На подиум на цепях вывели существо, покрытое с головой оранжевой попоной. Сбросили чехол, и появилась четвероногая тварь, составленная из разнородных животных. Бастард, какой может возникнуть от самки, если ее одновременно оплодотворяют множество разных самцов. Это был козел с копытцами и вихляющим хвостиком. Голова была человечья — башка сурового чернобородого мужика, похожего на Карла Маркса. Из косматой гривы торчало два витых рога и чуткие козлиные уши. Тулово лишь до половины покрывала короткая шерсть, которая постепенно переходила в рыбью чешую, — слизистая, блестящая чешуя отражала свет, как и хромированные цепи, по которым пробегали прерывистые отраженные молнии. Между задних ног качались два грушевидных семенника, торчал возбужденный остроконечный клин, перевитый розовыми и синими жилами. Человеко-зверь мотал головой и пронзительно блеял. Его тянули по подиуму, а он по-козлиному упирался и по-рыбьи сверкал чешуей. Его нервный хвостик дрожал, из-под него на ковер сыпались орехи. Служители довели рогатую тварь до конца панели. Козлоногий мужик углядел за столиком женщину-продюсера из программы «Тюрьма и воля», принял ее за козу, стал извергать в ее сторону перламутровое, брызжущее желе. Женщина истошнозакричала, смахивая брызги с дорогого платья. Но жидкость, словно серная кислота, разъедала непрочную ткань. Служители оттаскивали неистового козла, который гневно тряс бородой, норовил боднуть служителей, искал и не находил желанного лона, кудастремился вбросить остатки жаркого семени.
Третьим уродом был мужчина с песьей головой, как на древнеегипетских фресках. Острая морда завершалась черным кожаным носом, который влажно блестел. Тело было атлетически совершенным, с мускулами античного дискобола. Однако между пальцами рук и ног виднелись зеленоватые перепонки тритона. Из ягодиц, напоминавших птичью гузку, торчало несколько иссиня-черных перьев, какие бывают в хвосте у сороки. Вместо мужского члена, служащего продолжению рода, свисало нечто страшное, огромное, как у слона, когда тот, трубя и ломая деревья, бежит на зов изнывающей от похоти слонихи. Служители тянули цепи. Химера шла изящно и горделиво, напоминая поступью Куприянова. Поравнялась со столиком, где сидели шляпа Боярского и усы Михалкова. Что-то ей не понравилось в обоих. Животное протянуло слоновий член и тяжело положило на шляпу Боярского, отчего та сплющилась. Животное оттащили. Усы Михалкова помогали шляпе Боярского восстановить форму и тихо хихикали: «Да он на тебя положил!»
Мысль Есаула лихорадочно работала. Ему следовало в кратчайшее время обработать лавину информации. Существа, являвшиеся на подиуме, не могли рождаться на свет в результате природного совокупления. Сорока не могла подставить нежную гузку разъяренной немецкой овчарке. Козел, при всем его бесоподо-бии, не мог проклюнуться из рыбьей икринки. Карл Маркс, являясь несомненным гением, все-таки вышел из обычного женского лона, но никак не из страусиного яйца. Следовательно, гибриды сложились в результате илия над естественной природой. Были следствием торжения своевольного разума в мир непреложных иоодных законов. Эволюция, породившая химеры, Свершалась не тысячелетиями, а мгновенно, в пределах лабораторного времени. В колбах и искусственных матках, под воздействием энергетических импульсов. Направленные в молекулярный строй организма, импульсы перестраивали его генную архитектуру. Искажали замысел природы. Эволюционное творчество заменялось экспрессивным и капризным творчеством человека. Смысл биологической революции, о которой говорил Словозайцев, сводился к тому, что человек нарушал монополию Бога на сотворение видов. Это означало, что Бог уступал человеку свою важнейшую функцию — сотворение видов, в том числе — человека. Этот новый, сотворенный человеком, человек мог быть вовсе и не человеком, а загадочным сочетанием несопоставимых форм, напоминавших картины сюрреалистов. Гитара могла быть одновременно и женщиной. Берцовая кость медведя вырастала из глаза гигантской болотной жабы. Перо жар-птицы выстилало своим волшебным узором внутренние стенки желудка.
Есаул пытался припомнить сведения, которые передавали ему сотрудники разведки, — о том, что существует незафиксированная транснациональная корпорация. Она занята производством человеческих органов и синтезированных организмов. Выращивает в пробирках людей. Расщепляет человеческую личность на отдельные составляющие, где каждая помещается в живую, выращенную искусственно ткань. В результате появляется кубическое мясо, обладающее сверхволей. Цилиндрический мускул с гипертрофированным сексуальным влечением. Пирамида, обладавшая неодолимым аппетитом. Сфера — носитель сверхразума. Тогда Есаул, занятый решением чеченской проблемы, отмахнулся от этой экзотической информации. Позволил себе ироническое замечание в адрес утомленного, с интеллигентным лицом полковника. Теперь же, созерцая являвшихся на подиуме уродов, он пожалел о своей бестактной иронии.
