Их завели, обоих, одного за другим, неотличимых по виду. Единственное, что отличало одного рецидивиста от другого, — это нагрудные номера на белом тряпичном прямоугольнике, пристроченные к робам, пошитым из грубой чёрного цвета кирзы.
Лейтенант предупредительно кивнул на посетителей и вслед за этим указал им на длинную скамью, располагавшуюся с противоположной от осу́жденных стороны стола. При этом он соблюдал все надлежащие вохровцу приличия, принятые при общении с авторитетными зэками. Старшина встал у двери, облокотился на стену и принялся равнодушно исследовать глазами течение заоконной жизни.
— Общайтесь, — коротко произнёс лейтенант, — время пошло. — И посмотрел на часы.
— Вот это оп-па так оп-па! — развёл руками Сохатый, он же брат Павел, если по-старому. — От это встреча так встреча, от это я понимаю! — На лице его нарисовалась такая широченная улыбка, что не поверить в её искренность было просто совершенно невозможно. — Какими судьбами, матушка?
— Здравствуйте, Еленочка, — робко улыбнулся вдогонку брату второй заключённый, брат Пётр, Паштет, — если в нынешних обстоятельствах мерить его суть жизнью до заговора и последующего переворота. — И вы здравствуйте, — он вежливо поклонился головой в сторону Германа Григорьевича, не очень понимая, кто есть таков этот приятного вида человек средних лет.
— Это Герман, мой муж, — отрекомендовала его хозяйка «Шиншиллы», — вот и познакомились, наконец.
— Оп-па! — снова подал свой голос «смотрящий» брат, — двойная радость у нас, я гляжу, вся семья в сборе, включая шефа! — и с хитринкой во взгляде кивнул Веневцеву: — Чего хоронился-то от нас, братан, неужель такие прям уж страшные?
Лейтенант, деликатно отсевший в угол, мало чего понимал из обрывочных всплесков застольных приветствий; Еделев приказал отбить полчаса, приглядывать за порядком, а больше не лезть ни в какие дела, если чего-либо не выйдет за рамки дозволенного. Что он и делал.
На приветствие Сохатого Герман не ответил, право вести беседу уступил жене. Разве что ответно изобразил на лице намёк на радость встречи и стал ждать продолжения действия. В эту минуту ему и так было невероятно трудно сдерживать эмоции, разом нахлынувшие на его оболо… на всё его существо, на его чувствительную сердечную мышцу, начавшую трудиться на полные обороты сразу же после их успешного двойного приземления у вытяжного шкафа. Теперь же перед ним сидели оба они, двое апостолов, его персональные проводники от первого оборота к очередному, оба — учителя, архангелы и посланники неизвестной и чрезвычайно разумной силы, разместившей царствие своё в местах, весьма отдалённых от этих. Герману казалось, что ещё вчера, вот-вот, только-только… он даже не успел пока ещё осмыслить того, что произошло с ними со всеми, не то что преодолеть хотя бы один оздоровительный сон, который вычистил бы ему разум и заставил обрести свежий взгляд на ситуацию… Он сидит теперь перед своими бывшими учителями, и он должен принимать их такими, какими были они не там, а обитают тут, на самой настоящей бандитской зоне, в этой убогой тюремной библиотеке, вне той далёкой и уже наверняка недостижимой надземки.
— Послушайте меня внимательно, оба вы, Петя и Паша, — понизив голос, внятно проговорила Елена Веневцева, — мы друг друга знаем не первый день, так что оба вы наверняка понимаете, что вряд ли мы сюда к вам приехали ради какого-нибудь пустяка типа передачки или просто поболтать.
— Почему просто? — хмыкнул Сохатый. — Очень даже не просто, а потому что совестливость заела, кушает, видать, поедом изнутри, что одни лямь свою тянут на забайкальской па́йке, а другие на палатях у себя десертничают, как это, как его… — он на секунду призадумался и выдал: — «флан де фромаж аляпур дефрамбос», так вроде бы хрень эта звалась, ну где там у вас ещё творожок такой воздуховодный при малиновой жиже́.
— С пюре, — поправил его Герман, — а не при жиже. Но всё равно, спасибо, что запомнили, мне приятно.
— Прекратите! — резко оборвала Елена обоих и продолжила: — Времени у нас совсем ничего, а нужно обязательно успеть.
— Что успеть, простите, Еленочка? — вмешался Паштет, внимательно следивший за её словами. — В каком смысле успеть, вы о чём?
