— Вы были в Интернациональной бригаде? — спросил Квейль.
Теперь ему все стало ясно.
— Да.
— А когда вступили в армию?
— С самого начала. Повидал виды.
— Побродили по свету, — сказал Квейль.
Манн только кивнул.
— Я хотел спросить вас о своей жене, — начал Квейль. — Она находилась в женском лагере, где-то возле штаба. Не знаете ли вы, что с ними случилось.
Манн отрицательно покачал головой.
— Нет, — сказал он. — Знаю, что был лагерь, но, кажется, они все там остались.
Квейль опустил голову. Они замолчали. Официант принес салат и чай для Квейля. Квейль налил Манну. Уолл отказался от чая и заказал себе кофе.
— Как вы выбрались оттуда? — спросил Манн закусывая.
— Мне было приказано угнать самолет. Немцы захватили аэродром в тот самый момент, когда я отрывался.
— Вот была неразбериха, — сказал Манн.
Он говорил быстро, короткими, уверенно звучавшими фразами. При этом он наклонялся вперед, и даже в этом движении чувствовалась сила.
— Знаете, — продолжал он, — если бы они нас там оставили, немцы ни за что бы не захватили аэродром.
— После вашего ухода началось черт знает что, — подтвердил Квейль.
— Там нужны были пулеметы, — продолжал Манн. — Как только мы ушли, вопрос был решен. Черт возьми, ну подумайте: как могли необученные люди удержать именно то, на чем немцы сосредоточили все свои усилия? Если бы меня надо было убеждать, один этот случай вполне убедил бы меня.
— В чем? — спросил Уолл.
— В том, что нами руководят бездарные люди.
— Вечная история, — сказал Уолл. — Вспомните Испанию. Разве там было не так?
— В Испании бездарности были в том же роде, что и у нас, в английской армии. Но все-таки Испания — другое дело. Там хоть знали, чего хотят.
— Военный дух… — начал Уолл.
Квейль понял, что Уолл просто раззадоривает Манна, но разговор задевал его за живое. Особенно то, что говорил Манн.
— По-вашему, почему мы потеряли Крит? — спросил он Манна.
— Дело не в Крите, — ответил Манн. — Крит только отдельный яркий пример.
— Пример чего?
— Того, что мы деремся, а командование проваливает.
— Войну?
— Да.
— У нас не хватает снаряжения, — заметил Уолл.
Манн покачал головой:
— Нам прислали достаточно снаряжения, чтобы дать отпор немцам. Не хватало только пулеметов. Так что же сделали наши? Они отправили пулеметы на одном пароходе, а боеприпасы, ленты на другом. Один из этих пароходов был потоплен, и у нас оказались боеприпасы без пулеметов.
— Чья же тут вина? — не унимался Уолл. — Это одна из случайностей войны.
— Тут случайность ни при чем. Посмотрите, кто сидит в генеральном штабе. Чтобы быть хорошим офицером генерального штаба, достаточно быть хорошим конторщиком. У хорошего конторщика торгового флота хватило бы сообразительности не посылать эти материалы врозь. Но все конторщики дерутся в рядах армии, а люди, ни разу в жизни не производившие никаких расчетов, сидят в штабе.
И Манн снова покачал головой.
— Что же дальше? — сказал Уолл.
Квейль настороженно отнесся к вспышке Манна. Но он все же чувствовал, что Манн говорит искренно и как раз то, что он хотел слышать.
— Боюсь, что то же самое повторится и здесь, — сказал он.
Манн ответил энергичным кивком и прихлебнул чаю.
— Так будет все время… — Он запнулся, потом продолжал: — Пока все они не получат по затылку или в Англии чего-нибудь не произойдет.
— А что произойдет в Англии? — спросил Квейль. В душе он был согласен с Манном.
— Мало ли что. Но на это, конечно, потребуется время. После Дюнкерка англичане начали чесать у себя в затылке. Сейчас они, правда, немного поуспокоились. Но будет еще всякое. Только бы дожить до этого времени. А вся эта компания полетит к чертям.
Вот оно. Вот оно. В словах Манна Квейль узнал свои собственные мысли. Но картине все еще не хватало полноты и законченности.
— Вы имеете в виду революцию? — спросил Уолл. Он опять поддразнивал Манна.
— Я знаю только, что надо дожить до того времени, когда эта компания полетит к чертям, и тогда у нас дело пойдет на лад.
— Пустые мечты, — возразил Уолл. — Мы ждали этого и в Испании.
— Знаю, — ответил Манн. — Но у нас дело зашло слишком далеко. Подождите, пока дойдет до точки. Тогда можно будет кое-что сделать. А до тех пор будет продолжаться прежняя канитель. Мы даже не знаем как следует, что мы отстаиваем и за что деремся. Лишь бы дожить до того момента, когда начнется. Вся беда в том, что пока до этого дойдет, много нужных людей погибнет.
