Со следующего дня он решил оставить рекламную кампанию – по крайней мере, до приезда Бендера. Стоя под проливным дождем, чувствуя себя полным ничтожеством в глазах Элеоноры Лайтбоди (а настоящие магнаты кукурузных хлопьев тем временем уютно расположились у себя в офисе или на яхте, поручив подчиненным выстраивать в бакалейных лавках пирамиды из упаковок), Чарли пережил своего рода откровение. Суть его сводилась к следующему: что толку? Бендер собирался вернуться через неделю, он прислал два письма: из Гэри, штат Индиана и из Галены, штат Иллинойс. Заказы текли рекой. Вот и хорошо. Через неделю у них соберется достаточно денег, чтобы открыть нормальную фабрику, с настоящим экспертом вместо потасканного самозванца Букбайндера, и дело пойдет. Чарли решил, что о рекламе он вспомнит тогда, когда у них будет что продавать. А пока пусть Бендер сам таскает щиты, если ему охота.
В конце недели Бендер вернулся и расположился в «Таверне Поста» точно Цезарь, возвратившийся с победой из Галлии. Как всегда предпочитающий все самое лучшее, свой приезд он отпраздновал обедом, пригласив на него Чарли и дюжину наиболее преуспевающих граждан Бэттл-Крик, которых обхаживал еще с осени. Прежде чем приступить к обеду, Бендер произнес цветистую речь (риторические фигуры с анекдотами пополам), изложив перспективы «Иде-пи» и похваставшись значительными суммами, уже полученными авансом на изготовление самых революционных хлопьев для завтрака в истории Бэттл-Крик, а значит, и всей Америки; поведал своим друзьям и близким знакомым, собравшимся на пир, какие дивиденды могут им принести акции нового предприятия, если они озаботятся приобрести их прямо сейчас.
Чарли никогда еще не видел своего партнера в таком блеске. Бендер в пух и прах разнес и конкурентов, и тех, кто не верил в успех, полагая, что рынок готовых завтраков уже переполнен, и тех робких, недальновидных людей, кто по-прежнему живет в девятнадцатом веке, кто в свое время побоялся вложить деньги в замыслы Форда или в «Стандард Ойл», в трамваи или в телефон. Но Бендер не только обличал, о нет, это было бы недостаточно тонко для него. Он в совершенстве владел искусством убеждения и виртуозно соблазнял слушателей своим товаром. Заметив хоть искру сомнения в их глазах, Бендер мгновенно менял тембр голоса, убеждая, воркуя, увещевая; он даже пустил по кругу свой гроссбух с записями о 32 000 аванса. Когда гости покончили с поданными на закуску хлопьями «Иде-пи» (то есть обжаренными кукурузными хлопьями Келлога, которые на глазах у всех высыпали из новехоньких упаковок «Иде-пи») и перешли к омарам и жаркому, Бендер получил принципиальное согласие от всех, за исключением одного упрямца, и три уже подписанных чека уютно устроились в его бумажнике.
Для Чарли это была великая ночь, ночь исцеления, новых надежд. Тридцать две тысячи долларов! И еще чеки. На этом фоне вклад миссис Хукстраттен выглядел достаточно скромно, и казалось, что ее деньги в полной безопасности. После долгих месяцев разочарований и отчаяния, блужданий по улицам, одиноких часов в пансионате миссис Эйвиндсдоттер, после похлебки из рыбьих голов и окончательного поражения в подвале у Букбайндера наконец свершилось – наконец-то «Иде-пи» твердо стоит на ногах. В ту ночь Чарли готов был воздвигнуть статую Бендеру и почитать ее, как языческого идола, воскуряя благовония и принося кровавые жертвы.
Однако на том все и кончилось. Проползли три недели; Бендер, изображая таинственность, на вопросы не отвечал. Где будет фабрика, кто ее построит, каковы дальнейшие планы? Обезумев от радости на званом обеде, Чарли чуть было не проговорился партнеру насчет чека, полученного от Уилла Лайтбоди. На счету Чарльза П. Мак-Гахи в Центральном Национальном банке на эту тысячу долларов потихоньку нарастали проценты. Да, чуть было не проговорился, но что-то его удержало – малое зернышко здравого смысла, последняя сохранившаяся еще крупица осторожности. Теперь это зернышко стало расти, набухая желчью из-за высокомерия Бендера, из-за его проволочек. Что он делает? Чего еще ждет? «Всему свое время, – твердил компаньон, – всему свое время. Разве до сих пор мои советы шли во вред?»
Тут пришло письмо, и для Чарли померк белый свет.
* * *
Солнце висело над головой, сочное, будто дыня, заливая всю улицу светом. Женщины в соломенных шляпках порхали по магазинам, соседи весело окликали друг друга, старик на велосипеде неуверенно катился по улице, разбрасывая во все стороны тени и всплески света, похожие на игру волшебного фонаря. Еще стояло утро – часы Оссининга показывали четверть двенадцатого, – но уже было тепло. Самый теплый денек в этом году, но Чарли и это раздражало. К тому времени он миновал угол перед «Таверной Поста» и начал задыхаться, рубашка под мышками взмокла.
