— Извините, но я зам это сказать не могу. Лишь прошу об одном — на нейтральную полосу приземлился новейший германский истребитель «фокке-вульф-190». Добудьте его любой ценой…
— Ларюшин, позвоните в штаб, — всем туловищем капитан повернулся к Пихту.
— Вы из эскадры асов «Удет»?
— Да.
Комбат крутнул ручку полевого телефона.
— Алло, алло, шестой говорит. Дайте второго… Смирнов, ты? Слушай, пленный немец-летчик просит… Да, важный… Из эскадры «Удет»… Ну, привет.
* * *
Пихт шел бесконечно длинным пустым коридором, и взгляд его цепко останавливался на каких-то пустяковых деталях. Большинство кабинетов было закрыто. На высоких дверях, когда-то выкрашенных под дуб, были привинчены жестяные рамки. Под них вставлялась полоска бумаги с фамилией обладателя кабинета, напечатанной типографской краской. Но так делали до войны. Сейчас же, когда товарищ уезжал на фронт и погибал, уходил с повышением или понижением, на этой же полоске бумаги подписывалась сверху новая фамилия химическим карандашом, и так по столбику имен можно было прочитать всю родословную того или иного кабинета.
Сопровождающий офицер остановился перед угловой дверью, на которой висел обыкновенный тетрадный лист, пришпиленный кнопками. На бумаге косо была выведена единственная фамилия: «Зяблов». Офицер постучал.
— Войдите, — услышал Пихт глуховатый, знакомый голос.
— Товарищ полковник, по вашему приказанию пленный доставлен, — доложил офицер и отступил в сторону.
Зяблов по-стариковски медленно поднялся из-за стола и вышел навстречу. В округлившихся его глазах светились и радость и изумление.
— Мартынов? Павел? — тихо, почти шепотом спросил он.
— Собственной персоной, товарищ полковник, — ответил Пихт-Мартынов по-русски.
Зяблов быстро подошел к нему и крепко обнял.
— Здравствуй.
— Здравствуйте… Здравствуйте, — снова повторил Мартынов, удивившись, как нежно звучит это обыкновенное русское слово: — Кто думал, где мы встретимся…
Он почувствовал, что язык стал каким-то непослушным и твердым. Впервые через два года он заговорил на родном языке и понял, как странно прозвучали его слова. Будто он вообще был немым н только сейчас обрел дар речи. Звук «л» соскальзывал, «г» получалось как горловое, твердое «х».
— Акцент у тебя сильный, — как бы огорчившись, произнес Зяблов.
— Я боялся, что за русского не признают, когда вернусь домой.
Зяблов на столе расстелил газету, достал из шкафчика бутылку водки, колбасу, соленый огурец и полбуханки ржаного хлеба.
— Ты раздевайся, покажись, — сказал он, рассекая огурец на дольки. — И вы, майор, раздевайтесь. Что? Удивлены? Если бы вы знали, какого мне привезли пленного!
Павел сбросил полушубок и, улыбаясь, подошел к столу.
— Тьфу! — притворно сплюнул Зяблов. — Хоть бы эту железку сорвал. — Он ткнул ножом в рыцарский крест, который висел на шее Павла. — Переодеть, не смогли, что ли? — оглянулся на офицера.
— Вы же сами приказали…
— Сам, сам, — заворчал Зяблов. — Я же не знал, что перед полетом Павлушка вырядится как олух царя небесного. Эта одежка у меня вот где сидит, — он постучал себя по седой голове.
Потом взял с тумбочки стаканы, поискал третий — не нашел, снял с кувшина крышку. «Мне, старику, и этой хватит». И разлил водку:
— Ну, Павел, как говорят, за встречу!
Водка обожгла горло. Павел закашлялся, пытаясь поддеть ножом пластик огурца.
— Что, крепка? — обрадованно воскликнул Зяблов. — Точно, крепка, как и весь наш народ. Крепки мы, черт побери! Устояли, устояли, Павлушка!
Горячая волна захлестнула грудь. В этот момент от Павла умчалось все, чем он жил пять с лишним лет, — и Зандлер, и Зейц, и Вайдеман, и Коссовски, и Мессершмитт, — их как будто не стало, они существовали отдельно, призраками на другой планете, на чужой земле. Сейчас был только старый-престарый друг, бывший наставник по спецшколе Зяблов да офицер из особого отдела действующей армии, с лица которого все еще не сошли недоумение и растерянность:
— Скажите, «фоккер» добыли все-таки? — спросил Павел.
— Добыли, — кивнул офицер. — Бросили батальон Ларюшина в бой. Оттеснили немца, уволокли на тягаче. А вот летчик успел все же скрыться.
— Из-за этого «фоккера» погибла у меня чудесная радистка Ютта, — нахмурился Павел.
— Как это произошло? — спросил Зяблов.
— Вы потребовали срочно передать данные об этом истребителе… Объекте Б. Я рискнул, и… немцы засекли рацию. Коссовски ее раскрыл.
