Домой я вернулся около одиннадцати, скверная девчонка уже отбыла, оставив ключи в гостиной. Она забрала все свои вещи, упаковав их в пару имевшихся у нас чемоданов. Все старое и ненужное выбросила: тапочки, нижние юбки, пеньюар, несколько пар чулок, блузки, а также кучу баночек из-под кремов и всякой косметики. Но франки, которые мы хранили во встроенном в шкаф маленьком сейфе, не тронула.
Кто же это? Может, познакомилась с кем-то в спортивном зале на проспекте Монтеня? Заведение дорогое, и туда наведываются, чтобы спустить лишние килограммы, богатенькие старички, которые способны обеспечить ей более веселую и комфортную жизнь. Я понимал одно: сейчас для меня нет ничего хуже, чем перебирать такого рода версии и догадки. Чтобы не потерять рассудок, надо побыстрее забыть ее. Потому что на сей раз мы, конечно же, расстались навсегда. Конец истории нашей любви. Но разве можно назвать историей любви эту шутовскую комедию длиной в тридцать с лишним лет, Рикардито?
В следующие дни и недели мне как-то удавалось отгонять мысли о ней, потому что я был занят поиском работы. При этом я чувствовал себя мешком, набитым костями и мускулами, где не осталось места для души. Работа была нужна срочно — для погашения долгов и на повседневные расходы, а еще потому, что я знал: нет лучшего способа пережить невзгоды, чем с головой окунуться в какое-нибудь дело.
На протяжении двух месяцев мне доставались лишь самые невыгодные заказы. Наконец позвонили из ЮНЕСКО с предложением заменить кого-то на международной конференции по авторским правам. Я несколько дней страдал невралгией, что сам объяснял результатом душевных терзаний и плохим сном. Боролся я с ней принимая анальгетики, как посоветовал аптекарь из угловой аптеки. Я включился в работу конференции — и потерпел полное фиаско. Из-за невралгии я не мог должным образом выполнять свои обязанности, и через два дня пришлось честно объяснять шефу отдела переводов, что со мной происходит. Врач из страховой компании нашел у меня отит и направил к специалисту. Много часов я просидел в очереди в больнице Сальпетриер и еще не раз возвращался туда, прежде чем попал на консультацию к оториноларингологу доктору Пено. Тот подтвердил диагноз и вылечил воспаление за неделю. Однако невралгия и головокружения не проходили, и я обратился к другому врачу — терапевту из той же больницы. По его рекомендации я прошел полное обследование, включая ядерный магнитный резонанс. У меня осталось крайне неприятное воспоминание о тех тридцати или даже сорока минутах, что довелось провести в металлической трубе, словно заживо погребенным и неподвижным, как мумия, жутко страдая от шквала оглушающих шумов.
Резонанс установил, что я перенес микроинсульт. Это было причиной невралгии и головокружения. Ничего опасного, вернее, опасность уже миновала. Впредь мне надо беречь себя, делать специальные упражнения, соблюдать диету, следить за давлением, по возможности избегать алкоголя, вести спокойную жизнь. «Режим как у пенсионера», — написал доктор. По всей видимости, количество работы придется сократить, по крайней мере надо дождаться, пока восстановятся память и способность концентрироваться.
К счастью для меня, в Париж на месяц приехали Гравоски, на сей раз вместе с Илалем. Он заметно подрос, а по манере говорить и одеваться стал настоящим маленьким гринго. Когда я объяснил, что мы со скверной девчонкой разошлись, он с грустью заметил: «Так вот почему с некоторых пор она не отвечает на мои письма».
Присутствие верных друзей оказалось как нельзя кстати. Мы болтали, шутили, ходили вместе ужинать, в кино, и это в какой-то мере вернуло мне вкус к жизни. Однажды вечером, когда мы пили пиво на террасе бистро на бульваре Распай, Элена вдруг сказала:
— Эта сумасшедшая чуть не свела тебя в могилу, Рикардо. А ведь тогда она со всеми своими безумствами пришлась мне очень даже по душе. Но вот этого я ей никогда не прощу. И запрещаю тебе снова мириться с ней.
— Ни за что на свете, — пообещал я. — Урок пошел мне на пользу. К тому же я теперь настоящая развалина, и вряд ли ей захочется вновь вторгаться в мою жизнь.
— Неужели любовные горести вызывают апоплексические удары? — спросил Симон. — Что за романтический бред?
— Вот речь бездушного бельгийца, — отозвалась Элена. — Рикардо не такой, как ты. Он романтик, человек, умеющий чувствовать. Она его доконала своей последней выходкой. Нет, никогда ей этого не прощу, клянусь чем хотите. И надеюсь, что ты, Рикардо, не будешь тряпкой и не побежишь за ней следом, как собачка, если она вздумает опять тебя поманить, чтобы ты помог ей выпутаться из очередной авантюры.
