И поднимается из-за стола. Правила хорошего тона предписывают не подавать руку человеку, если он занят едой, – хотя никто из присутствующих даже не развернул салфетку. Однако бокалы с красным вином уже пусты.
А человек, называвший себя Гюнтером, две минуты назад попросил подать целую бутылку.
– Надеюсь, ты получила все мои сообщения, – говорит Игорь.
– Их было три. Тут, очевидно, связь хуже, чем та, которую развиваешь ты.
– Я говорю не про телефон.
– Тогда я не понимаю, о чем ты, – отвечает Ева, а про себя добавляет:
«Прекрасно понимаю».
Как будто Игорь может знать, что, выйдя замуж за Хамида, она весь первый год ждала звонка, или сообщения, или весточки, переданной через общих знакомых, – о том, что он скучает, что ему ее не хватает. Она не хотела, чтобы он был рядом, но знала: ранить его – значит совершить опаснейшее безрассудство. Надо по крайней мере притушить его ярость, притвориться, что по прошествии известного времени они будут просто добрыми друзьями. Однажды, выпив немного, она решила позвонить ему, но оказалось, что он изменил номер своего мобильного. Когда она связалась с его офисом, секретарша ответила: «У него совещание». Сколько бы она ни звонила впоследствии – всякий раз опрокинув рюмку для храбрости, – ей говорили: «Он в отъезде», «Он свяжется с вами позже». Ничего подобного, разумеется, не происходило.
И постепенно ей стала мерещиться всякая чертовщина – виделись какие-то притаившиеся в углах призраки, казалось, что за нею кто-то неотступно следит, что очень скоро ее самое постигнет судьба того байкальского бродяги и всех других, кому Игорь «помог перейти в лучшее состояние». А Хамид ничего не спрашивал о ее прошлом, рассуждая, вероятно, так, что у каждого человека есть право хранить в полнейшей неприкосновенности в глубинах памяти обстоятельства своей личной жизни. Он делал все, что мог, чтобы Ева была счастлива, повторял, что в ту минуту, когда повстречал ее, жизнь обрела смысл, и всячески старался показать, что надежно оберегает и охраняет ее.
Но однажды в дверь их лондонского дома позвонило Абсолютное Зло. Хамид, случившийся в этот день дома, выставил его вон. Но в последующие несколько месяцев ничего не произошло.
Постепенно она научилась обманывать себя. Да, она сделала верный выбор, твердила себе Ева, а в тот самый миг, когда мы вступаем на избранную нами стезю, все прочие дороги исчезают. И было бы непростительным ребячеством считать, что можно быть женой одного и подругой другого – такое бывает лишь в тех случаях, когда этот другой обладает завидным душевным равновесием. Игорь чем-то таким похвастать никак не мог. Лучше уж считать, что некая невидимая рука спасла ее от Абсолютного Зла. В ней достаточно женской сущности, чтобы заставить мужчину, оказавшегося рядом, зависеть от нее. Ева старалась помогать Хамиду всем, чем могла, став для него любовницей, женой, сестрой, советчицей.
Всю свою энергию она отдавала новому спутнику жизни. И за все это время у нее была только одна настоящая подруга, которая неизвестно откуда взялась и неведомо куда пропала. Тоже русская, но, в отличие от Евы, не она оставила мужа, а он – ее. И она оказалась в Англии, не зная, в сущности, что делать. Ева целыми днями вела с ней беседы.
«Я все бросила, – говорила она. – И не раскаиваюсь в своем решении. И поступила бы точно так же, даже если бы Хамид – кстати, помимо моей воли, – не купил бы на мое имя маленькое имение в Испании. Я поступила бы точно так же, даже если бы Игорь, мой бывший муж, предложил мне половину своего состояния. Да, я сделала бы это, потому что знаю – отныне могу ничего больше не бояться. Если один из самых привлекательных мужчин на свете хочет быть со мной, значит, я лучше, чем кажусь самой себе».
Все это ложь. И убедить она пыталась не свою новоявленную наперсницу, а самое себя. И разыгрывала фарс. В обличии уверенной и сильной женщины, которая сидит за столом с двумя весьма могущественными и преуспевающими мужчинами, таится девочка, которую гнетет страх остаться одной, в бедности и никогда не познать радость материнства. Трудно ли будет ей расстаться с этим гламурным миром? Нет. Она всегда старалась быть готова к тому, чтобы потерять все, когда назавтра выяснится, что она – хуже, чем думала, и обманывает ожидания других людей.