Зяблов выдвинул ящик и достал бланк принятой радиограммы, последней Юттиной радиограммы… Павел взял бланк. «Передаю данные объекта «Б». Мотор воздушного охлаждения БМВ-801, мощность 1650 сил. Скорость — 600 км/час. Вооружение — четыре пулемета 12,5-мм, две пушки 20-мм «Эрликон». Усилена броня под мотором и баками. Установлены в кабине пилота две бронеплиты из спрессованных листов дюраля. Кабина более поднята, благодаря чему улучшен обзор, особенно задней полусферы. Дальность действия…»
Буквы перед глазами стали раздваиваться. Радист, принимавший эту телеграмму, дальше поставил знак «неразборчиво». Что произошло дальше, знал только Павел. Дальше ворвался Коссовски, Ютта схватила гранату и швырнула ее на пол… И Павел ничего не мог поделать. Когда забушевал огонь, он, якобы помогая пожарникам, лишь сжег уцелевшие клочки телеграммы и кода.
Зяблов, думая о чем-то своем, собрал в газету остатки еды и спрятал пакет в стол.
— Вы, товарищ манор, идите отдыхать. Вот вам ордер в гостиницу, — медленно проговорил он, — а мы, Павел Мартынов, сегодня пободрствуем. Времени у нас в обрез…
Офицер ушел.
Зяблов, тяжело опираясь на подлокотники, опустился в кресло. Павла охватила внезапная жалость к этому седому и, видно, тяжело болеющему человеку. Зяблов здорово сдал после встречи в Париже.
— А я бы вас не узнал, Владимир Николаевич, — осторожно проговорил он.
Зяблов нетерпеливо махнул рукой:
— Главное, сейчас мы должны кто кого… А? Здорово достается немцам под Сталинградом? Знаешь, там самого графа Эйхенгаузена, знаменитого аса Германии, сбили. Значит, победим.
— Должны, — сказал Павел.
— Правильный ответ. — Зяблов достал из сейфа толстую папку. — Ну, давай, начнем по порядку.
За черным окном посвистывал ветер. Неизвестно, как он проникал через стекло и тихо шевелил старые твердые шторы. На ночной улице властвовала тишина. Кружил только мягкий и крупный снег.
Зяблов перехватил грустный взгляд Мартынова и вздохнул:
— Знаю, Павлуша… Знаю. Только тебе повидаться не придется. Понял, товарищ майор?
— Уже и майор!..
— Как на фронте, год за два, — улыбнулся Зяблов и надел очки. — Итак, первая часть твоей работы: Швеция — Вайдеман, Зейц, Испания — Мельдерс, Удет и опять Вайдеман, а потом стравливание двух китов — Хейнкеля и Мессершмитта, мне кажется, выполнена неплохо. Об этом я тебе говорил тогда, в Париже. Сейчас добавлю. Ухаживай за дочерыо Зандлера, даже женись. Кстати, она может стать тебе неплохой помощницей. Дергай нервишки испытателя, устраивай диверсии, как это ты сделал в Рехлине.
Зяблов подошел к окну, начинающему синеть, поскреб ногтем наледь.
— Ты привлек к работе Эриха Хайдте и Ютту, конечно, благодаря Перро, но ты их и потерял… Ошибка серьезная. Вернее, их несколько. Первая: ты наломал дров, когда с помощью Эриха Хайдте решил выкрасть радиостанцию с Ю-52… Слава богу, что эта история сошла с рук. Пока сошла, — Зяблов поднял палец. — В руках Коссовски сейчас есть веская улика — Ютта пользовалась этой рацией. Коссовски пока лежит в госпитале, по будь спокоен, он все поставит теперь на свои места.
— Однако добывал рацию Эрих, я лишь шифровкой изложил ему план…
— Все равно Коссовски может нащупать твои связи с Хайдте. Вторая ошибка: зная о том, что функабвер прислал мониторы в Аугсбург и Лехфельд, ты все же заставил Ютту передавать сведения об объекте «Б», то есть о «фокке-вульфе-190». Тем самым ты погубил ее, Павел.
— Центр требовал срочного ответа на запрос.
— Понимаю, как важно знать, что это за птица — новейший истребитель — и какого сделать на нес охотника. Но рисковать радистом я бы лично не стал, поискал бы другие возможности.
— Я не знал о том, что приехал Коссовски. Он жил в Лехфельде нелегально.
— Ну и что же из этого? Коссовски не Коссовски, а функабвер-то был.
— Они вытащили свои мониторы из водосточных труб и машины перебросили в другое место.
— Нет, они ловко провели тебя, Мартынов. Ты видел в городе закрытые армейские машины?
— Видел.
— Так антенны они спрятали под брезент. Эти машины были даже замаскированы под санитарные.
— Точно! Я видел несколько санитарных машин, хотя в них особой надобности не было.
