“Если востребованы худшие соцреалистические образцы, пропущенные через сепаратор „сетературы”, — это говорит об эпохе больше, чем любая публицистика. Хвала „Нацбесту”. На этом фоне награждение „Смешариков”, ставших не просто любимцами дошкольников и взрослых, но и новым национальным брендом (герой мультфильма у нас не становился игрушкой со времен Чебурашки), заслуживает особенной благодарности. Сам я смотрю этот бесконечный мультсериал с особенным удовольствием, потому что герои в нем круглые — а праведники, как учил Ориген, воскреснут в сферических телах. Смешарики — подлинные герои нашего времени. „У нас нет плохих персонажей”, — заметил автор идеи Анатолий Прохоров. Сегодня надо быть круглым и по возможности мягким. Тогда ты будешь удобен, всеми любим и легко воспроизводим в форме брелока. Создатели „Смешариков” — единственные в этом году деятели культуры, удостоившиеся Госпремии (5 млн рублей). Если это не сигнал, я чего-то не догнал”.
Дмитрий Быков. Братья-души, или Мертвые Карамазовы. — “Газета”, 2009, 15 июня <http://gzt.ru>.
“<...> если отбросить теологические и телеологические дискуссии, сосредоточившись на художественном качестве текста, приходится признать „Братьев Карамазовых” самым слабым творением Достоевского: никого не видно. Алешу не получается даже сыграть; экранизация — вообще отличная проверка на динамику и связность. Если текст не получается грамотно перенести на экран — значит, он нежизнеподобен, но это бы полбеды; это значит, что он художественно неубедителен. „Преступление и наказание” снять можно, „Идиота” — пусть с серьезными жертвами, сокращая целые линии, — тоже, „Бесы” ставились на сцене и в принципе смотрелись, несмотря на жуткие длинноты в монологах (особенно заметные, конечно, у Додина). „Братьев” поставить очень трудно, почти невозможно: спектакль Хомского был упрощен, спектакль Арцыбашева — ужасен, фильм Пырьева не передавал духа романа и не поднимался выше школьной иллюстративности, а новый сериал, несмотря на гениальную работу Колтакова, вообще непонятно зачем сделан: история загублена разговорами, разговоры загублены сокращениями”.
“Потому что и книга эта, неряшливая, затянутая и болезненно зацикленная на „сладострастии” в федор-павловическом широчайшем смысле, — безнадежно карамазовская, если не смердяковская”.
В культуре, как и у бога, все живы. Беседу вела Елена Елагина. — “Нова демократія”, 2009, № 32, 33 <http://ndgazeta.org.ua>.
Говорит Алексей Машевский: “Полагаю, что формируется особая петербургская линия русской поэзии рубежа 20 — 21 веков. Она выражена, поддерживается, транслирует себя. Есть вполне состоявшиеся поэты последней генерации: Денис Датешидзе, Василий Русаков, Александр Верегелис, Вадим Ямпольский, Василий Ковалев, есть и те, кто еще в процессе роста. Но самое главное — наличествует поле генерации. Известно, что ни один поэт, за редчайшим исключением, сам по себе не вырастает. Поэты всегда появляются плеядами, поскольку только так, соревнуясь, осознавая общие задачи, человек и находит себя”.
“Она [поэзия] требует огромной систематической учебы при ясном осознании того, как поэтический язык усложнился, как он был „разработан” в русской лирической традиции. И пока ты всего этого не постиг, не усвоил, просто бессмысленно пускаться в бескрайний океан творчества. Потому что будешь изобретать велосипед или впадать
в несусветную наивность, которую читатель не замечает лишь потому, что находится в еще более „девственной” ситуации”.
В царстве текстов. Беседу вел Валерий Выжутович. — “Российская газета — Неделя”, 2009, 11 июня <http://rg.ru>.
Говорит Лев Аннинский: “По младости лет мне очень хотелось быть западником.
И конечно, я втянулся в новомировскую мечтательность. Но в „Новом мире” мне быстро дали по носу. Но не сразу: сначала заказали рецензию на роман „Бабий Яр” Анатолия Кузнецова. Я написал, напечатали. Я себя почувствовал автором „Нового мира” и следующую свою статью понес туда. И тут пришедший туда руководить критикой Лакшин ка-ак меня рубанул!.. И все, больше я туда уже не ходил. Смешно, но в литературных кругах меня продолжали считать новомировцем — по вкусам, по высказываниям, по оценкам событий литературы и общественной жизни”.
Андрей Геласимов. “Мой роман — реакция на усиление государства”. Беседовал Андрей Мирошкин. — “Частный корреспондент”, 2009, 10 июня <http://www.chaskor.ru>.