Сложные отношения со служащими гостиницы не позволяли Чарли войти в вестибюль. Он давно освоил окольный путь: по аллее позади Ви Ниппи и через вход для прислуги. Именно так собирался он проникнуть к Бендеру и в этот раз. Проходя мимо гостиницы, он перешел на другую сторону, проскользнув между несколькими повозками и кэбами, стайкой голубей, клевавших что-то в канаве, и пестрой кошкой, устроившейся подремать на бордюре возле ювелирного магазина. Левой рукой он все еще баюкал роковое письмо у своей груди. Чарли шел быстро, взволнованный, сосредоточенный на своих мыслях (что, собственно говоря, может теперь сделать Бендер? Отсрочит разоблачение, построит фабрику-мираж за одну ночь для успокоения миссис Хукстраттен? Произнесет речь? Совершит чудо?). Чарли не догадался вовремя проверить, не следят ли за ним, – и попался. Швейцар, неумолимый, неподвижный, вечно бодрствующий, стоял на своем посту, не сводя глаз с Чарли. Чарли отвернулся.
Он чувствовал, что швейцар продолжает следить за ним, и поспешил свернуть в переулок, за угол гостиницы. Но, миновав вход в ресторан и прилегающую к нему аллею, Чарли сообразил оглянуться – и слава богу: этот сукин сын стоял уже на самом углу, в двухстах футах от своего поста, грозно сложив руки на груди, и наблюдал за ним. Чарли пошел дальше. Только десять минут спустя он осмелился вернуться на то же место, и на этот раз швейцара видно не было. Чарли устремился к служебному входу, размышляя, нельзя ли взорвать железнодорожные пути Мичиганской Центральной железной дороги или послать миссис Хукстраттен подложную телеграмму – якобы ее сестра совершенно неожиданно перешла в лучший мир. Погруженный в мечты, Чарли вошел в дверь и кинулся к лестнице, прежде чем осознал, что человек, сидевший на стуле там, в глубине, у задней стены, и внезапно возникший из сгустившихся теней – это его давний враг, старший коридорный. Он был в одной рубашке и босиком, униформа висела на плечиках на стене за его спиной. В одной руке он держал сэндвич. Чарльз не мог толком разглядеть, где кончается сэндвич и начинается рука. «Черт побери!» – негромко рыкнул коридорный и с неожиданным, пугающим проворством поднялся со стула.
Чарли случалось драться с мужчинами покрупнее – во всяком случае, с такими он точно дрался. Он никого не боялся. Но сейчас ему нужен был только Бендер, бальзам его утешительных речей, его спокойствие, его способность разбираться с каждой проблемой по очереди и выбираться живым из любой катастрофы – ему был нужен Бендер, который и в этот раз подтвердит, что все идет как надо. Глядя прямо в налившееся кровью лицо коридорного, Чарли прикоснулся к краю своей шляпы, развернулся и через заднюю дверь выскочил обратно на улицу.
После этого он попытался проникнуть в гостиницу через бар, но там было закрыто до часа. Чарли мерил шагами улицу, что-то бормоча себе под нос, поглядывая на высокие, отражающие солнце окна, и таким образом вновь привлек к себе внимание швейцара. Швейцар пригнулся, на лице его появилась угрожающая гримаса. И тогда Чарли вспомнил про Эрнеста О'Рейли.
Ну конечно же. Можно послать мальчика в комнату Бендера и передать ему записку, назначить встречу в «Красной луковице», и там, за ланчем, они обсудят надвигающееся прибытие миссис Хукстраттен. Разумеется, он мог бы воспользоваться телефоном, но тогда пришлось бы иметь дело с пронырливым дежурным, который непременно ответит, что у Бендера занято, или что он сейчас не отвечает, или еще что-нибудь. Нет, Эрнест О'Рейли – вот решение всех проблем. Но где этот мальчишка? Сегодня вроде будний день? С тех пор как Чарли покинул Академию Святого Бэзила, он не заходил на школьный двор и понятия не имел, где отпрыски изготовителей и упаковщиков готовых завтраков, а также дети их боссов, обучаются чтению и письму. Однако инстинкт подсказал ему верное направление. Он спешил изо всех сил. Несколько подсказок от прохожих – и вскоре Оссининг стоял перед трехэтажным кирпичным зданием на Грин-стрит.
Было без десяти двенадцать. Он устроился под деревом напротив школьного двора. Наверное, его видно со всех сторон. Закурил сигарету, погасил спичку, поглядел на часы. В здании и на всей прилегавшей к нему территории царила неземная тишина, будто в заколдованном замке. Наверное, так вот прячутся возле школ извращенцы, мелькнуло в голове у Чарли, и он вновь посмотрел на часы.
