поморгал. «Я не скажу вам, — заявил он, покачав головой. — Это профессиональная тайна». «Да будет вам, инспектор, — усмехнулся я. — С тех пор минуло уже тридцать лет». «Это правда, — кивнул Куэнка. — И именно поэтому вам бы следовало забыть ту историю. У меня же навсегда остаются определенные обязательства, особенно перед людьми, которые мне доверились. Разве вы стали бы разглашать тайну своего клиента, даже если бы прошло тридцать лет, с тех пор как он вам ее доверил?» «Зачем эти уловки, инспектор? — возразил я. — Вы же понимаете, что тот случай не был обычным». «Вот именно, адвокат, уловки тут ни к чему, — ответил инспектор. — Вы тоже должны понимать, что обычных случаев вообще не бывает».
Мы замолчали. Я подождал несколько секунд и произнес: «Хорошо. Я не стану просить вас сообщить, кто это был. Только скажите «да» или «нет» Тере была доносчицей?» «Тере? — переспросил инспектор. — Какая Тере? Девушка Сарко?» С моего языка чуть не слетело, что она была не девушкой Сарко, а его сестрой, но я лишь кивнул. Инспектор Куэнка улыбнулся и разразился смехом. Впервые я видел его смеющимся: это был какой-то странный смех — веселый, молодой, исходивший от умудренного годами и лишенного иллюзий человека. «В чем дело?» — спросил я. «Ни в чем», — ответил инспектор. Теперь на его губах играла лишь едва заметная улыбка, и по его лицу уже не тек пот, хотя было жарко. Крупные, со вздувшимися венами руки по-прежнему лежали на коленях поверх сложенного пиджака. «Просто я не могу поверить, что вы говорите всерьез, — произнес он и спросил: — А ведь та девушка вам нравилась, верно?» Я покраснел: «Какое это имеет значение?» «Никакого, — пожал плечами Куэнка и добавил, имея в виду вас: — Я узнал об этом от журналиста, который собирается писать книгу о Сарко. Он сказал, что вы присоединились к банде Сарко из-за той девушки. Правда?» Я подтвердил, что это правда. Потом он поинтересовался: «А с чего вы взяли, что она была моим стукачом?» «Я не говорил, что она была вашим стукачом. Лишь спросил, она ли в тот раз донесла на нас». «Разве вы забыли, как обстояли дела в банде Сарко? Думаете, кто-то из вас осмелился бы донести? Вы бы сами решились на подобное? Помните, какой страх внушал вам Сарко?» «Я не боялся его, — заявил я. — Уважал, но не боялся». «Если кажется, будто вы не боялись его, то вы просто не осознавали этого — в отличие от прочих своих товарищей. А Сарко тогда был безбашенный. И, насколько мне известно, всегда являлся таким. Как кто-то из вас мог осмелиться совершить донос? А тем более та девушка из бараков? Вы ведь знаете лучше меня: она была предана Сарко как собака, и даже если бы ей стали вырывать ногти, то не выдала бы его».
Я подумал, что инспектор Куэнка прав. Понимал, что Тере не могла быть тем самым доносчиком, и следовало поговорить с инспектором и убедиться в этом. «У меня еще один вопрос», — сказал я. Инспектор Куэнка продолжал смотреть прямо перед собой, щурясь от солнца. Пиджак, лежавший на коленях, скрывал его живот. «Почему вы не задержали меня тогда, почему оставили на свободе?» Инспектор Куэнка догадался, что я имел в виду тот вечер, когда он приехал за мной в Колеру, и через пару секунд пробормотал: «Хороший вопрос». «И каков же ответ?» Куэнка помолчал немного и сказал, что не знает, каков ответ. Никогда больше в своей жизни он не отпускал виновного, и тогда даже пожалел о своем поступке, а потом пришел к выводу, что совершил его под влиянием ошибочных причин. «Как и лучшее, что я сделал в своей жизни», — добавил он.
Я подумал, что это шутка, но, заглянув ему в лицо, понял, что инспектор не шутит. Спросил, что он имел в виду. Куэнка принялся рассказывать о своей жизни. Сообщил, что родился не в Жироне, но жил тут почти сорок лет. Ему часто приходило в голову, что, если бы он не поселился в этом городе, его жизнь, вероятно, сложилась бы неудачно или, по крайней мере, была бы намного хуже, чем та, которую он прожил. «А знаете, почему я приехал сюда?» — произнес инспектор, поднял руку и указал куда-то в центр площади: «Из-за этого». Я проследил взглядом за его рукой и уточнил: «Из-за статуи?» «Из-за генерала Альвареса де Кастро, — ответил инспектор. — Из-за осады Жироны. Вы знаете, что есть роман Гальдоса, рассказывающий об этом?» «Конечно», — кивнул я. Он спросил, читал ли я книгу, и я ответил, что нет. «А я читал. Дважды. Первый раз — очень давно, когда мне было восемнадцать лет и я проходил практику в Мадриде, готовясь к работе инспектора. Книга произвела на меня сильное впечатление, показалась грандиозным романом о войне, а Альварес де Кастро — легендарным героем. Когда наступил момент выбирать место работы, я решил приехать сюда. Хотелось узнать этот город, славное место, где сражался Альварес де Кастро». Инспектор рассказал, что несколькими неделями ранее, разговаривая с вами о Сарко, упомянул этот роман Гальдоса, а потом решил перечитать его. «И знаете что? — Инспектор Куэнка снова повернулся ко мне. — У меня создалось впечатление, что это не роман о войне, а какая-то пародия на роман о войне — пошлое, жестокое и претенциозное произведение, помещенное в декорации города из папье-маше с жителями из папье-маше. А что касается Альвареса де Кастро, это отвратительный персонаж — психопат, способный пожертвовать жизнью тысяч людей ради удовлетворения своего патриотического тщеславия, чтобы не отдать французам заранее обреченный город. В общем, — заключил он, — закончив перечитывать роман, я вспомнил, как однажды видел по телевизору выступление одного профессора. Тот говорил, что книга подобна зеркалу и не человек читает книгу, а книга читает человека. Я согласился с ним. И еще сказал себе: черт возьми, лучшее в моей жизни произошло из-за заблуждения. Мне понравилась плохая книга, я счел злодея героем». Инспектор Куэнка замолчал и потом, не отводя от меня взгляда, спросил: «Что вы на это скажете?»