“Каждая книга мне диктует формат, в котором она будет написана. Прежде чем написать первые фразы нового романа или повести, я прислушиваюсь внутри себя к ритму, которым это будет рассказано. Я прислушиваюсь к голосам, которых требует материал. Все зависит от „сеттинга” (как это передать по-русски?) — совокупности места, времени действия и набора героев. А „сеттинг” в данном романе — степь. И она, естественно, предполагает длинные, синтаксически развернутые конструкции, историческую фактуру и линейность повествования. И в конце концов вольно или не вольно это оказалось в чем-то похоже на классическую советскую традицию. <...>
— Законы кино оказали влияние на ваши литературные замыслы непосредственно по ходу работы?
— Да. Но я и сам хотел сделать роман очень такой поджарый, сухой, в хорошей спортивной форме. Чтобы в нем не было наслоений жира. Ведь в классических русских эпопеях и сагах (даже в лучших образцах жанра) всегда много лишнего”.
Гнусь за респектабельными фасадами. Беседу вел Михаил Бойко. — “НГ Ex libris”, 2009, № 21, 11 июня.
Говорит Дмитрий Бавильский: “Некоторое время назад я практически перестал читать текущую литературу. Особенно по критической необходимости. Самые серьезные обязательства мы берем и снимаем с себя сами”.
“Экспертные институты окончательно скомпрометированы”.
“Литература перестала говорить правду о человеке. Она не сообщает мне ничего нового, ничему не учит, практически не дает пищи к размышлению”.
“Искусство почти всегда — преступление, что совершенно не канает в обществе взаимного восхищения и взаимного опыления. И нужно быть крайне мужественным человеком, чтобы делать что-то из ряда вон выходящее, игнорируя сотни безответственных и предвзятых комментаторов”.
Игорь Джадан. Ахтунг! Философская угроза. Ставка в игре — независимое существование русского сознания. — “АПН”, 2009, 4 июня <http://www.apn.ru>.
“Фактически философия — это такая манипуляция сознанием, значимость которого для общества признана самим обществом. Объектом философской манипулятивности является все общество без исключения, включая, конечно, и самих философствующих субъектов. Даже та часть, что не читает философских книжек и статей, знакомится с бликами философской мысли, отражающимися в масскультуре и экспертизе”.
“Вместо того, чтобы вести войну интерпретаций западных текстов, неплохо бы сосредоточить усилие на разработку русского философского языка. Русификация русской философии по-прежнему стоит на повестке дня. Эта задача актуальна в не меньшей степени, чем она была в XVIII веке, до тех пор, пока Христиан Вольф не сумел переубедить немецких гуманитариев перейти с латыни на родной язык”.
“Диалога между почвенниками и либералами сегодня нет”. Беседовал Захар Прилепин. — “Новая газета в Нижнем Новгороде”, 2009, № 67, 26 июня <http://novayagazeta-nn.ru>.
Говорит Виталий Пуханов: “Большая поэтическая форма вытеснена другими носителями художественной информации. <...> В двадцатом веке поэзия выживала в малых формах, претерпев сжатие, кристаллизацию смыслов. Поэт успевает захватывать восприятие примерно в семнадцать секунд. Столько, если верить зоопсихологам, держится безотчетное внимание коровы”.
“У меня в библиотеке есть „Возмездие” Блока 1922 года издания со следами времени на страницах. Сколько раз со страхом приступаю, прочесть до конца не могу. Длинно. Набоков опубликовал роман-поэму „Бледное пламя”, кажется, в 1962 году. Одна тысяча строк. На мой взгляд и вкус, это последняя достойная большая форма, созданная русским поэтом уже на английском”.
“Родина пожирает нас — так она проявляет любовь и нежность”.
Андрей Дмитриев. “Свободнее реализма нет ничего”. Беседу вела Е. Константинова. — “Вопросы литературы”, 2009, № 3.
“<...> реалист может использовать достижения всех методов, всех направлений, исходя лишь из одной необходимости и сообразуясь с тем, что он хочет высказать. Более чем убедительно это явлено в „Красном Колесе” Солженицына — книге совершенно поразительной, совершенно не прочитанной. Писатель безусловно реалистического взгляда, реалистического мировоззрения, блестяще владеющий реалистическим методом, при этом он — последний классик европейского авангарда. Если надо, то у него и дос-пассовский монтаж, дос-пассовский коллаж документов. Если надо — выдержанный джойсовский „поток сознания”. Если надо — цветаевские инверсии и т. д., и т. д. Кстати, когда-то давно в интервью Наталия Дмитриевна Солженицына в качестве учителей Солженицына, понятно, что от его имени, назвала — набор, между прочим, очень интересный — таких писателей: Дос Пассос, Замятин, Цветаева — прозаик, Джойс. Кого-то, может быть, я пропустил. То есть реализм для меня — метод наибольших возможностей и наименьшей корпоративной зависимости”.
