Ознакомительная версия.
Наступило неловкое молчание, после чего Ребекка негромко заметила:
— Пэм, по-моему, ты можешьпрощать. Ты уже простила кучу вещей. Ты даже простила мне мои выкрутасы в Лас-Вегасе.
— Там не было жертв, кроме тебя самой, — немедленно отозвалась Пэм.
— И мы все видели, — продолжила Ребекка, — как ты простила Джулиуса за его похождения. Ты простила его, даже не спросив — может, кто-то из его друзей оскорбился таким поведением.
Пэм смягчила тон:
— У него только что умерла жена, он был в отчаянии. Вообрази, что он должен был чувствовать. Он любил Мириам со школы. Неужели это так трудно понять?
Тут в разговор вмешалась Бонни:
— Пэм, ты простила Стюарта за его случай с сумасшедшей теткой и даже Гилла за его пьянство. Ты многое простила. Почему ты не можешь простить Филипа?
Пэм покачала головой:
— Одно дело простить чужую обиду, и совсем другое — когда ты пострадала сама.
Это заявление было выслушано с сочувствием, но атаки на Пэм не прекратились.
— Лично я, — сказала Ребекка, — простила тебя за то, что ты пыталась увести отца двоих детей.
— И я тоже, — добавил Гилл. — Когда-нибудь я даже прощу тебя за то, как ты поступила с Тони. А как насчет тебя, Пэм? Ты-то сама простила себя — за «исповедь» и за то, что смешала Тони с грязью у всех на глазах? Тебе не приходило в голову, что ты его унизила?
— Но ведь я уже извинилась. Да, я была виновата и поступила, не подумав.
Но это не удовлетворило Гилла:
— Это еще не все. Ты простила себя за то, что использовала Тони?
— Использовала Тони? — воскликнула Пэм. — Я использовала Тони? Что ты такое говоришь?
— По-моему, ты плевать хотела на ваши отношения. Ты просто использовала Тони, чтобы показать кому-то — может быть, даже Филипу — вот какая я.
— Ну да, конечно. Очень умно, Стюарт. Больше ничего не мог придумать? — резко бросила Пэм.
— «Использовала»? — вмешался в разговор Тони. — Ты считаешь, меня использовали? Нет, нет, не извиняйся — хотел бы я, чтобы меня каждый день так использовали.
— Тони, прекрати сейчас же! — воскликнула Ребекка. — Что за детские шуточки. Когда ты начнешь думать головой, а не головкой?
— Какой головкой?
— Головкой члена!
Увидев, что Тони расплылся в довольной ухмылке, Ребекка вспыхнула:
— Ах ты, негодяй. Ты ведь знал, что я имею в виду. Хотел, чтобы я обязательно сказала непристойность? Ну когда ты повзрослеешь, Тони? У нас осталось так мало времени. Скажешь, что тебя не задело то, что произошло с Пэм?
Улыбка исчезла с лица Тони.
— Да, братцы, сделали мне ручкой — и привет… Но я не теряю надежды.
— Тони! — воскликнула Ребекка. — Тебе нужно менять свое отношение к женщинам. Хватит быть мальчиком на побегушках — это же унизительно. Такое ощущение, будто тебе наплевать, как к тебе относятся, — лишь бы добиться своего. Ты же унижаешь себя — и их тоже.
— Я вовсе не считаю, что я использовала Тони, — сказала Пэм. — Это было взаимно. Если честно, я тогда ни о чем не думала — действовала на автопилоте.
— Да, как и я, однажды… на автопилоте, — негромко произнес Филип.
Пэм удивленно вздрогнула. Она несколько секунд смотрела на Филипа, затем опустила глаза.
— Хочу тебя спросить, — сказал Филип.
Пэм упорно смотрела в пол, поэтому он добавил:
— Спросить тебя, Пэм.
Пэм подняла голову и посмотрела на него. Остальные переглянулись.
— Двадцать минут назад ты сказала «разочарование в учебе», а несколько недель назад ты рассказывала, что, поступая в аспирантуру, хотела заниматься философией — даже изучать Шопенгауэра. Если так, я хочу спросить тебя: таким ли уж плохим преподавателем я был?
— Я ни разу не говорила, что ты был плохим преподавателем, — ответила Пэм. — Ты был одним из лучших преподавателей в моей жизни.
Филип изумленно уставился на нее.
— Что ты сейчас чувствуешь, Филип? — спросил Джулиус.
Когда Филип отказался отвечать, Джулиус сказал:
— Филип, ты помнишь слово в слово все, что сказала Пэм, — я думаю, она значит для тебя очень много.
Филип молчал.
Джулиус повернулся к Пэм:
— Я думаю о том, что ты сказала, Пэм. Филип был одним из лучших преподавателей в твоей жизни. Наверное, это только усилило твои страдания?
— Аминь. Спасибо, Джулиус, ты как всегда прав. Стюарт повторил за Пэм:
— Один из лучших преподавателей в твоей жизни. Боже мой, Пэм. Ты меня убиваешь. Говоришь… такой комплимент Филипу. Это огромный шаг вперед.