— Сразу видно, что ты любишь меня куда больше, чем скверная девчонка, — я поцеловал Элене руку. — Кроме того, «тряпка» — как раз то слово, которое для меня весьма подходит.
— Кто бы стал спорить, — буркнул Симон.
— А что такое тряпка? — спросил юный американец.
По настоянию Гравоски я пошел на консультацию к нейрохирургу в частную клинику в Пасси. Друзья утверждали, что, каким бы легким ни был инсульт, он чреват серьезными последствиями, короче, я должен знать, как себя вести и чего ждать в будущем. Не слишком надеясь на успех, я обратился в свой банк за новым кредитом, чтобы справиться с процентами по ипотеке и предыдущим займам, и, к моему удивлению, мне не отказали. Я доверился доктору Пьеру Жудре, обаятельному человеку и, насколько мог судить, хорошему специалисту. Он направил меня на всевозможные обследования и назначил лечение, чтобы привести в норму давление и поддерживать хорошее кровообращение. Именно в ожидании его консультации я однажды познакомился с Марчеллой.
В тот вечер в Нантере, после спектакля «Мещанин во дворянстве», мы пошли посидеть в бистро. Итальянка показалась мне очень милой, и меня очаровали пылкость и убежденность, с какими она описывала собственную работу. Она рассказала про свою жизнь, про ссоры и примирения с родителями, про декорации, выполненные для маленьких театров в Испании и Италии. Театр в Нантере — первый опыт работы во Франции. Она болтала без умолку и под конец сообщила, что лучшие театральные декорации, виденные ею во Франции, это магазинные витрины. Мы можем как-нибудь вместе погулять и посмотреть… И тогда с лица моего исчезнет скептическая улыбка.
Прощаясь у метро, мы расцеловали друг друга в обе щеки и договорились встретиться в ближайшую субботу. Экскурсия меня позабавила, и не столько витрины, мимо которых мы ходили, сколько ее объяснения и теории. В «Самаритен» она показала, например, залитые белым светом песок и пальмы и заявила, что все это чудесно подошло бы к «Oh, les beaux jours!»[122] Беккета, а ярко-красная маркиза в арабском ресторане на Монпарнасе — в качестве задника для «Орфея в аду», а витрина известного обувного магазина, что у церкви Святого Павла в Марэ — в качестве дома Джепетто для театральной постановки «Пиноккио». Все, что она говорила, было остроумно, ее восторженность и веселость потешали и забавляли меня. Во время ужина в «Ла птит перигурдин», ресторане на улице Дез-Эколь, я сказал, что она мне нравится, и поцеловал ее. Она призналась, что с того дня, когда мы впервые разговорились в приемной клиники в Пасси, она знала: «какая-то искра между нами проскочила». По ее рассказам, она около двух лет жила с одним актером и порвала с ним совсем недавно, хотя они «остались добрыми друзьями».
Мы отправились в мою квартиру на улицу Жозефа Гранье. У нее было изящное тело, маленькие груди, и она была нежной, пылкой и понятной. Она осмотрела мои книги и упрекнула за то, что там были только поэзия, романы и кое-какая эссеистика, но не нашлось ни одной пьесы. Она обещала помочь мне заполнить этот пробел. «Ты очень вовремя появился в моей жизни, caro», — добавила она. В ее широкой улыбке, казалось, участвовали не только глаза и рот, но еще и лоб, нос и даже уши.
Через пару дней Марчелле предстояло ехать в Италию, так как, возможно, в Милане она получит заказ, и я проводил ее на вокзал, потому что она ехала поездом (боялась самолета). Мы несколько раз говорили по телефону, и, вернувшись в Париж, она явилась прямо ко мне домой, а не в маленькую гостиницу в Латинском квартале, где обитала до сих пор. В руках она держала большую сумку, там лежали все ее пожитки: брюки, блузки, свитера, мятые куртки — и баул с книгами, журналами, эскизами костюмов и макетами декораций.
Марчелла так быстро вошла в мою жизнь, что я даже не успел поразмыслить как следует, не опрометчиво ли поступаю. Наверное, разумнее было бы обождать немного, лучше узнать друг друга, посмотреть, как сложатся наши отношения. В конце концов, она еще совсем девчонка, и я гожусь ей в отцы. Но отношения наши сложились отлично благодаря ее умению приспосабливаться, невзыскательности, готовности с улыбкой встретить любые неприятности. Я бы не рискнул сказать, что влюблен, во всяком случае, совсем не так я любил скверную девчонку, но мне было хорошо рядом с Марчеллой, я был признателен ей за то, что она живет со мной и даже питает ко мне нежные чувства. Рядом с ней я становился моложе, она помогала мне похоронить прошлое.
