В тот момент я думал о том, что, возможно, не Тере солгала мне, а инспектор Куэнка. Вероятно, он рассказывал мне все это, желая увести от главной темы и не выдать человека, тридцать лет назад сыгравшего роль доносчика». Я хотел продолжать настаивать и просить инспектора ответить на мой вопрос, однако мне вспомнился наш последний разговор с Тере, и я понял, что это бессмысленно. «Ла-Фон», «Руфус» и китайский квартал перестали существовать несколько десятилетий назад, и мы с инспектором Куэнкой являлись будто двумя ископаемыми, оставшимися от той эпохи, — старый полицейский и бывший юный бандит, превратившийся в адвоката. Сидели на скамейке в вечерний час, как два пенсионера, и беседовали о давно ушедших временах, о том, чего никто в городе уже не помнил и что никому не было интересно. В общем, я решил смириться и не спрашивать больше. Я не знал, Тере ли говорила правду, а инспектор Куэнка лгал или наоборот. И поскольку я этого не знал, не мог знать и того, любила ли меня Тере или нет или она любила меня лишь периодически и на определенных условиях, тогда как Сарко она любила постоянно и безусловно. На самом деле я даже не знал, каковы были истинные чувства Тере к Сарко, потому что у меня не было никаких доказательств того, что они являлись братом и сестрой. Я не мог быть уверен, что Тере не солгала мне тогда в моем кабинете, открыв эту тайну, чтобы убедить меня помогать Сарко. Кроме того, даже если они действительно являлись братом и сестрой, я не мог быть уверен, что, узнав о связывавших их родственных узах, Тере стала любить Сарко по-другому, чем прежде. В общем, я не знал ничего. Ничего, за исключением того, что в данной истории никогда не прозвучат ответы на все вопросы. Я подумал о том, что, возможно, это не конец истории, со мной произошло еще не все, что должно было произойти, и, если Тере когда-нибудь вернется, я буду ждать ее.
Я кинул взгляд на инспектора Куэнку и понял, что, несмотря на его вид грустной черепахи и лишенного иллюзий старика, он был счастливым человеком. Мы сидели молча, подставив свои лица лучам вечернего солнца и наблюдая за городской суетой на площади Сан-Агусти, перед статуей генерала Альвареса де Кастро. Наконец я поднялся со скамейки и произнес: «Теперь вы согласитесь пойти выпить кофе?» Инспектор Куэнка широко раскрыл глаза, будто мой вопрос разбудил его, потом вздохнул, тоже встал и, когда мы двинулись через площадь в сторону «Ройаля», сказал: «Если не возражаете, давайте лучше выпьем пива».
Выражение признательности
Мой роман был бы невозможен без работ Франсиско Памплоны, и особенно Карлеса Монгилода, чье эссе «Двадцать пять лет и один день» стало одним из главных побудительным стимулов к его написанию. Кроме того, Кармен Бальсельс и Давид Труэба прочитали черновик и сделали ценные замечания. У Энтони Бивора я позаимствовал выражение, услышанное от него зимним вечером 2011 года, во время нашего совместного ужина. Мои книги, написанные за последние двадцать лет, и я сам многим обязаны Джорди Грасиа. Также я признателен следующим книгам: «К свободе» Хуана Хосе Морено Куэнки, «История Хулиана» Хуана Ф. Гамельи, «Кастильцы» Жорди Пунти, «Молодежная преступность 80-х. Кино, пресса и улица» нескольких авторов и «Воспоминания о китайском квартале» — неизданный текст Жерара Баге. Мне хотелось бы поблагодарить Жуана Боаду, Жозепа Антона Бофилля, Антони Канделу, Эмили Каулу, Жорди Каулу и Нарсиса Каулу, Жорди Короминаса, Марию Куэсту, Даниэля де Антонио, Томаса Фрауку, Пепе Герреро, Рамона Льоренте, Льоренса Марти, Пури Мену, Мариану Монтойа, Исабель Саламанья, Карлоса Собрино, Роберта Сотераса, Гильема Террибаса и Фернандо Веласко.
