Чуть меньше недели спустя он вместе с другими пройдет по этому плацу в выпускном строю. Поганый червяк, сопливый мальчишка превратится в мужчину, морского пехотинца. Пройдет и станет свободным. Растает в дымке прошлого все, что угнетало его эти недели, — Магвайр, Пэррис-Айленд и вся эта жизнь. Ему вдруг стало даже весело — подумать только, что через пару дней все они — этот трус Адамчик, бандюга Филиппоне, остальные парни, даже он сам — будут официально объявлены настоящими бойцами. Даже медаль дадут в подтверждение. Уэйт засмеялся вслух, но тут же спохватился — Мидберри наверняка шпионит из окна.
Так как же все-таки поступить? Если он вдруг надумает дать правдивые показания, все они наверняка решат, что он струсил. Но это же вовсе не так. Не он, а они — трусы. Попрятались каждый внутри своей скорлупы от страха и нос высунуть боятся. Ни один ведь его не поддержит. Песенка его будет спета — всемогущий корпус даст ему мощный пинок под зад, выбросит вон, как дерьмо в консервной банке. За официальной формулировкой, разумеется, дело не станет — не пригоден к службе, слаб физически, умственно не соответствует стандарту, установленному для морских пехотинцев. А может, и не вышвырнут, а начнут переводить из взвода во взвод, и каждый взводный сержант почтет своим долгом мордовать и драть его в отместку за беднягу Магвайра, мотать ему кишки на барабан, пока он не дойдет до ручки и не даст деру. Да, если никто не поддержит, ему наверняка конец. Кому какое дело, чего он добивался? Болтай, что хочешь, коль ты уже никому не нужен, когда в глазах всех ты слабак, бездарь, ноль без палочки. Кому ты докажешь, что хотел стать героем? Кому? У героя ведь на груди медали. А что у тебя? Мразь ты, вот кто, а не герой!
Постепенно из столовой стали выбегать солдаты. Они быстро спускались по ступенькам, бежали на плац, становились в строй. Вот появился сутулый Адамчик, ковыряющий на ходу в зубах. Он как-то странно двигался — слегка присев и опустив плечи. «Ну, конечно же, — сообразил Уэйт, — этот придурок решил копировать Джона Уэйна». Ему снова, второй раз за это утро, захотелось рассмеяться. Плевать, шпионит Мидберри или нет. Он ведь все равно знает, кто чего стоит. И про Адамчика знает, чего бы тот на себя ни напускал. Тем более что Адамчик в этом отношении вовсе не одинок, Другие тоже воображают о себе невесть что. А цена-то им всем давно известна, и сержанты ее отлично знают. Сержанты все знают, это уж точно. И вовсе не важно, что там говорят в верхах, что решает командующий или что воображают всякие там пижоны на гражданке. Сержанты все знают правду и из первых рук. На то они и сержанты.
Как только Мидберри, вызвав очередного солдата на допрос, вышел из кубрика, Уэйт проскользнул в предбанник…
— Сэр, — он был совершенно спокоен, — рядовой Уэйт просит разрешения обратиться к лейтенанту!
— В чем дело, рядовой? — Офицер лишь слегка повернул голову, давая тем самым понять, что с рядовым Уэйтом его разговор давно уже окончен.
Солдат взглянул на допрашиваемого, который сидел на стуле, потом на лейтенанта. Лейтенанту явно было некогда. Он приказал побыстрее докладывать и убираться.
— Сэр, рядовой Уэйт просит разрешения поговорить с лейтенантом наедине.
Офицер приказал сидевшему солдату выйти в коридор. Когда за ним закрылась дверь, Уэйт без запинки заявил, что хочет изменить свои показания в отношении инцидента с рядовым Купером.
Лейтенант от неожиданности даже как-то странно дернул головой.
— А ведь я знал, что ты придешь, — сказал он, усаживая Уэйта на стул. — Был уверен, что хоть у кого-нибудь во взводе хватит здравого смысла сказать правду. — Он был явно доволен собой, даже улыбался от удовольствия. — И не волнуйся, рядовой, я уверен, что теперь и другие расколются. Надо только кому-то начать. Чтобы лед тронулся. Ну, так что же там произошло с этим Купером? Да и с другими тоже — Клейном и этим еще… как там его?..
Лейтенант прямо сиял от удовольствия. Расхаживая по комнате, он чуть ли не пританцовывал.
— Дитар, сэр.
— Да, да. Тот, что ноги ободрал о бетонный пол.
— Так точно, сэр.
— Так как же это получилось?
— Он, сэр, ползал по полу на коленях. А бетон-то шершавый. Вот здесь и в туалете тоже. Сержант Магвайр велел ему быть собакой. Чтобы ползал и выл, как псина.
