Сергей Николаевич прервался и однозначно указал мне на рюмки. Я молча налил коньяк. Затем он продолжил:
— Пришел день, и пророчество Авеля в точности исполнилось. Екатерина умерла так, как и предсказывал странный монах. Тогда-то о нем вновь и вспомнили, Авель предстал перед очи нового государя, Павла Петровича. Твоя вышла правда, — сказал царь. — А теперь ответь: что ждет меня и мое царствование? Старец, так и не наученный горьким опытом, все выложил: и что не долог будет его век, и что умрет не своей смертью, а от злодеев-подданных, мученической кончиной. Князь Куракин присутствовал при их разговоре, тайно, в соседней комнате, и все описал дословно.
— Подслушивал, что ли? — неосторожно спросил я. Сергей Николаевич так зыркнул на меня глазами, что я прикусил язык.
— Говорили они очень долго, — снова продолжил он. — Все пророчества Авеля были потом запечатаны в узорчатую шкатулку-ларец из крепких пород дерева, выполненную мастером Новоторжским, придворным краснодеревщиком. Из твоих, между прочим, предков, Алексей, — добавил Кожин. Он встал и подошел к столу, на котором лежала найденная нами шкатулка: — Уж не эта ли самая? Вполне может быть. Она хранилась в особой тайной комнате в Гатчинском дворце, а вокруг нее был протянут на четырех столбиках через кольца толстый красный шелковый шнур, преграждавший доступ. Но никто бы и так не решился взять ее, открыть и заглянуть внутрь. Все знали о том, что Павел I завещал вскрыть ее своему царствующему потомку в столетний день моей кончины. Так и было написано на конверте, куда вложили рукопись Авеля. Однако у него была не одна рукопись, а несколько. Но об этом позже. Павел I, узнав о своей судьбе и судьбе России, отправил Авеля в Невскую лавру, почти опять в заточение. Инок каким-то образом умудрился оттуда уйти, странствовал, продолжал пророчествовать и писать, пока вновь не попал в секретную палату. На сей раз его уже заключили в Петропавловскую крепость. По смерти Павла I — а предсказания Авеля опять сбылись в точности! — его снова перевели в Соловецкий монастырь. Далее. Он написал еще одну книгу, где за десять лет до войны с Наполеоном говорил о том, что французы возьмут Москву и она будет сожжена. Александр I также встречался с ним, выслушал и повелел: Быть ему в тюрьме, доколе сбудутся его предсказания. Пришлось Авелю еще одиннадцать лет провести в ужасающих условиях в Соловецкой темнице. Пока Бонапарт действительно не взял Москву, хотя и получил вместо ключей от города одно пепелище. В сентябре 1812 года Александр I вспомнил об Авеле и приказал князю Голицыну ехать за ним. Монах был уже очень болен. Однако он рассказал Голицыну вся от начала и до конца веков. Позднее, спустя год, повторная встреча с Александром I все-таки состоялась, и Авель поведал императору много такого, от чего тот пришел в ужас. Характер царя с того времени круто изменился, он стал мистически набожным, а в 1825 году тайно оставил трон, поскольку только покаянием мог искупить непредотвращенное им убийство масонами его отца Павла. На это его решение повлиял и преподобный Серафим Саровский, которого Александр I под видом простого военного посетил в его пустыни по дороге в Таганрог, накануне своей мнимой смерти. Но как бы он ни маскировался, Великий старец узнал его, встретил на крыльце со словами: Здравствуй, Великий государь!, взял за руку, провел в келью, где, закрывшись, они провели в уединенной беседе около трех часов…
Я улучил момент, когда Сергей Николаевич отвернулся, и шепнул Алексею:
— Как с Путиным. Может, и этот тоже прозреет да пойдет странствовать, оставив Кремль?