— Короче так, пацаны, — она скосила глаза на охранников и неожиданно выдала: — Вы сейчас в любой момент можете услышать голос. Или даже два, похожие на ваши… — Она сделала упреждающий жест рукой, предполагая реакцию братьев, но те сидели молча, вникая в эти странные шутейные заморочки, и не выражали никакого протеста. Да и сложно было вот так с налёта оказать любое сопротивление этой более чем самостоятельной женщине, которая и сама была устроена не из такого уж мягкого материала. — Больше пока ни о чём не спрашивайте, ребята, просто запомните, что, как услышите, сразу крепко возьмитесь за руки. И нужно постараться настежь распахнуть дверь и окно. Нам нужен сквозняк, сильный, и никак иначе. В противном случае мы приехали зря. Вопросы есть?
— Побег? — тихо, едва разжимая губы, процедил Сохатый. — А план?
— Не побег, — так же еле слышно произнесла Веневцева, — а освобождение. Хотя разницу вы пока вряд ли почувствуете, просто доверьтесь нам, братцы, и всё будет хорошо.
— Простите, Еленочка, а какое значение в вашем плане играет сквозняк? — всё так же вежливо обратился к ней Паштет. — Это, насколько я понимаю, как бы отвлекающий маневр? И от чего он будет отвлекать? И кого, главное дело? А то, как говорится, нобис симилес нон аут смарт, или же «как бы самих себя не перехитрить», если идти от латыни. Извините, конечно, за такое.
— Слыхали? — уважительно кивнув на брата, промолвил Сохатый. — Там-то уж не обманут, там извечная правда жизни, по себе знаем, не раз проходили.
— С латынью после разберёмся, братаны, — назидательно отреагировала супруга Германа, — у вас ещё будет отличная возможность совершенствоваться в ней до конца вашего срока. — И снова максимально прижала голос. — А сейчас лучше подумайте, как сделать так, чтобы эти двое, — она последовательно указала глазами на лейтенанта и старшину, — не сумели вам помешать. Я хотела сказать, нам. Нам и вам, — и посмотрела на часы. До конца разрешённого свидания оставалось примерно половина отпущенного времени, причём не бо́льшая.
— А чего они скажут-то? — внезапно спросил Сохатый. — Ну эти ваши, кто подскажет, чего нам делать.
— Не подскажут, — Герман всё же вмешался в процесс, решив оказать посильную помощь жене в её усилиях, и заговорщицки полуприкрыл веки, — они скорей всего будут орать нечто вроде: «Э-э-й, бра-атья, мы ту-ут! Слышно на-ас или как-ак?»
Звук у Германа получился куда как громче, нежели он намеревался его произвести, и тут же у обоих наблюдателей включились совсем уже задремавшие было слуховые рецепторы. Но тут же и успокоились, потому что Елена мило улыбнулась каждому из них, извиняясь за случайно допущенный непорядок в помещении библиотеки.
— И потом? — Паштет всё ещё не желал смиряться с таким непрогнозируемым оборотом событий. Любой неизвестности он предпочёл бы строгий и выверенный в деталях порядок действий — с тем, чтобы обрушение действительности, если и произойдёт, не накрыло бы собой остаток любой животворной мечты.
— Потом, как и было сказано: рука в руку, и сквозняк, — пояснила Елена.
— Или наоборот, — добавил муж, — главное, успеть тут же отреагировать и не оставлять после себя жертв, как вы начудили в прошлый раз.
— Откуда известно? — с явным недоверием во взгляде оценил его слова Сохатый. — Мы ж вам писем, кажись, не слали?
— Оттуда, братаны, — не растерялся Герман и тыкнул пальцем в небо, — там всё про всех известно, и не надо песен, лады?
Внезапно в лейтенантском углу возникло шевеление, послышался звук задвигаемого на место стула и оттуда же раздался начальственный голос:
— Так, всё, дорогие гости и осу́жденные, свидание окончено — время! — и, поднеся часы к глазам, помахал всем рукой. Старшина, что сидел на подоконнике, оживился и вскочил на ноги, ожидая приказа уводить. Он и получил его, в тот самый момент, как лейтенант приблизился к беседующим и отдал короткую команду: — Так, встали, руки за спину, двинулись на выход.
Супруги растерянно посмотрели на часы: всё было правильно, всё сходилось — и на самом деле тридцать полных земных минут, отпущенных на избавление от надземного Гамлета Айвазова, протекли столь незаметно, что никому из них даже в голову не пришло свериться по времени после того, как минула первая половина их спасительного свидания.
— Нет… — неуверенно произнесла Елена. Лицо её начало медленно заливаться краской неизвестного происхождения, а глаза наполняться слезами, — подождите, пожалуйста, мы совершенно ни о чём ещё толком не поговорили…
— И вы не предупредили нас, кстати говоря, — попытался вставить своё слово Герман, — могли бы, по крайней мере, дать знать за пять минут, мы бы… мы бы тогда… мы бы…