Лейтенант самодовольно ухмылялся:
— Я примерно так и думал…
По косым, недобрым взглядам, которые бросали на него солдаты, Уэйт понял, что о его поступке уже известно всем во взводе. Тейлор — тот солдат, что сидел у лейтенанта, когда он туда зашел, — уже, видно, успел всем разболтать. Только Магвайр и Мидберри пока что ничего не знают. Если б знали, его тут же вызвали бы в сержантскую. Да плевать он на них хотел. Он поступил так, как считал нужным. А теперь дело за лейтенантом и остальными солдатами. Ему же остается только ждать. Оправдывать свою фамилию.[21]
Он уселся на рундуке и, привалившись лениво к спинке койки, стал протирать масляной тряпочкой затвор винтовки. А у ног, как бы случайно, лежал ножевой штык. Штык был в ножнах, однако кнопку он расстегнул — кто знает, не вообразит ли Филиппоне и его банда, что святой долг верноподданных новобранцев славной морской пехоты велит им немедленно покарать его за неумение держать язык за зубами. Что ж, коли решат, их дело. Но тогда уж без крови не обойдется. И вины в том его не будет. Тогда они узнают, кто трус, а кто — нет.
Ему вдруг даже захотелось, чтобы кто-нибудь завязал с ним ссору. Кто угодно, ему все равно. Внутри сразу все сжалось, напряглось, как пружина, готовая в любой момент распрямиться и ударить в полную силу. Он был внимателен до предела, готов ко всему. Пусть только сунутся…
В это время Адамчика вновь вызвали в предбанник. Уэйт сказал лейтенанту, что скорее всего он или Хорек подтвердят его показания. Однако Хорек просидел у следователя целый час, но так и не открыл рта, и теперь вся надежда оставалась только на Адамчика. Но он пробыл в предбаннике всего несколько минут и тут же возвратился в кубрик. Здесь его уже ждали несколько десятков новобранцев, он ничего им не сказал и, опустив голову, направился прямо к своей койке.
«Даже если он что-то и сказал, — подумал Уэйт, — все равно не станет говорить об этом в открытую всему взводу. Не такой же он дурак. Так что, может быть, еще и не все потеряно. Может быть, он все-таки поддержит меня».
Уэйт несколько раз попытался привлечь внимание соседа, но тот явно уклонялся от разговора и не ответил толком ни на один вопрос. «Трясется, как заяц, — с горечью подумал Уэйт, — всего на свете боится, трус несчастный. Ну да, впрочем сейчас в этом беды особой нет. Главное, чтобы там не молчал. Наверно, к ужину-то уж все станет известно».
Однако и вечером, в столовой, Адамчик не пожелал отвечать на его вопросы. О чем бы ни спрашивал Уэйт, он лишь отрицательно качал головой. Зато другие солдаты не закрывали рта, отовсюду только и слышались реплики насчет «паршивых фискалов» и «дерьмовых трепачей». В конце концов это вывело Уэйта из терпения, и, бросив вилку, он выскочил из столовой. Несколько минут он одинокой фигурой торчал на плацу, но вскоре в дверях появились Тейлор и Филиппоне. Они шли в его сторону, оживленно о чем-то беседуя, и Уэйт весь подобрался, почуяв недоброе. Но солдаты не обратили на него никакого внимания, став каждый на свое место. Следом за ними в строй стал и Адамчик…
— Так ты ему рассказал? — шепотом сразу же спросил Уэйт.
— Нет!
— Выходит, ты опять подтвердил всю эту трепотню? Про Купера? Что, мол, это несчастный случай?
— Ага.
— О, господи, — только и сказал Уэйт. — Вот уж действительно трус…
— Чья бы корова мычала…
Это уж было слишком. Уэйта просто взорвало. Он готов был избить этого труса, всячески стал оскорблять его, вызывая на драку, но Адамчик стоял как вкопанный, не шелохнувшись, молча глядел куда-то перед собой и делал вид, будто ничего не слышит.
«Неужели же все пропало? — лихорадочно думал Уэйт. — Не может быть, чтобы никто не поддержал меня. Как же так? Ну не этот трусливый ханжа, так кто-нибудь другой. Может быть, Сестра Мэри или кто-нибудь еще? Не все же такие, кто-то должен найтись. Да только поди угадай, кто. А ведь лейтенант уверял, что обязательно такой найдется, что кому-то непременно захочется тоже снять камень с сердца, облегчить душу признанием. Только бы начать, а там уж дело пойдет, все начнут подтверждать, только успевай записывать. Он же знает, что говорит, не первый раз, поди. И вот, пожалуйста».
После ужина взвод снова был посажен за чистку оружия. Однако через несколько минут в кубрик заявился Магвайр. Все вскочили, вытянулись у рундуков.
Все время, прошедшее после ужина, Уэйт ни на миг не отводил глаз от входной двери. Он был уверен, что обязательно что-то должно случиться. Все еще надеялся. Однако постепенно надежда ослабевала, и он окончательно раскис. Теперь же, взглянув на Магвайра, понял, что все кончено. Он проиграл. Против него весь взвод, никто не станет на его сторону. Вот-вот эта банда разом накинется на него. Как озверевшая волчья стая. Налетят со всех сторон, собьют с ног, начнут рвать на части, кто как может. Ну и черт с ними со всеми. По крайней мере, он один не струсил. Один из всей этой грязной банды оказался человеком. Хоть поглядит, как эти бравые сержанты потрясутся от страха. Пусть недолго, но потрясутся. П то хорошо. Не зря хоть страдать придется, муки претерпеть.
