— Не успел, — ответил Сашка.
— Не успел. Ну ладно, не беда. А в журналисты как попал? МГУ закончил?
— Да.
— Вот, ещё и диплом о высшем образовании имеет. И не какой-нибудь заштатной забегаловки, а МГУ. Полный набор положительных качеств столичного жителя. Завидуй, Славка! У тебя такого нет и никогда не будет.
— А чего мне завидовать? — Воробьёв усиленно поглощал мясо. — Мне и без этого набора неплохо живётся. Лучше, чем ему, по крайней мере.
— Чем же это ты живёшь лучше меня? — прищурился брат.
— Всем! — коротко бросил Воробьёв.
— Чем — всем?
— А всем. Я же не дурак — вижу, с какой ты рожей смотришь на машины, на которых я езжу, на квартиру, в которой я живу. На мобилу и то уставился, как на хрен знает какое чудо. Завидуешь?
Ева, перестав кушать, удивлённо подняла одну бровь и принялась пристально рассматривать родственников. Сашка поперхнулся, не зная, куда деваться от этого взгляда.
— Завидуешь, я же вижу, — продолжал Воробьёв. — А раз завидуешь, значит, живёшь хуже меня. И чё толку от твоей столичной прописки и диплома, которым ты тут хвалишься? Я вот на Чистых Прудах не жил, МГУ не кончал, а в жизни устроился как надо. Не то что ты.
Васильич слушал этот диалог, довольно ухмыляясь. Но потом всё-таки решил вставить своё веское слово.
— Ну ты, Славка, тоже не забывайся! — окоротил он водителя. — Всё то, что ты тут перечислил, тебе не принадлежит. Ты этим просто пользуешься, потому что я добрый. А если я добрым быть перестану, то и ты без штанов останешься.
— Понимаю, не дурак, — согласился парень. — Только у него даже такого нет!
— Мальчики, не ссорьтесь, — попросила Ева. Никто не обратил на неё внимания.
— А твой хозяин прав! — Сашка внимательно посмотрел на брата. Он намеренно употребил слово «хозяин», чтобы задеть Славку, но тот, похоже, этого не ощутил. — Материальные ценности преходящи. Сегодня они есть, а завтра их нет. А культура, образование и воспитание останутся со мной до конца моей жизни, что бы ни случилось.
— Ой ладно, культура у него! — поморщился Воробьёв. — Книжек начитался да вилку с ножом держать научился — вот и вся культура.
— Ты считаешь, этого мало? — поднял брови журналист.
— Я считаю, что это не показатель.
— Да? А что показатель?
— Да ничего не показатель! Я вообще считаю, что культура — это выдумка замороченных людей. Кто-то там сочинил, что держать вилку в левой руке культурно, а в правой — некультурно. И, если я держу её в правой, я должен дёргаться и комплексовать. Фиг вам! Видели? — Славка продемонстрировал брату внушительный кукиш. — С какой стати? Я буду есть, как мне удобно, и плевал я на все ваши правила!
Последние слова Воробьёв произнёс с особым нажимом и насмешкой.
— Ну ты-то, может, и плевал, а что о тебе другие подумают? — спросил Сашка.
— А мне неважно! Пусть что хотят, то и думают.
— Хорошо. На других тебе наплевать. А тебе самому было бы приятно, если бы сейчас с тобой за одним столом сидел человек, который, например, ел бы руками?
— А какая мне разница? — пожал плечами водитель. — Если ему так удобно, пусть ест. Узбеки, кстати, едят плов руками, и никто не считает их при этом некультурными!
— Но ведь так можно довести ситуацию до абсурда, — глянул московский гость на брата. — Сначала ты начнёшь держать вилку в правой руке, потом есть руками, потом сморкаться в скатерть и рыгать в тарелку. И если каждый будет делать так, общество превратится в свиней. Каждая отдельная личность деградирует, а там и цивилизация сойдёт на нет. Ты считаешь это нормальным?
— Я тебе ещё раз говорю — плевал я на все эти заморочки! — отрезал Славка. — Умных слов нахватался — «деградирует», «цивилизация» — и сидит тут, козыряет. Чё я должен об обществе думать? Оно обо мне много думает? Вот и я не собираюсь себе голову забивать. Живу, как мне удобно, и ни под кого подстраиваться не желаю. Мне в этом плане знаешь кто нравится? Американцы! Вот нация, которая вообще не заморачивается. Абсолютно свободные люди — как хотят, так и живут. Жрать захотел — купил гамбургер, сел посреди улицы и лопает. И никто ему пальцем не тычет, что он некультурный. Рыгнул — ну и что? Что естественно, то не безобразно. Заумных книжек не читают, смысл жизни не ищут — на фига? Всё и так ясно.
— Да? — усмехнулся Сашка. — Американцы открыли смысл жизни? И с тобой поделились?