— Что? — громко и недовольно спросил Кожин. — Чего вы там шепчетесь? — у него оказался хороший слух. — Да, Серафим Саровский открыл Александру глаза на всех будущих государей из рода Романовых, на всех грядущих правителей России. Вплоть до наших времен. И далее. Как и монах Авель. Книга с этими предречениями была даже отпечатана всего в нескольких экземплярах и сохранялась в полном секрете в архиве жандармского корпуса — самом надежном и недоступном для всяких вольнодумцев и проходимцев месте, потому что уж они-то могли воспользоваться ею как мощным разрушительным оружием, как указанием к действию. Читать ее лишь мог каждый новый руководитель государства. С нею были ознакомлены и Николай I, и Александр II, и Александр III, и Николай II. Возможно, что и Сталин. Насчет Ленина сомневаюсь. Ему было просто не до того. А у Сталина было время, и он очень интересовался подобными мистическими вопросами. Скорее всего, книгу этих пророчеств преподобного Серафима он прочел году в 1943‑м, когда опять же изменился и его характер, когда наступил перелом в Великой Отечественной войне и когда в Россию вернулось православие вместе с избранием патриарха. Вы что-то там шепнули о Путине? Не знаю. Не думаю. Хотя, хотелось бы надеяться, что и он прочтет. Если успеет. Потому что она может ему и не открыться. Но прежде ему нужно проникнуться самой чудотворной идеей Святой Руси, как мироощутил ее Александр I, став сибирским старцем Феодором Кузьмичем. Путину же надо сначала постранствовать в самом себе, а не бегать на посиделки к заезжим голливудским звездам. Изгнать из себя все это европеичанье и американство. Сможет ли? Не слишком ли увяз коготок? Однако в России возможно все, даже самое фантастическое чудо с преображением. Но вернемся к Авелю…
Продолжить ему не удалось. Раздался телефонный звонок. Словно сигнал тревоги в охваченном языками пламени доме.
— Странно, — произнес Сергей Николаевич. — Мне уже сто лет никто не звонил. Да и телефон я отключаю, когда работаю. Или забыл?
А тревожный звоночек просто бился в комнате, где сквозь разбитое окно гулял ветер, пытался листать страницы лежащей на столе рукописи.
— Дядя Сережа, ты трубку-то сними, — сказал Алексей.
— Ну, попробую, — усмехнулся старик. И взял ее с опаской, как ядовитую кобру.
2
Сергей Николаевич, послушав, протянул трубку Алексею.
— Тебя, — коротко сказал он, пожимая сухонькими плечами. Общение племянника с невидимым абонентом также было недолгим.
— Она едет, — глухо произнес Алексей, возвращая трубку на рычаг аппарата. Он недоуменно посмотрел на меня и спросил: — Странно, откуда Маша знает номер этого телефона? Я не давал.
— Я тоже, — усмехнулся хозяин. — Потому что, честно говоря, забыл, не помню.
— А я и подавно, — сказал я. — Что она сообщила конкретного?
— Ничего. Просто: едет, и все. Чтобы ждали и никуда не уходили.
— А где сама?
— Ну что ты ко мне пристал? Откуда мне знать!
— Хорош жених. Мог бы поинтересоваться. Отругать хотя бы. А еще в Кефалонию ездили обручаться!
— Хватит вам, — вмешался Сергей Николаевич. — Лучше слушайте дальше.
— Погодите… — Алексей нагнулся, потянул за телефонный провод и… вытащил его из-под стола целиком, с болтающейся на конце вилкой. Это уже совсем не лезло ни в какие ворота: телефон был действительно отключен! Выходит, он не мог работать, и нельзя было по нему ни звонить, ни разговаривать. У меня мурашки забегали по коже. Словно только что они оба, Алексей и Сергей Николаевич, пообщались с кем-то из потустороннего мира. С кем-то или чем-то, что имело голос Маши. Не по себе было и самому Алексею, один лишь профессор Кожин сохранял хладнокровие и спокойствие.
— Бывает, — безмятежно сказал он. — Иногда и по утюгу можно разговаривать. Хотя вроде бы мы не так уж и много выпили. А возможно, ты просто слишком сильно потянул за шнур. Но все это такие мелочи — в сравнении с судьбой Авеля и его пророчествами. Вот где действительно настоящая загадка, чудо, область таинственного… Итак, больше половины жизни он провел в темницах. Сидел и при Николае I, к которому тоже был приведен для личной беседы, и вновь после заточен в монастырь на Волге. Но почитателей и почитательниц он имел немерено. Одна из них, княгиня Параскева Андреевна Потемкина, слезно просила его открыть ей ее будущее. Авель, уже многажды битый жизнью, постоянно отказывался. Он говорил всем из своего затворья: Сказано государем, ежели монах сей станет пророчествовать вслух людям или кому писать на хартиях, то брать тех людей под секрет и самого Авеля и держать их в тюрьмах или острогах под крепкою стражей… Ныне лучше ничего не знать, да быть на воле, а нежели знать, да сидеть под замком. Однако, перестав пророчествовать, он через некоторое время скончался.
— Выходит, надо было не зарывать дар в землю, — промолвил Алексей. Сергей Николаевич на этот раз не стал цыкать, а вполне миролюбиво заметил:
— Но не забывай, что и было-то ему далеко за восемьдесят. Так или иначе, но этой Параскеве Андреевне Потемкиной, в девичестве Сафоновой, он передал на хранение несколько своих последних книг-рукописей, приписав, чтобы держала она их в сокровенном месте, поскольку оные удивительные и преудивительные, и достойны оне изумления и ужаса, а читать их только тем, кто уповает на Господа Бога.