Уолл с сомнением покачал головой, но Квейль понял Манна. Ему еще не все было ясно, но он знал, что это и есть желанное подтверждение его собственных мыслей. У него это было только не так ясно и отчетливо, как у Манна; впрочем, и в самом Манне, и в мыслях его было много такого, чего Квейль не понимал. Ему хотелось услышать от него больше.
— Я завидую вашему летному опыту, — сказал ему Манн.
— Почему? — Квейль пристально взглянул на раскрасневшееся, возбужденное лицо Манна.
— Потому что авиации предстоит сыграть огромную роль.
Квейль кивнул. Это было выше его понимания, но сила, сквозившая в каждом слове Манна и в его манере решительно наклоняться вперед, покоряла его. Вдруг он вспомнил, что в час ему надо быть в штабе. Он поглядел на часы. В его распоряжении оставалось десять минут. Он расплатился и встал.
— В час мне нужно быть в штабе, — объяснил он.
— Вы там работаете? — спросил Уолл.
— Нет. Меня, кажется, хотят направить в эскадрилью. Послушайте, — обратился он к Манну. — Мне хотелось бы еще повидать вас. Как это сделать?
— Я часто бываю здесь, — ответил Манн. — Сейчас я в Маади. Не позавтракать ли нам с вами в среду?
— Отлично. Встретимся здесь. Всех благ.
Квейль простился с обоими и пошел искать такси.
Он продолжал раздумывать над словами Манна, в которых нашел подтверждение своих мыслей. Вот кто разбирается в происходящем. Вот какие следуют выводы. Только дожить до того момента, когда начнется! Что начнется? Мне еще не совсем понятно, но я пойму. Дожить до того, как начнется. Еще раз выспрошу Манна как следует. Только бы дожить до того, как начнется.
Квейлю не удалось встретиться с Манном в среду. Он получил назначение в одну из эскадрилий, действующих в пустыне. И на другой день должен был лететь. Это его не очень огорчало, потому что теперь ему многое стало ясным, а это было для него очень важно. В его ушах все еще звучали слова Манна о том, что надо дожить до лучших времен. Уцелеть на этом этапе и дождаться нового. Но эта мысль — только начало. И Квейлю ничего не оставалось, как самому додумать ее до конца, либо ждать, когда удастся поближе познакомиться с Манном и с его взглядами. Он все время тосковал о Елене. Теперь он мог бы рассказать ей многое, о чем они не сумели говорить на Крите, о чем он пробовал говорить — и не мог. Теперь он жаждал этого.
В тот же вечер он выехал поездом в Александрию. Он спал в купе, скорчившись на гладком кожаном сиденье, а поезд вихрем несся по пустыне, наполняя громом деревни. Временами Квейль просыпался, как от толчка, когда промелькнувшая за окном стена отражала эхом грохот колес. В такие мгновения он вскакивал на сиденье, охваченный тревогой, — это давали себя знать нервы после пережитых бомбежек. Один раз ему приснился странный сон, будто он мчится вниз по скалам, все время оглядываясь, бежит ли за ним Деус с револьвером в руке; и иногда он видел позади Деуса: тот стрелял в него и смеялся. Когда в окно проник красный луч поднявшегося над горизонтом солнца, он сел, натянул сапоги и стал ждать станции, на которой ему предстояло сделать пересадку, чтобы углубиться в пустыню.
Уже близилось к полудню, когда поезд подошел к узловой станции близ Александрии, и Квейль выкинул свой чемодан в окно, на высушенную солнцем пыльную платформу. Ему понравился открытый характер местности; это было уже начало пустыни; солнце освещало сухой песок. Его глаз отметил бодрящую картину движения и деятельности и подтянутый вид людей, ожидающих отправки на фронт. Он всматривался в них, проходя мимо. Очевидно, они ни разу не были в деле, и среди них царило сдержанное веселье. Поезда на фронт еще не было, и Квейль в ожидании уселся на свой чемодан. Поезд, с которым он приехал, ушел в Александрию. Квейль стал разглядывать небольшую группу поблизости. Видимо, это были офицеры из скопившихся на станции эшелонов: полковник, три майора и элегантный молодой капитан. У каждого на запястье, на кожаном ремешке, висела длинная белая хлопушка для мух. На полковнике и молодом капитане были франтовские замшевые башмаки, элегантные диагоналевые трусы и куртки с короткими рукавами. У полковника на воротнике были красные нашивки — отличительный знак штабного офицера. Офицеры вели между собой церемонную беседу, и Квейль задавал себе вопрос, за каким чертом они едут по железной дороге, а не в штабной машине. И невольно он почувствовал к ним ту же презрительную антипатию, которую внушали ему подобные молодчики в Каире.