Представление тем временем продолжалось. Теперь Словозайцев демонстрировал образцы незавершенного творчества. Примеры ошибок, допущенных небрежным криэйтером.
На подиуме появилось нечто ужасное — человек, у которого была снесена вся левая половина тела. Словно его разрубили пополам от темени до паха ударом жуткого топора. Такие полутуши с розовой костью и красным мясом можно видеть на плахе мясника. Подобные манекены выставляются в классах анатомии, где студенты-медики изучают внутреннее строение человека. У чудовища отсутствовала одна половина тела, был виден рассеченный надвое мозг, жутко мерцал исполненный страдания и ненависти глаз. Сокращался пищевод с остатками непроглочен-ной пищи. Раздувались и сипели обнаженные трахеи и легкие. Пульсировало черно-алое, с фиолетовым отливом сердце, изрытое кавернами и тромбами. В открытом желудке совершалось пищеварение, выделялись соки, распадалась пища, извергались газы. Сотрясался клубок кишечника, словно сплелось множество разноцветных змей. Человек был на одной ноге, опирался на костыль единственной рукой. При каждом шаге сотрясался его разбухший фаллос, напоминавший мясистый малиновый георгин. Этот получеловек, блестя обнаженными зубами, цокая рассеченным языком, хлюпая внутренностями, проковылял по подиуму, достиг столика, за которым сидел Круцефикс, потягивая из трубочки сладкий коктейль. Чудище остановилось и вдруг вывалило на столик мокрый, хлюпающий ворох кишок, накрывший с головой Круцефикса. Несчастный страшно вскрикнул, запутался в двенадцатиперстной кишке, стал походить на Лаокоона, сбрасывающего с себя удушающие петли. Служители кое-как могли ему выпутаться. Затолкали в чудовище его скользкие кишки. Поспешно увели с подиума, над которым витал запах парного мяса.
Недолго панель оставалась пустой. Следующий под был детищем неудачного монтажа, когда на общий стержень навинчивались детали с несовпадением по оси на 180 градусов. Крупная красивая голова с клинышком бороды напоминала режиссера Грымова. Однако шея была недокручена, кадык повернут к спине. Спина же с выступавшими лопатками, наоборот, занимала место живота и груди. Последние смотрели вспять, под животом находились упругие ягодицы, а грудь была не мужской, а женской, с огромными, как у роженицы, молочными железами и намятыми, влажными сосками. Спереди чудище было отмечено непомерных размеров фаллосом, который прорывался наружу из густых черных зарослей, как гриб красноголовик из мха. Находясь в стадии роста, он увеличивался на глазах. Этот несуразный субъект двигался пятками вперед, и казалось, он пятится. Но при этом руки он держал перед собой, по-наполеоновски сложенными на груди, хотя эта грудь являлась спиной. Все это производило умопомрачительное впечатление. Жертва неосторожного обращения с осями симметрии допятилась до столика Дезодорантова. Повернулась к нему ягодицами, так что министру открылись громадные груди с возбужденными сосками. Дезодорантов достал монокль, стал рассматривать небывалую грудь. Попросил субъекта повернуться к нему спиной. Тот послушно повернулся, и тогда фаллос оказался прямо пред моноклем Дезодорантова, который стал медленно оседать под стол.
На подиум вышел зверь, напоминавший низкорослую таксу. Длинное гладкошерстое тело имело человечью голову, причем не какую-нибудь, а феминистки Маши Арбатовой, — те же вьющиеся засаленные патлы, вислые уши, тревожно бегающие выпуклые глаза.
Туловище опиралось на восемь конечностей, которые никак нельзя было назвать ногами, ибо все восемь заканчивались пятипалыми ладонями и, стало быть являлись руками. Животное перемещалось, быстро перебирая руками, что делало его похожим на сороконожку. Между самыми задними руками, поставленными слегка нараскорячку, размещался вытянутый горизонтально, твердый, словно выструганный из смолистого кедра, член. Именно он определял пол животного, а не женская голова феминистки. Восьминогая такса бодро просеменила по подиуму. Достигла столика, где восседали Грязнов и Грустинов. Приподняла заднюю руку и пустила на стол едкую желтую струйку, после чего деловито побежала обратно. Грустинов сделал вид, что ничего не случилось. А Грязнов возмущенно выплеснул за борт стакан апельсинового сока, куда попало несколько брызг.
