Ознакомительная версия.
Сейчас я смотрю на свое отражение в зеркале, в глаза, и мне кажется, что я, наконец, успокоился. Она принесла мне в подарок зрелость, расчистив былую непредсказуемость, разложив события в порядке возрастания важности. Она собрала распущенные концы в тугой узел, построила дамбы. Научила не бояться. Столько всего за такой короткий промежуток времени.
Я живу иначе. И мне так хочется выразить ей признательность за это.
Родители не всегда хотят детям хорошего. Зачастую для них хорошее — это то, что они сами не сделали по тем или иным причинам. И не приведи господь, чтобы дитя не приняло этого родительского «блага» — вот тогда и начинается не то, не так и не тут. Мы покидаем свои дома, порой это единственный выход, чтобы не превратить в пепел семейный очаг. Я слишком поздно ушел, поэтому теперь некуда возвращаться.
Тогда думал: «Как же так, нельзя, это моя семья, я их кровь, они мне желают только лучшего». Моя установка, засевшая внутри с детства и не позволяющая долгое время жить той жизнью, что я хотел. Пусть беспечной, неправильной, но своей. Они выгоняли меня, отворачивались от меня — я думал, так оно и должно быть. «Родные, в отличие от знакомых, друзей, не будут играть с тобой. Они за правду, а она не всегда бывает сладкой, мягкой».
Вспоминаю собственную наивность, поражаюсь тому, каким я был и кем стал. Не лучше, не хуже. Другим. Будто то, что было, это не про меня, я там был физически, но внутренне гулял далеко — по закоулкам Мехико, где синие дома, жгучий и терпкий перец-халапеньо и трехногие собаки. Мексиканцы не верят их слезам. Я не могу не верить собакам — у них глаза глубже человеческих. Нет, я не отказываюсь от правды. Просто не узнаю произошедшее — если бы оно все случилось со мной, я давно перестал быть человеком. Но, судя по всему, пока все хорошо. В какой-то степени любое «хорошо» довольно шаткое, неустойчивое, что ли. Но иногда оно действительно означает «хорошо», и это радует.
Водопад просит показать мои детские фотографии.
— Я хочу узнать тебе лучше! Обычно этого нельзя делать с мужчинами, в их прошлом вообще не стоит проводить раскопки, одни сплошные разочарования. С тобой — иначе. Даже если накопаю что-либо компрометирующее, то все равно приму это. Мы срослись всеми меридианами и параллелями!
Отшучиваюсь, говоря, что я родился старым, как Бенджамин Баттон, и детство мое впереди:
— Тебе придется меня нянчить. Надеюсь, к этому времени ты не состаришься и у тебя не будут дрожать руки…
Скрываю за улыбками то, о чем трудно вспоминать. У меня нет фотографий. У меня и не было толстого детского альбома с картонными страницами и бархатной обложкой. Меняю тему, выхожу в магазин якобы за сигаретами. Спускаюсь к набережной, а в голове что-то зреет относительно воспоминаний, пухнет, обрастает подробностями. Что это — понять не могу. Но оно точно сдвинет меня в сторону верного решения. Надеюсь. Получаю эсэмэс от Водопад: «Во мне столько любви, что ее хватило бы на всего тебя, от детства до сегодняшнего дня. А если примешь, то и дальше. Купи персики».
* * *
Мне светло внутри, легко дышится, рядом понимающий человек, но я все равно много думаю. Вопросы липнут, как клейкая лента, избавиться от них сложно, так и носишься с ними, перекладывая из одного места в другое. И с каждым разом их становится больше, вот-вот станут тяжелым грузом, таская который медленно сгибаешься вопросительным знаком.
Сегодня утром я проснулся в семь, несмотря на субботу, снова перебрал в уме все вопросы и отправился на пробежку. А там взял и выбросил их из головы, разом. Задышалось легче. Утро переливалось вокруг жизнерадостным сиянием. Джулия с дочерью выгуливали изрядно подросшего кролика в траве, соседка-фотограф со второго этажа, развешивая разноцветные майки на балконе, напевала песню об улетающих на юг птицах. Странно, я почти физически слышал шум воды, какой слышишь, поднеся к уху раковину. Это моя Водопад, она во мне.
Я спускался пешком к набережной мимо стены из красного кирпича, в воздухе пахло осенней прохладой, погода вовсю сентябрила — и я радовался этому началу. Началу дня, началу себя. Мы привыкли откладывать все на завтра, а ведь счастливым надо становиться уже сегодня. Как важно осознать, что причин быть несчастным прямо сейчас у тебя нет. То, что тянется из прошлого, — не в счет, его можно держать на расстоянии. Прошлое, как старинный фолиант: пока не откроешь его, не вчитаешься, он не заговорит.