Умеет ли она манипулировать людьми? Да. Недаром же все убеждены, что она – сильная и уверенная в себе, что она хозяйка собственной судьбы и в любую минуту готова бросить любого мужчину, как бы ни был он успешен и притягателен. И самое скверное то, что сами мужчины верят этому. Как Игорь. Как Хамид.
Это потому, что она умеет играть. Потому что никогда не говорит то, что думает. Потому что сумела стать первоклассной актрисой и как никто другой научилась скрывать свою слабость, свою уязвимость.
– Чего ты хочешь? – спрашивает он по-русски.
– Еще вина.
Его голос звучит так, словно особого значения ответу он не придает, ибо уже сказал, чего он хочет.
– Перед тем как ты ушла, я кое-что сказал тебе. Надеюсь, ты это забыла.
Да он много чего говорил ей: «Обещаю тебе, что стану другим и буду меньше работать», или: «Ты – женщина моей жизни», или: «Если бросишь меня, я погиб», – фразы, которые слышат все, зная, что они напрочь лишены смысла.
– Я сказал тебе тогда: «Если ты уйдешь от меня, я уничтожу мир».
Она не помнит этих слов, но знает, что это вполне возможно. Игорь никогда не умел проигрывать.
– И что это значит? – осведомляется она по-русски.
– Нельзя ли хотя бы из вежливости говорить по-английски? – перебивает Хамид.
Игорь окидывает его пристальным взглядом.
– Хорошо, я буду говорить по-английски. Но не из вежливости, а для того, чтобы вы поняли. – И снова обернувшись к Еве, продолжает: – Да, я сказал тогда, что разрушу мир, чтобы заставить тебя вернуться. И я уже начал делать это, но был спасен явившимся мне ангелом. Я понял – ты не достойна этого. Ты – себялюбивое, безжалостное существо, которое интересуют только слава, только деньги – чем больше, тем лучше. Ты отвергла все то хорошее, что я мог предложить тебе, ибо рассудила, что дом в российском захолустье не вяжется с той жизнью, о которой ты мечтаешь, с тем миром, к которому не принадлежишь и никогда принадлежать не будешь.
Я пожертвовал ради тебя и самим собой, и другими людьми, но больше так продолжаться не может. Я должен идти до конца, чтобы суметь вернуться в мир живых людей с осознанием исполненного долга, а вернее – выполненной миссии. А вот сейчас я говорю с тобой из мира мертвых.
«Из глаз этого человека смотрит Абсолютное Зло», – думает Хамид, слушая этот абсурдный, прерываемый долгими паузами разговор. Что ж, тем лучше: пусть все идет своим чередом до самого конца, лишь бы только конец этот не привел к потере его возлюбленной. Совсем хорошо, что бывший муж, появившийся здесь в сопровождении этой вульгарной особы, оскорбляет Еву прямо в лицо. Пусть это продлится еще немного – он сумеет оборвать разговор в нужный момент: когда Игорь уже не сможет попросить прощения и попытаться заверить их, что раскаивается в сказанном.
Ева, по всей видимости, заметила то же самое – эту слепую ненависть, направленную на все и вызванную лишь тем, что она не захотела и дальше исполнять его желания. Он спрашивает себя, а что бы он делал на месте Игоря, который вновь вступил в борьбу за любимую женщину.
Был бы он способен убить ради нее?
Появившийся гарсон замечает, что блюдо не тронуто:
– Что-нибудь не так?
Никто не отвечает. Гарсон мгновенно оценивает ситуацию: женщина уехала в Канны с любовником, муж все узнал, и теперь происходит выяснение отношений. Подобные сцены он видит довольно часто, и всякий раз дело кончается дракой или скандалом.
– Подайте еще бутылку, – говорит ему один из мужчин.
– Ты не заслуживаешь ровным счетом ничего, – говорит другой, обращаясь к женщине. – Ты использовала меня так же, как сейчас используешь этого идиота. Ты – величайшая ошибка моей жизни.
Гарсон, прежде чем принести вино, решает проконсультироваться с хозяином, но второй мужчина уже поднялся и говорит своей спутнице:
– Ну, хватит. Пойдем отсюда.
– Да, – отвечает первый, – давай выйдем. Хочу знать, на что решится человек, который не знает, что такое честь и собственное достоинство.
Самцы готовы сцепиться из-за самки. А та пытается успокоить их, просит вернуться за стол, но муж, судя по всему, не намерен отступать. Гарсон думает, не предупредить ли охрану, что снаружи сейчас начнется мордобой, однако мэтр торопит: «Пошевеливайся, чего застыл как истукан? Обслуживай другие столики, видишь – не справляемся».
Да, он прав: то, что происходит снаружи, его не касается. А если он признается, что слушал разговор гостей, ему сильно влетит.