— А вот не надо сейчас ухмыляться мне в лицо! — взвился брат. — Мне твои ухмылочки до одного места, понял? Я не сказал, что они чего-то там открыли! Я сказал, что они на этот счёт не заморачиваются. А чего башку ломать? Цель у всех одна — бабла побольше. Только американцы об этом говорят прямо — мечтаю иметь много денег. А наши начинают изворачиваться — ой, да не в деньгах счастье, да тра-ля-ля… По ушам друг другу ездят — как же, ведь некультурно признаться, что бабла хочешь. Неправильно подумают, косо посмотрят. Вот и ты такой же — про культуру трещишь, а у самого в глазах доллары щёлкают. Можешь даже не отнекиваться — у тебя это на роже написано. Я по лицам читать умею, хоть МГУ не кончал.
Отнекиваться Сашка не стал.
— По-моему, ты что-то путаешь, Слав, — произнёс он. — Про деньги сейчас говорят все, везде и без умолку. И не только в Америке, но и у нас. Никто не стесняется. И никто тебя некультурным не назовёт, если ты хочешь денег. Мы про другое говорили — про то, как некоторые из нас становятся некультурными свиньями, да ещё и оправдывают это тем, что так жить удобнее.
— Ты щас кого свиньёй назвал? — Воробьёв положил вилку на край тарелки и внимательно посмотрел на брата.
— Я сейчас образно выразился, — в тон ему ответил тот, тоже глядя прямо в глаза.
— Мальчики! — раздался голос Евы. — Не ссорьтесь!
— Как ты выразился? — переспросил Славка.
— Образно. Если ты понимаешь, что это такое.
— Да не про тебя он, не про тебя! — успокоил подчинённого Васильич. — Это он так, про кого-то.
— А! — Водитель снова взял вилку. — А я уж подумал, что это ты про меня.
— Если бы ты больше читал, ты бы понял это сразу, — сказал Сашка и тоже продолжил трапезу.
— Опять он про своё образование! — возмутился брат. — Ты думаешь, я совсем тупой, да? Читал я, между прочим, твои книги, читал! В школе заставляли. И батя с ремнём над душой стоял — читай, сынок, а то выпорю, как сидорову козу. Умным будешь, человеком станешь! Знал бы батя, как жизнь повернётся, не мучил бы сына… И вот, представь, я читал! Всяких долбаных классиков. Не с начала, правда, и не до конца… Только смысла в этих книгах не уловил! Вот, например, психопат бабку топором по башке треснул, и развезли мутотень на целый роман. Читайте, люди! На фига? У нас этих психопатов полстраны — кто ножом пырнёт, кому бутылкой по башке дадут, кому просто морду набьют. И что— про всех романы писать и детям в школе втюхивать?
— Ты сейчас про что говоришь? — наморщил лоб Сашка.
— Про что, про что… Про Достоевского.
— Про роман «Преступление и наказание»?
— Ага, про него.
— Понятно. Тогда я могу тебе сказать, что книга эта не просто об убийстве, — произнёс журналист.
— Да? А о чём?
— О том, что убийству нет и не может быть оправдания. И о том, что любое злодейство будет наказано.
— Да ладно, наказано… Этого, как его… Как его звали, психопата-то этого?
— Раскольников.
— Ага, Раскольников. Его бы никто не наказал, если бы он сам не сознался, как последний придурок!
— Почему же придурок? — возразил Сашка. — Он не смог выдержать тяжести преступления, вот и всё. Нервы сдали.
— Во-во, покрепче нервишки-то надо иметь! — согласился Славка. Он закончил есть и, выпив залпом стакан минералки, со стуком опустил его на стол, как бы поставив жирную точку. Сашка наблюдал за ним, что-то соображая.
— Интересно! — медленно произнёс он. — Интересную фразу ты сказал. Покрепче нервишки надо иметь?
— Ага.
— То есть в принципе ты не возмущён самими фактом убийства? Убивать можно? Нервы закалил и вперёд?
— А чего возмущаться-то? Возмущайся, не возмущайся, убивать от этого не перестанут. Убивают-то в основном за что? За деньги. Людей много, а денег мало. Вот и выходят из положения, кто как может. Это жизнь.
Славка, откинувшись на спинку дивана, принялся с философским видом ковырять в зубах. Над столом повисла пауза. Сашка, слегка шокированный высказыванием брата, задал ещё один вопрос.
— Слав! — позвал он. — А ты смог бы убить человека?
— Не знаю, не пробовал, — хмыкнул тот. — Смотря какого человека и смотря за что.
— Например, ради денег.
— Больших или маленьких?
— Ну, допустим, больших.
— Насколько больших?
— Слав, не знаю. Определи сам, что для тебя большие деньги.
— Миллион долларов?
— Миллион долларов.
Воробьёв вдруг всерьёз задумался.