Преодолев какой-либо жизненный период, мы прокладываем между ним и началом следующего особое нейтральное пространство, разделительную черту. Делаем это, разрывая множество связей, сжигая не один мост. Пытаемся отделить одну веху от другой. Не самая верная тактика: если мы будем отказываться от чего бы то ни было, считая это плохим или недостойным, то со временем разучимся благодарно принимать новое. Ведь истина познается в сравнении. Надо, надо принять все оттенки жизни, все пройденные тропки, неважно с кем и в каком состоянии пройденные… Все это наше, все один-единственный путь.
Я на ходу придумываю, чем порадовать Водопад, и сворачиваю в кондитерскую «Сильвия», что в двух кварталах от моего дома. Внутри все белое-белое, у продавцов шапочки в форме безе, а всю выпечку можно попробовать перед тем, как купить. Владелица кондитерской — пожилая украинка, у нее маленькие руки-пышки, необычайно ласковый взгляд и кожа цвета молочной пенки. Надя улыбается даже в самую ненастную погоду. Если попросить ее совета по поводу выпечки, она сначала обязательно поинтересуется настроением.
«Если хандра замучила, то попробуйте шоколадные трюфели с диким медом, я его сама привожу из Башкирии. Переживаете безответную любовь? Советую кусочек брусничного пирога. Я в него еще корицу добавляю для усиления иммунитета. В трудных случаях самое оно! Замучила рутина, хочется чего-нибудь необычного? Мармеладно-миндальное печенье подойдет лучше всего! Тесто творожное, легкое, пышное — не бойтесь, не поправитесь».
Сегодня я беру вишневый пирог — он у Нади бесподобный, и Водопад от него без ума.
— Будьте осторожны, — смеется Надя. — Вишневый пирог усиливает привязанности.
— Чего остерегаться? Это же прекрасно, — отвечаю я, направляясь к кассе.
Рано или поздно мы все приходим к отметке насыщения всеми видами человеческих отношений. Это может произойти завтра или послезавтра, в следующем году или через несколько лет. Такое состояние называют зрелостью. По мне — слишком пафосно. Все проще: ты понимаешь, что все произошедшее и все, что может произойти, больше не проникнет так глубоко в тебя. Не из-за наращенной брони. Просто в тебе так много всех видов отношений, что новым нет места. И тогда ты проходишь мимо них, да, заполненный по горло и израненный до дна, но сильный в собственном богатстве.
Тебя ничем не удивишь, тебе не нужно ничего особенного, только самое малое, настоящее. Насытившись, во всем ищешь одного — спокойствия. Ты готов отдавать любовь, но в тишине прикосновений, когда слова лишние, а голоса — распугивают волю. Ты хочешь дружбы, но такой, когда молчание красноречивее любых слов, а поступки доказывают то, что невозможно доказать словами.
Прошло время звуков. Теперь ты улыбаешься желтым осенним листьям в лужах на черном асфальте, сумасшедшему поступку давнего друга, который, бросив дела, мчится через всю сетку метро, чтобы разделить с тобой пиццу на теплой кухне. Теперь ты ценишь в отношениях не то, что получаешь и отдаешь, а то, что вы просто вместе.
Я пришел к этому благодаря Водопад. Она не очень верит, что когда-нибудь сможет легко отпускать то, что само идет в руки, и легко соглашаться с тем, что принять трудно. «У меня такая странная тяга к оставшемуся позади. Я не хочу туда, но хочу чувствовать, как тогда. Хочу радоваться чему-то совершенно незначительному, пусть даже мне это видится абсолютной ерундой. Хочу смотреть на мир теми глазами, с той же наивностью — она, хоть и опасна, но прекрасна. Горжусь всем, что было. Для меня точка в одной истории всегда была началом следующей. Стена, о которую жизнь ударила меня со всей силы, стала частью нового дома. Оно того стоит!»
Водопад перебирает свою коллекцию разноцветных пуговиц, выбирая из них черные и забрасывая их в мусорное ведро. Я слушаю ее. Женщина все равно остается женщиной, какой бы мудрой она ни была. Удивительная легкость в ее словах. Не выдерживаю, говорю ей об этом:
— У вас, девушек, желания худеть и печь пироги возникают одновременно. Все выдумываете себе сами — любое объяснение любому настроению. Не слишком ли быстро вы утомляетесь от трезвых мыслей? Хотя это как раз понятно, если они идут наперекор вашим мечтам…
Ознакомительная версия.