— Не стоит преувеличивать, — ответила Пэм. — Джулиус прав: достоинства Филипа делают его выходку еще отвратительнее.
Тони, которого не на шутку задело замечание Гилла о его отношениях с Пэм, на следующем занятии решил обратиться к ней напрямую:
— Я хочу сказать тебе, Пэм… все это как-то… в общем, дерьмово, что ты взяла и отшвырнула меня, как котенка. Пэм, я не сделал тебе ничего плохого. Ты и я, мы оба… мы вместе… хотели этого, а теперь выходит, что я для тебя персон нон грата…
— Персонанон грата, — негромко подсказал Филип.
— Персона нон грата, — продолжил Тони. — Как будто меня за что-то наказали. Мы больше не встречаемся… я скучаю по тебе. Сначала мы были друзьями, потом любовниками, а сейчас… я… черт, я в подвешенном состоянии… вот здесь какая-то пустота… ты все время избегаешь меня. И Гилл прав: оттолкнуть меня при всех было чертовски унизительно. Я остался ни с чем — мы больше не любовники и не друзья — никто.
— О, Тони. Прости меня, я виновата. Я совершила ошибку… я… мы… нам не нужно было этого делать. Мне самой гадко, поверь мне.
— Так, может, вернемся?
— К чему вернемся?
— Ну, станем друзьями, и все. Будем встречаться после занятий, как все, — и дружище Филип тоже будет заглядывать иногда. — Тони протянул руку и по-приятельски потрепал Филипа по плечу. — Будем болтать про группу, ты станешь рассказывать мне про книги и все в таком духе.
— Очень зрело, — ответила Пэм. — Правда, такого со мной еще не бывало — обычно я хлопаю дверью и ухожу.
Бонни высказала догадку:
— Интересно, Пэм, ты избегаешь Тони, потому что боишься, что он снова попытается затащить тебя в постель?
— Да, наверное. Я ведь знаю Тони — он не успокоится, пока не добьется своего.
— В таком случае, — заметил Гилл, — есть одно хорошее средство — «разрядка атмосферы»: просто скажи ему об этом. Неопределенность хуже всего. Пару недель назад ты сказала, что, может быть, вы снова будете встречаться, когда группа закроется, — это действительно так, или ты просто тянешь время и смягчаешь удар? Тогда это игра в одни ворота. Ты держишь Тони в подвешенном состоянии.
— Да, вот именно! — воскликнул Тони. — Когда ты сказала, что, может быть, мы снова будем встречаться, я на это понадеялся. С тех пор я только и делаю, что сижу, как паинька, и жду у моря погоды.
— И тем самым, — вставил Джулиус, — упускаешь редкую возможность поработать над собой, пока рядом группа и я.
— Знаешь, Тони, — сказала Ребекка, — постель еще не самая важная вещь в жизни, поверь мне.
— Да я знаю, знаю. Поэтому я сегодня и завелся. Не надо нотаций.
После непродолжительного молчания Джулиус сказал:
— Итак, Тони, продолжим. Тони повернулся к Пэм.
— Давай сделаем, как сказал Гилл, — разрядим атмосферу — по-взрослому. Чего ты хочешь?
— Я хочу вернуться к тому, что было. Я хочу, чтобы ты меня простил. Ты же отличный парень, Тони, и ты мне нравишься. Знаешь, как мои студенты это называют? «Крутой перепихон». Это похоже на нас с тобой — тогда это было здорово, но сейчас — сейчас группа для меня важнее. Давай лучше займемся своими проблемами.
— Нет вопросов. Всегда готов.
— Что ж, Тони, — сказал Джулиус, — теперь ты свободен, и ничто не мешает тебе рассказать то, о чем ты так долго молчал в последнее время, — о себе, о Пэм, о группе.
Все оставшееся время освобожденный Тони активно наверстывал упущенное. К нему вернулась его былая напористость, и первым делом он принялся наседать на Пэм, требуя от нее, чтобы она разобралась наконец в своих чувствах к Филипу. Когда чуда не произошло и ее неожиданная похвала Филипу так и повисла в воздухе, он начал приставать к ней с расспросами, почему, простив остальных, она не может так же поступить с Филипом.
— Я уже вам говорила, — ответила Пэм, — это естественно. Мне гораздо легче простить остальных — Ребекку, Стюарта или Гилла, — потому они не сделали мне ничего плохого. В моей жизни ничего не изменилось от того, что они сделали. Но есть и еще одна важная вещь: я простила их, потому что они раскаялись и изменились, — лично я изменилась. Я считаю, что можно простить человека, но не его поступок. Может быть, я смогла бы простить Филипа, если бы он изменился. Ноонвсетотже.Вы спрашиваете, почему я простила Джулиуса, — да вы только взгляните на него. Он всего себя отдает людям. Он отдает нам последнее, что у него есть: он учит нас умирать. Я знала прежнего Филипа и могу засвидетельствовать, что человек, который сидит здесь, ничуточки не изменился — может, только стал еще холоднее и высокомернее. — После некоторого молчания Пэм прибавила: — И от лишнего извинения он бы не рассыпался.
Ознакомительная версия.
